Автор «Советской мафии», возможно, не всё ему известное счел нужным придать гласности. Его книга вышла ещё при Горбачеве, а того щадили. Эдик Радзинский говорил, что знает о Горбачеве многое, но молчит, не желая высказываться отрицательно. Ваксберг, не тронув Горбачева, затронул его супругу. Обладая надёжными сведениями, юрисконсульт писателей объяснил одно событие, многих озадачившее. Телезрители ждали очередного выпуска злободневной программы «Взгляд», а передача не состоялась. Ломали головы, почему? Будто бы сподвижнику Горбачева, Эдуарду Шеварнадзе не позволили предупредить об угрозе восстановления диктатуры. Но Ваксберг объяснил: не Министр иностранных дел, а бывшая Первая Дочь страны послужила причиной отмены. Галина Леонидовна Брежнева собиралась показать, какие подношения она получала от Раисы Максимовны Горбачевой. К отмене разоблачительной передачи оказалась причастна моя иппическая муза!
«Это правда, что здесь собираются строить дома для нашей элиты?» – вопрос задала мне (!) Галина Леонидовна ещё в пределах столицы, на Кутузовском проспекте, когда мы всей компанией ехали на конный завод. Первая Дочь страны должна бы знать ответ лучше кого бы то ни было. Зачем же спрашивала? Вопрос выдавал настроение касты, устремления которой даже Родионыч не решался определить. Близка была Галина Леонидовна и к цирковому миру, связана с циркачами интимно и семейно, её дочь от унтермена, поднимавшего пирамиду из восьми человек, училась английскому у моей жены, а моя мать преподавала рисование в Цирковом училище, где учились дети друзей Галины, и я знал цирк «с конюшни» (цирковые кулисы). Приходилось слышать, как нёс «Галину» бурный поток жизни. Спрашивала дочь Брежнева Qua tenus? Куда же нас несет? Не знал я, как ответить Галине Леонидовне. Тяжелый устремленный на меня взгляд охранника мне помог – позволил перевести разговор на лошадей. А что до подарков, которые от дочери главы застоя будто бы получала супруга реформатора, о том мы не услышали, но автор-юрист ограничился замечанием: «Это было в порядке вещей».
Всюду деньги
«Впервые за тысячу лет русской истории Горбачев всерьез и надолго ввел в России демократию».
Летом девяностого года, во время зарубежной командировки, зашел я в наше вашингтонское Посольство, чтобы позвонить по телефону. Только вошел, слышу возглас: «Что происходит?». А возглас на весь вестибюль, осознаю, обращен ко мне. Близкими приятелями с воскликнувшим мы не были, два года тому назад оказались рядом за столом на поминках по Анатолию Агарышеву. Толя, ушедший из жизни молодым, журналист-международник, арабист, друг и биограф Насера, был государственником. Заимствую наименование у Станислава Куняева, так он называет наших сверстников, относившихся к режиму критически, но в пределах лояльности[204]. Сейчас понятие «государственник» употребляется в другом смысле. Нынешние государственники, или силовики, это сумевшие найти общий язык с властью и обогатиться. Государственники моего времени, например, ещё один Толя, поэт Передреев, находились, вроде славянофилов, с властью в конфликте. Где оказался бы Анатолий Агарышев сейчас, в каком лагере, гадать не берусь. Уход таких убежденных людей знаменует наступление другого времени. Но кому Толя не доверял, тех не было среди пришедших помянуть его. Ко мне посольский работник адресовался, словно к своему человеку.
Обязанностью сотрудника был учёт зарубежных доходов советских граждан. Находился сотрудник в состоянии взрывоопасном и сразу же разразился вопросом: «Ты можешь себе представить, сколько они здесь получают?» Вопрос был истошным воплем, криком души, и никому, кроме случайно подвернувшегося своего человека, доложить было некому: не стали бы слушать.
Представить себе размеры получений я не мог, но кто такие «они», догадывался: наши государственные лица, получавшие валютой за выступления и публикации в США. Вообразите аналогию: американский Президент, Вице-Президент и Госсекретарь выступают в СССР перед нашей публикой и получают за это в рублях, хотя бы и неконвертируемых (Рейган получал в Японии, когда уже перестал президентствовать). Позднее, в книге помощника Горбачева, я прочитал: «На него посыпались деньги»[205]. Тогда же в «Нью-Йорк Таймс» промелькнуло сообщение, которое, к сожалению, я не сохранил, но суть сообщения запомнил: готовился американский документальный телефильм в двадцати четырех сериях о Горбачеве, и ему уже был выплачен аванс четыре или шесть миллионов – за порядок суммы ручаюсь. Фильм не вышел, тема, очевидно, утратила актуальность, а в литературе о Горбачеве не попадалось и упоминания об этом замысле, как не попадалось мне упоминания «Открытого письма» с обвинением Ельцина в убийстве одноклассника. После воцарения Ельцина выступал в Институте Гарримана его советник. У меня были занятия, пойти я не мог. Пошел хороший знакомый, журналист Сэм Чавкин. Сэм вооружился магнитофоном, вернулся, и я услышал, как выступающий отвечает на вопрос, кто финансировал Фонд Горбачева: «Киссинджер дал миллион».
«Он, Михаил Горбачев, человек, обладавший огромной властью, перекроивший карту Европы, вдруг оказавшийся не в чести и ушедший на пенсию размером два доллара в месяц, заговорил об этом впервые перед телевизионными камерами со слезами на глазах: “Бог с ними со всеми. Сделаю пару выступлений. Появлюсь в рекламных роликах. Смогу же я что-нибудь заработать! ”».
Сотрудница русского издания зарубежного журнала мод расспрашивала Михаила Сергеевича о минувшем. А я на десять лет раньше услышал о текущем: «Как там Горбачев?». Задал вопрос политолог Говард Свирер. Если бы не было свидетелей нашего разговора, не повторял бы я своего ответа: «Станет консультантом американского руководства по советским делам». «Дикость!» – расценил Говард мой ответ. Он, к сожалению, был уже смертельно болен, и вскоре его не стало. При нашем разговоре присутствовавшие и ныне здравствующие тоже недоверчиво покачали головами, они же потом, когда пресса оповестила, что низложенный Горбачев принял участие в совещании на американской военно-морской базе, сочли меня чуть ли не пророком. Затем через аппарат ООН стало известно, что американский нефтяной магнат предложил Горби место бармена в пивной для избранных, предложение было отклонено, однако Михаила Сергеевича все увидели на телевизионном экране рекламирующим товар неалкогольный – пиццу. А в интервью Vogue Горбачев сетовал на скудость своего финансового положения и надеялся дела поправить «парой выступлений».
Не будем считать деньги в чужом кармане, но и легковерны не будем. В двух университетах, где Горбачев выступал, я тогда же преподавал. Жужжали разговоры профессуры: зачем столько платить неспециалисту за рассуждения… о чем? Об охране окружающей среды. Полученное Горбачевым за пару выступлений в сто тысяч раз превышало пенсию, размеры которой он оплакивал.
«Куплю маленький домик где-нибудь на Юге Франции.
На двоих. Об этом мы говорили с Раисой Максимовной.
Ей очень этого хотелось».
Изнанка ответа на вопрос сотрудницы журнала мод стала мне известна. Хотя и не сразу. «Обкомовцы у нас – власть. Если между собой стакнутся, ни один Генсек не усидит», – услышал я задолго до перестройки от работника ЦК. Но Генсеку из обкомовской среды, ставшему разрушителем нашей политической системы, удалось внести раскол среди своих, пусть не сразу стало понятно, чего же он добивается.
На Западе до сих пор спорят об истинных его намерениях, а я во времена развала говорил с дамой из сфер. Для меня то было потрясение ещё посильнее хрущевского разоблачения культа личности. К разоблачению сталинского культа меня подготовили разговоры с Дедом Васей, а разговор с дамой о горбачевских намерениях – тьма среди бела дня. Супруг моей собеседницы был с Горбачевым на «ты», она – подруга Раисы Максимовны. И вот что летом 1991 года было мне сказано осведомленной, достойной доверия, принадлежавшей к высшему слою нашего общества: «Как же вы не понимаете? Раиса хочет жить за границей, в этом вся суть». После возгласа сотрудника советского Посольства, то был ещё один вопль души и тот же мотив: возмущение предательством своих.
Круг знакомств у моей собеседницы был обширнейший, едва ли я один удостоился её доверия[206]. Со временем многоговорящая фраза, быть может, окажется в словаре цитат. Такие «исторические» высказывания, как мы знаем, словесно отлакированы и довымышлены, скажем, совет беднякам питаться пирожными за неимением хлеба – консервативный лейтмотив разговоров предреволюционного времени во Франции второй половины XVIII.
В подлинности подобных высказываний не могут сомневаться россияне, услышавшие от главы правительства: «Денег нет, но вы держитесь». Тоже ведь готовая максима для словаря цитат. Раскол на советском верху, конечно, ещё не написанная страница нашей недавней истории, но кажущееся неправдоподобным может быть поставлено в ряд прецедентов.
В Англии восемнадцатого века, решая династический вопрос, собирались пригласить короля из-за границы, и секретный сотрудник властей, патриот Дефо открыто, в печати, писал о влиятельных политических личностях, не находя их поведению иного названия, кроме предательства. В Америке накануне Войны за Независимость Франклин находился в такой близости к англичанам, что его можно было принять, говоря нашим языком, за агента английского влияния. Был он или не был в узком смысле посредником, но Американская революция поддерживалась из Англии: Питт-младший, восходящая политическая звезда, был сторонником колоний, подавить волнение в заокеанских землях были посланы сочувствующие независимости – факт, оказавшийся неизвестным многим моим американским коллегам, и когда я пытался им об этом рассказать мне известное, они отказывались слушать. Но у