ЭПИЛОГ. Сибирь. Раскольников на каторге. Конвойные им недовольны за то, что он мало и медленно работает, заключенные его травят, подозревают в шпионаже и как-то раз, напав вчетвером на одного, зверски, до полусмерти избивают. В бреду ему мерещится Соня в зеленом поле среди спелых подсолнухов. Очнувшись, он видит ее наяву.
«– Соня! Зачем вы…
– Молчите. Вы долго были без сознания. Я сказала вам, что пойду за вами на край света, если вы раскаетесь. И я сдержала свое слово.
– Уезжайте отсюда.
– Я сняла комнату в городе. И у меня есть работа здесь, в тюрьме. Я ухаживаю за больными. Мы больше никогда не расстанемся, любимый. Вы – мое искупление».
Она нежно целует его. Он молчит.
Звучит голос тюремного священника. «Давайте вознесем хвалу небесам в это пасхальное воскресенье за чудо, дарованное нам Всевышним. Это чудо воскрешения Господня, возрождения жизни, возрождения человечества. Кто мертв – родился заново, кто спал – пробудился ото сна навстречу новой жизни. Христос Воскресе!».
Заключенные, построившись для пасхальной службы, падают ниц и отвечают согласным: «Воистину Воскресе».
«Все грехи прощены», – заключает свою проповедь священник.
Соня простодушно принимает признание Раскольникова за раскаяние. Сама она нашла искупление в своем грехе, поехав за осужденным в Сибирь и внушив себе, что любит его.
Раскольникову «приписано» раскаяние как бы по умолчанию, на фоне коллективного пасхального настроения. Но сам он так и не сказал никогда, что сожалеет о содеянном, что отказался от своих идей, от своей исключительности, что нуждается в спасении и воскрешении. Едва очнувшись после долгого беспамятства, он был еще слишком болен и слаб, чтобы противиться принуждению быть как все.
Эпилог американского «Преступления и наказания» – едва ли не самая фальшивая нота этой грубой киноподелки.
Но зато какой контраст с американским фильмом представляет другая англоязычная двухсерийная картина (200 мин.) «Преступление и наказание» производства BBC Television Centre (Великобритания, 2002) режиссера Джулиана Джаррольда с блестяще одаренным Джоном Симмом, британским актером (в прессе его называют «неприлично талантливым») в роли Родиона Раскольникова[494]. С первых кадров он берет быка за рога: «Неужели я способен на это? Смогу ли я, смогу ли я, смогу ли я?» – спрашивает он себя, когда бежит в процентщице закладывать отцовские часы, чтобы разведать обстановку. Он живет на пределе искренности, пытаясь доказать себе, что да, сможет, дерзнет, и окажется, что и в самом деле сможет, способен, но сможет сделать что-то совсем не то. Ему, после совершения убийства, будут снится кошмары, будто он убивает старуху Алену Ивановну снова и снова, и будет в горячке шарахаться от этих снов, твердя, что убил злое и вредное насекомое, то есть убил правильно. На протяжении всей картины он будет доказывать себе, что виноват только в своей трусости и бездарности, в том, что не вынес даже первого шага, потерпел поражение. Он ни разу не вспомнит тот ужасающий момент, когда ему пришлось убить и Лизавету, не вовремя пришедшую сюда с тюком тряпья; умоляющим взглядом просила она пощады и в отчаянии подняла юбки, под которыми не было никакого белья, как бы надеясь откупиться от убийцы, предлагая ему единственное, что имела. Но в запале он не пощадил и ее.
Симм-Раскольников как никто сумел показать гибельный азарт убийцы, уже унюхавшего кровь, не умеющего остановиться и не владеющего собой. В душе убийцы бушует инстинкт самосохранения – он научится хитрить, изворачиваться, заметать следы. Он готов сдаться и донести на себя, поскольку о его преступлении узнал Свидригайлов и может сообщить в полицию. Но узнав, что Аркадий Иванович застрелился, раздраженно говорит Соне: «Зачем признаваться после смерти Свидригайлова? Не нужен мне больше твой крест!»
Он пойдет сдаваться в полицию, взятый в кольцо неопровержимых доказательств вины, под напором Сони и Порфирия. Но даже и под давлением Порфирия, который обещает смягчить наказание, если будет явка с повинной, Раскольников кричит: «Не надо мне вашей сбавки».
Как далеко это от глубокого сожаления в содеянном, от жалости к жертвам и искреннего раскаяния…
Фильм достоверен и сдержан в изображении Петербурга времен Достоевского – нет ни балалаек, ни фонтанов из водки, нет ни скопления уродов и уродств. Но зато как ощутима болезненная, мучительная, муторная атмосфера, сопровождаемая тревожной, надрывающей сердце музыкой, – в это пространство веришь как в подлинное, веришь и в то, что Раскольникову трудно и страшно.
Не побоялся режиссер BBC и Эпилога романа.
…Болотистая местность, лесоповал. Заключенные таскают тяжелые бревна, ступая по щиколотку в воду. Страшные, уродливые лица, лохмотья на плечах, почти беззвучная пантомима.
Появляется Соня (Лара Белмонт).
«– Ты бледна…
– Я болела, потому несколько недель не могла прийти.
– Я подумал, что ты одумалась и отказалась от затеи. Не сможешь ты семь лет так жить. Сможешь? Нашла себе работу?
– В городе очень мало белошвеек и почти нет модисток.
– Так ты стала необходимой?
– Для тех, кому нужны шляпки.
– Не только для них…»
Раскольников осторожно касается ладони девушки.
Молодые люди сидят рядом у воды спиной к зрителям и беседуют. Их лиц не видно. Всё в их жизни может повернуться и так, и эдак. Без гарантий, без страховки, без показных молебнов и скороспелых «обновлений». Финал открытый, максимально точный и честный.
В совместном проекте США, России и Польши экранизация-адаптация «Преступления и наказания» (2002, 117 мин.)[495] израильского режиссера и продюсера компании Cannon Films Менахема Голана, где сценаристом в титрах значится он и Федор Достоевский, перенесена из середины XIX века в конец 80-х – начало 90-х ХХ столетия. Изменению подверглось не только время действия, но и его территория: вместо жаркого июльского Петербурга мы видим заснеженную Москву (видимо, по причине того, что теперь она столица Государства Российского). Режиссер, известный картинами в жанре научной фантастики, снял постперестроечную Москву как город болезненных контрастов: виды Кремля, сталинских высоток, мавзолея Ленина и смены военного караула возле него чередуются с грязными, запущенными коммуналками, их убогим бытом и нищим населением.
Картина свидетельствует: ничего не изменилось в России Достоевского за сто тридцать лет, разве что стало еще хуже. Родион Раскольников (здесь он бывший студент юридического факультета Московского университета, приехавший в столицу из российской провинции и ныне оставивший учебу), как ему и положено по сюжету романа, страдает от нищеты и социальной несправедливости. В мечтах своих он вынашивает план истребления жадной старухи-процентщицы – только теперь это уже не комплекс Наполеона; ныне его кумир – немецкий философ Фридрих Ницше, чей портрет в рамке висит на стене обшарпанной съемной комнаты в окружении обрывков грязных обоев. Родион Романович (Криспин Гловер) истеричен, фанатичен и за год до событий написал взрывоопасную статью под названием «Высшее существо», которую опубликовал в «Вестнике Московского университета»: ее читают родные и близкие, не всегда понимая, о чем же здесь идет речь. Экземпляр «Вестника» находится здесь же, в комнате Роди, его листают, изучают…
Но поразительно, что товарищ Роди, Дмитрий Разумихин, тоже студент (Мэтт Сервитто), из точки уже прожитой после Достоевского истории России воспринимает идею об «особенных людях», которые имеют право на преступление и даже на убийство, как очень знакомую: это ведь рифма к строкам песни «Германия превыше всего» – символу нацистской идеологии Третьего рейха, всемирно известному с момента прихода Гитлера к власти. «Übermensch» (сверхчеловек), – произносит Разумихин ключевое слово, кивая на портрет Ницше. Люди второй половины ХХ века, послевоенное поколение, понимают, что от идеи особенных людей до идеи особенных наций один короткий шаг. («Претенциозное эссе, – скажет о статье Раскольникова следователь Порфирий Петрович; здесь он фигурирует как полковник Министерства внутренних дел П. П. Иванов (Джон Хёрт). – Юноша напрашивается на неприятности».)
Мать Родиона Романовича, Пульхерия Александровна Раскольникова (Ванесса Рэдгрэйв), представленная здесь почему-то как «утонченная дама с Украины», трижды прочтет статью сына и поймет только одно: ее Родя – великий мыслитель, он будет ярчайшим светилом интеллигенции и деятелем государственного масштаба. В отличие от литературного первоисточника, где Пульхерия Александровна повреждается рассудком еще до судебного процесса, в картине Голана она выступает на суде в защиту сына и рассказывает трогательные истории из его детства.
Нищета и несчастья Катерины Ивановны Мармеладовой (Марго Киддер) усугублены: у нее не трое, как в романе, а пятеро голодных детей одного роста, она страшится даже думать об их будущем, видя вечно пьяным своего мужа; ей приходится рассчитывать только на Соню, с которой она, мачеха, постоянно дерется и ругается. Соня, пышноволосая длинноногая шикарно одетая блондинка (Эвиталь Дикер), совсем не тяготится своим занятием; ее клиенты – серьезные люди из мира бизнеса и криминала. Один из них, Петр Петрович Лужин (Ричард Линч), жених Дуни Раскольниковой (Софи Уорд), фигурирует как богатейший промышленник России; он встречается с Соней в дорогих отелях и в своем офисе, куда однажды к нему пришел Родион Романович и все понял про своего будущего зятя. («Приходится как-то выживать», – объясняет Соня Роде, хотя уровень ее выживания, судя по шикарному костюму и привычкам, очень даже завидный.) Фабрикант Лужин в буквальном смысле слова и в точных цифрах хочет купить Дуню, пообещав ее матери три миллиона рублей за сводничество (цифра не должна пугать своей огромностью – в стране инфляция). Пульхерия Александровна, державшая договор в тайне, смущается, когда цифра выплывает наружу, но смущается недолго – дело обычное, Дуня даже не обиделась на мать, ибо «утонченная дама