Кажется, только в том, что мотив убийства, выбор жертвы и моральные издержки убийцы никак не стыкуются. Остается неясным: Студент хочет ограбить ради денег, а для этого убить, или убить из принципа («избавить мир от дрянного человека»), а попутно и ограбить (деньги, мол, всегда пригодятся). Но если цель, главным образом, убить, то почему был выбран скромнейший ларешник? Из-за того, что не отпустил продукты в долг? Так ведь никто никогда никому ничего не отпускает в долг, иначе разорится. Если задача – ограбить, то почему выбрана такая мизерная торговая точка? По знакомству? Что планирует Студент сделать с награбленным? Не видно, чтобы казахский герой намеревался осчастливить человечество, мысленно раздавая деньги беднякам. В отличие от ситуации с Раскольниковым, Студента ни в чем не подозревают, он остается вне поле зрения следствия, не видно и следователя; режиссер легко обошелся без линии «Порфирий Петрович – Родион Раскольников», чем крайне ослабил психологический стержень повествования. Замена ему не найдена, сюжет с «Соней» крайне скуп (здесь нет и не может быть евангельского или любого другого религиозного вкрапления); пунктирны и все сцены «после убийства». Студент страдает только из-за того, что его «настоящий поступок» осложнился «сантиментами», а лучше, чтобы их вовсе не было. Вот и все «раскаяние» Студента: сокрушительное разочаровался в себе – мол, не герой, слабак, ничтожество – проверка это выявила и подтвердила.
Студент в «Студенте» получился, к сожалению, бледной копией Родиона Раскольникова, разве что на сто пятьдесят лет моложе, другой расы и с другим гражданством. Человеческое измерение оказалось, к сожалению, пунктирным и поверхностным, схематичным и блеклым. Замах на авторскую интерпретацию романа Достоевского оправдался по части обстоятельств места и времени; но мотивы, образ действия героя, его характер остались подражательными и глубоко не освоенными.
Может быть, поэтому режиссер и не рискнул назвать картину, снятую по мотивам «Преступления и наказания», «родным» именем.
…Двадцать четвертое по счету «Преступление и наказание» («Crime and Punishment») возникло и появилось на корпоративном зрительском горизонте как нечаянная радость – тогда, когда книга была уже как будто закончена, отдана в издательство и даже сверстана. Тем временем, пока она готовилась к изданию, в С.-Петербурге, в музее Ф. М. Достоевского, проходили XLII Международные Достоевские чтения «Достоевский и мировая культура», где нам, участникам чтений, в качестве культурной программы была показана новая экранизация, снятая в 2016 году по мотивам великого романа и доехавшая до российских ценителей только осенью 2017-го.
Присоединиться к клубу почитателей Родиона Раскольникова на этот раз рискнула австралийская киностудия в Мельбурне «Apocalypse Films», предпослав своей картине выразительный эпиграф: «Не рассудок, так бес!» и не менее выразительный анонс: режиссер (он же и сценарист) картины Эндрю О’Кифф «воссоздает классический роман Достоевского в антиутопическом обществе, в котором образование становится новой валютой».
Действие картины перенесено не просто в современность – оно происходит сегодня, в неком среднестатистическом университетском кампусе, где-то на Западе (но не в России, и не в Австралии, как говорит с экрана режиссер в своем вступительном слове), среди вечного лета, где Новый год празднуется в окружении пышной зелени, после яркого солнечного дня. Герой – «Родя Раскольников, студент PhD», то есть аспирант, работавший над диссертацией, но вынужденно взявший академический отпуск. Начальные титры картины (она идет на английском языке без перевода, с русскими субтитрами) предуведомляют: «В городе, где университеты сами определяют стоимость обучения, высшее образование стоит больше, чем дома. Недоступное и элитное, высшее образование стало неосуществимо для большинства молодежи. Их семьи оказались в долгах, и они потеряли надежду на будущее. Уровень преступности на кампусе требует постоянного присутствия полиции».
Проблемы Роди (Ли Мэйсон), вставленные в этот контекст, заключаются в знакомом по роману Достоевского хроническом безденежье, которое неизбежно приводит его к университетскому ростовщику. Но здесь это не какая-то посторонняя кампусу жадная старуха-процентщица; это такой же студент, как и Родя, некий Алекс, обколотый татуировками, обкуренный наркоман с бегающим взглядом, сумевший создать жестокий бизнес, не знающий пощады. Что может нищий студент отдать в заклад такому ростовщику? Конечно, не старинный портсигар и не отцовские часы. Он приносит Алексу (и видит притон, где молодые люди и девицы курят травку и с энтузиазмом совокупляются) единственное свое имущество, собственно, орудие производства – компьютер. Алекс осматривает заклад, держа его на весу, готов принять, но предлагает сумму, впятеро меньшую, чем запрашиваемая. Родя понимает, что его бессовестно обсчитывают.
А тут еще на кампусе во многих местах и на дверях Родиной комнаты висят изображения Наполеона, и Родя то и дело мысленно декларирует приверженность своему кумиру, уговаривая себя ничего и никого не бояться и идти новым путем. Принцип разделения людей на обыкновенных и выдающихся преследует, как призрак, Родю, обитающего в темной, грязной комнате, с горами библиотечных книг и видеокассет, выстроенных в высокие столбики. Отвратительные университетские впечатления добавляют мрачности его настроению: на кампусе он встречает профессора Сазерленда (в роли Свидригайлова), своего научного руководителя, который спрашивает о ходе работы над диссертацией («Право на преступление»), но, не успев ответить, становится свидетелем пренеприятной сцены: три студентки в медицинских полумасках молча разбивают о лоб профессора, по всей видимости растленного типа, сырые яйца – студентки знают, что делают.
Чувствуя себя обманутым и ограбленным и убеждая себя, что он будет открыт новым путям, Родя решается. Топор (садовый инструмент), символ мщения, он легко крадет из университетской подсобки и прячет под летнее пальто. На 18-ой минуте двухчасовой картины он приходит к Алексу, просит его оценить наручные часы, которые тот не хочет брать.
АЛЕКС. Зачем ты пришел в нерабочее время?
РОДЯ. Ты ведь меня знаешь.
АЛЕКС. Я был всего на одной лекции. Мы не товарищи.
РОДЯ. Скажи только, сколько они стоят. Я их отнесу в другое место.
Как только ростовщик отвернулся, чтобы разглядеть часы на свету, Родя изо всех сил дважды ударяет его обухом топора по голове, а через минуту ударяет – уже острием топора и тоже по голове – подружку Алекса Лизу, студентку. Два трупа. Две лужи крови.
А далее, в течение полутора часов разворачиваются сцены из романа, адаптированные к реалиям западного кампуса: профессор Пор-фирий Петрович (Кристофер Банворт) выспрашивает профессора Сазерленда (Джон Орчик) о его аспиранте; некто Квинси (то есть Петр Лужин, жених сестры Роди – здесь ее имя Елена), гнусный тип, следит за своим будущим родственником Родей и видит, как тот подходит к веселому дому, где на крыльце стоит девица легкого поведения Соня Мармелад (Анна Сэмсон), студентка, подрабатывающая проституцией, и вручает ей какие-то деньги. Мать Роди и его сестра стараются успокоить Родю, но тот идет смотреть квартиру, где прежде жил Алекс, и интересуется лужей крови, которая была «вот здесь». Уборщица пугается подозрительного типа. Порфирий, который все давно понял про Раскольникова, играет с ним в кошки-мышки, дразнит его и доводит до исступления: «Вы как ребенок, который просит спички». Появляется и садовник, который бросает Роде: «Вы убийца», а потом, когда маляр берет вину на себя, приходит извиняться. Есть и эпизод с Квинси, который подло поступает с Соней, обвинив ее в краже денег. В общем, все происходит по канве романа – не пропущен, кажется, ни один из его важных сюжетных поворотов.
«Наполеон убивал, не задумываясь. Я хотел быть, как Наполеон». Это признание Роди, выговоренное вслух наедине с Соней, тесно сосуществует с начальными титрами картины о безденежье и безнадеге. А за стеной монолог Раскольникова подслушивает его научный руководитель, платя за прослушку хозяину веселого заведения: признание записывается на магнитофон – дань техническому прогрессу. Сазерленд весьма доволен услышанным, ибо как будто обрел «брата», но будет еще сцена неудавшегося обольщения сестры Роди и самоубийство профессора, будет и мучительный диалог Роди с матерью, которая не понимает, что происходит, а только чувствует, как надвигается ужас на их семью.
И, наконец, сияющий новогодними огнями большой город, праздничный фейерверк, под шум которого Родя кричит в толпе: «Я – убийца», и толпа отвечает ему радостным ревом. И финальная сцена у входа в полицейский участок: «Это я убил двух студентов топором». И лицо Порфирия крупным планом, серьезное и сосредоточенное, лишенное какого бы то ни было злорадства и самодовольства. В минутном эпилоге – бритое лицо Роди (до этого у него была полуседая борода) – с едва различимым намеком на духовное просветление.
В целом австралийская картина, несмотря на все ее расхождения с литературным источником, оказалась щедрой данью уважения русскому роману: она доверилась его автору и его героям, логике и психологии их поступков. Ей не слишком помешало ни осовременивание, ни переименование иных персонажей, ни перенос действия на другой континент. События картины начинаются 19 декабря и заканчиваются в новогоднюю ночь, продлившись 12 дней и уместив пунктирно почти все сюжетные линии, коллизии и конфликты картины.
Конечно, русским зрителям, особенно любителям «находить десять отличий», многое в австралийской ленте может показаться чужеродным – статус Раскольникова (PhD-студент) и Свидригайлов (профессор Сазерленд) в роли научного руководителя; значительное постарение центральных персонажей; наркоман ростовщик Алекс с подругой Лизой (вместо процентщицы Алены Ивановны и сестры ее Лизаветы); сцены в притоне и в борделе (Родя приходит к Соне Мармелад выяснять отношения прямо к месту и в самый момент ее «работы») и многое другое. Но таковы, по-видимому, издержки осовременивания, порой весьма рискованного художественного приема.