Фильм вызвал новую волну старого спора о необходимости покаяния. Исполнитель роли Сталина в сериале Игорь Кваша утверждал, что мысль о необходимости покаяния он вложил в работу над образом Сталина как основополагающую. «Это мой протест против всего того, что и сейчас тихой сапой протаскивается в защиту Сталина. Плохо, что в стране не произошло того, что должно было: покаяния. Мы прожили многие десятилетия с чудовищным, бесчеловечным режимом. Вроде он разрушился, но не было катарсиса, не произошло общественного очищения. Я считаю, необходим суд над тем строем… Сказать в полный голос о преступлениях против собственного народа, осудить их раз и навсегда – в этом есть насущнейшая потребность»[538].
У этой точки зрения, как оказалось, имеются сильные оппоненты. «Демократическая конъюнктура говорит: русские должны покаяться, прежде чем шагнуть в новое капиталистическое будущее. Но мы – жертвы. Нам не в чем каяться! А палачи никогда не признают своей вины!»[539]. Одни вовсе не считают Германию страной, совершившей глубокое, необратимое покаяние: в сегодняшней Германии появляются люди, которых тянет вступиться за Гитлера, которые утверждают, что он был великий человек, что благодаря ему страна добилась огромных успехов. Что Гитлер принял Германию полуразрушенной и униженной, а через какое-то время превратил ее в железный кулак и завоевал Европу. Аналогично работает эта модель в России в отношении Сталина: по данным социологических опросов, 52 % (а то и 75 %) населения одобряют деятельность Сталина, не стесняясь публичности, утверждают, что при нем страна переживала лучшее свое время. С другой стороны, существует убеждение, что от России невозможно требовать такого же покаяния, как от Германии, потому что в отличие от Германии она уничтожала не страны Европы, не завоеванные народы, а своих, себя. Меры покаяния для убийцы и самоубийцы неравны. И в самом деле – чья вина глубже и страшнее – тирана, объявившего соседние народы врагами, или тирана, для которого врагом был свой собственный народ?
И вот самая крайняя позиция. Александр Проханов: «Фильм “В круге первом” встраивается в один ряд с другими продуктами телеиндустрии – от передач Сванидзе до выступлений Жириновского. Это не произведение искусства, а попытка демонизации всего советского. Образ Сталина на фоне трагических судеб узников просто карикатурен. Для чего это делается? Жизнь в России такова, что люди начинают оглядываться на предыдущий период, ностальгировать по былому величию страны. Вот пропагандистская машина ТВ и занимается промыванием мозгов, чтобы народ не слишком затосковал по прошлому»[540].
Об актуальности фильма (и романа!) написано немало. «Разве устарела проблема выбора, с которой сталкиваются герои Солженицына? Разве мы не выбираем, с кем нам быть – с жертвами или с палачами, с гонимыми или с гонителями? И разве Россия перестала считаться страной “рабов и господ”?» – так комментирует Инна Чурикова вопрос об актуальности «Круга»[541].
«Проблема сталинизма остается актуальной и больной для нашего общества, – считает Марк Захаров. – Опросы показывают, что многие так и не поняли, каким было наше тоталитарное прошлое, что оно значило для нашей истории, как его трактовать – с положительной или отрицательной точки зрения. Отсюда и возникают всевозможные споры о культе личности, о сносе или восстановлении памятников советским руководителям. Чем больше народ будет получать информации из книг или художественных фильмов, тем быстрее он сделает нужные выводы»[542].
Фильм настолько органично вписался в современную жизнь, что не она ему ставит вопросы, а он ей. Зритель убежден, что речь в фильме идет не о борьбе с призраками, не о разоблачении того, чего давно нет, но о том, что есть. Глеб Панфилов всегда чувствовал потенциал современности «Круга» – бурное течение жизни неизбывно, несмотря ни на какие перемены, содержало в себе зерно будущих вопросов. И в тот момент, когда режиссеру удалось реализовать мечту тридцатилетней давности, оказалось, что реальность не только не изжила проблем полувековой давности, но обострила их еще больше, хотя и с другими акцентами.
Сегодня в стране нет репрессивного аппарата и системы ГУЛАГа. Людей не сажают за политические убеждения и доносы не имеют хождения – не востребованы карательными органами. Но известно при этом, что тюрьмы и камеры переполнены, заключенные живут в чудовищных условиях. Вопрос: кто там сидит, если криминальный мир (бандиты, маньяки, насильники и убийцы), судя по отчетам телевизионной криминальной хроники, гуляет на свободе? Примерно в то самое время, когда показывали «Круг», шел и сериал «Зона»: условия содержания заключенных и весь этот мир блатных выглядели настолько страшнее сталинской шарашки, что многие зрители и критики сравнили шарашечный быт с пионерским лагерем. На фоне мафиозно-ментовской телепродукции, с ее воровской лексикой, специфическими правилами, криминальными разборками, морем крови и пальбой, отношения между зэками сталинской шарашки и их конвоирами кажутся верхом деликатности и умеренности.
Как будто в стране нет спецтюрем-шарашек, где работают ученые и изобретатели. Однако идея сколотить спецНИИ из з/к, совершивших экономические преступления (олигархов, строителей финансовых пирамид, коррупционеров и просто аферистов), чтобы их потенциал был востребован на пользу экономике страны, уже не раз встречалась в печати.
Сопоставление той действительности и сегодняшней реальности – актуальный план анализа фильма, не навязанный авторами, а возникающий естественно и спонтанно. «Насколько возможно такое сейчас? Насколько мы – они, те? И какие те – зэки или конвой? В какой степени мы-они готовы капитулировать – или, наоборот, какая мера нашего сегодняшнего мужества? Чего мы стоим в крайних ситуациях?»[543]
Другой такой фильм-экранизацию, который столь сильно затрагивал бы современную жизнь, так неожиданно, парадоксально ее актуализировал, охватывая огромный пласт реальности, а не только истории, назвать трудно, если не невозможно. Центральный конфликт фильма – пресловутый звонок Иннокентия Володина – яркое тому подтверждение. Здесь тугой узел противоречий и поле раздора, здесь прочерчиваются те самые границы патриотизма, о которых когда-то писали демократ Герцен и несогласные с ним писатели патриотического направления.
Надо ли любовь к родине распространять и на всякое ее правительство?
Как относиться к правительству, если оно губит родину и является по своей сути врагом своему народу?
Как совместить любовь к родине с ненавистью к власти и ее вождям?
Как соотносится ненависть к власти с большевистской тактикой, успешно примененной Лениным в условиях Первой мировой войны, о поражении своему правительству? Не повторяется ли в ситуации «звонка Володина» тот же самый стандарт, только с обратным знаком?
Экспресс-опрос, проведенный радиостанцией «Эхо Москвы» в рамках программы «Рикошет» по интерактивным телефонам, показал, что 64 % опрошенных считают персонаж романа А. Солженицына «В круге первом» Иннокентия Володина героем, в то время как 36 % считает его предателем. (Всего в ходе опроса за 5 минут на радиостанцию «Эхо Москвы» поступило 3839 телефонных звонков.)
Фильм, вслед за романом, поставил неожиданные, весьма неудобные вопросы. Как сопереживать персонажу Дмитрия Певцова, молодому советскому дипломату Иннокентию Володину, позвонившему в американское посольство, чтобы сообщить о намерении советского разведчика украсть у американцев чертежи атомной бомбы? Мог ли звонок, приуроченный в романе к декабрю 1949 года, изменить что-либо в ситуации с бомбой, если в СССР к этому моменту уже было проведено успешное испытание своего атомного оружия? Как квалифицировать поступок дипломата, даже если учесть тот факт, что СССР был в то время тоталитарной державой? Как относиться к тому факту, что Володин не только пытался помешать Сталину в его «атомных планах», но и сдал другому государству «своего» разведчика, секретного агента?
Кажется, эти вопросы более всего будоражат и волнуют образованного, культурного зрителя (равно как и сегодняшнего читателя Солженицына). Та двойственность, если не сказать двусмысленность, которая стоит за феноменом «звонка», разделила телеаудиторию на непримиримые и в общем почти враждебные лагеря. Звонок Володина оказался лакмусовой бумажкой, проверкой: кто с «предателем», а кто с «героем». Еще до начала демонстрации фильма самые доброжелательно настроенные зрители, те, которые радовались, что вот-вот окунутся в мир крупных людей и значительных мыслей, в страшную атмосферу позднего сталинизма, побаивались одной-единственной сюжетной линии романа. Насколько убедительно будет мотивирован безумный поступок молодого дипломата Иннокентия Володина, его роковой звонок в американское посольство? Роковой, конечно, не для страны или режима, которым такой звонок уже не мог повредить, а для самого дипломата. «Тут материя деликатная, – считает Ю. Кублановский. – Что ни говори, а это предательство наших разведчиков, пусть даже из высоких соображений – не допустить Сталина до новейших военных секретов, которые он мог бы использовать для следующего витка тоталитарной экспансии»[544].
Имеет смысл привести высказывание физика А. А. Бриша, одного из конструкторов первых советских атомных бомб, на шарашке не сидевшего, репрессиям не подвергавшегося, но режим секретности познавшего. «Мы любили свою страну и всё готовы были для нее сделать. Увлеченный научным поиском человек сам себя может заточить сильнее любого режима. Не могу найти объяснения поступку преуспевающего дипломата, который звонит в посольство США, чтобы выдать человека, помогающего своей стране. Есть в этом какая-то историческая неправда. Люди в моем окружении, которых я помню, были исключительно доброжелательные, никакого озлобления не было… Подобный шаг в моем понимании был абсолютно не характерен для ученых того времени. И, главное, ничем не мотивирован: недовольство и предательство понятия из разных этических категорий»