Бодро в зал из передней входили какие-то крепкогрудые гении в туго стянутых фраках, мундирах и ментиках – правоведы, гусары, гимназисты и так себе люди – усатые и безусые, – безбородые – все; разливали вокруг какую-то надежную радость и сдержанность. Неназойливо они проникали в блестящий газами круг и казались барышням гибче воска; и глядишь – там, здесь – пуховой легкий веер начинал уже биться о грудь усатого гения, как доверчиво на эту грудь севшее бабочкино крыло, и крепкогрудый гусар осторожно начинал с барышней перекидываться своими пустыми намеками; с точно такою же осторожностью наклоняем лицо мы к севшему невзначай нам на палец легкому мотыльку. И на красном фоне золототканого гусарского одеяния, как на пышном восходе небывалого солнца, так отчетливо просто выделялся слегка розовеющий профиль; набегающий вальсовый вихрь скоро должен был превратить слегка розовеющий профиль невинного ангела в профиль демона огневой»[646].
Маскарад обнаруживает свою способность к зловещим превращениям: невинного ангела – в огненного демона, бальное сообщество – в митинговую лавину, бальный этикет – в тайные знаки заговорщиков, домино в багровом атласе – в лужицу крови, струйку конфетти – в выпущенный из пистолета заряд, маски и паяцы – в их тень. И все как один посетители бала остерегаются домино в кровавом атласе: «Красный цвет был эмблемой Россию губившего хаоса»[647].
Балы, как и весь город, как и вся страна, чреваты потрясениями: атласное домино цвета крови распугало всех посетителей, тревожная атмосфера скандала разогнала всех по домам. Призрак бомбы мутит разум. Оставаться в бальной зале страшно.
«Добродушный хозяин с угнетенным, растерянным видом подходил то к тому, то к другому с анекдотиком; наконец, сиротливо окинул он опустевающий зал, сиротливо окинул толпу шутов, арлекинов, откровенно советуя взором избавить блиставшую комнату от дальнейших веселий.
Но арлекины, сроившись в пеструю кучечку, вели себя неприличнейшим образом. Кто-то наглый вышел из их среды, заплясал и запел:
Уехали фон Сулицы,
Уехал Аблеухов…
Проспекты, гавань, улицы
Полны зловещих слухов!..
Исполненный предательства,
Сенатора ты славил…
Но нет законодательства,
Нет чрезвычайных правил!
Он – пес патриотический –
Носил отличий знаки;
Но акт террористический
Свершает ныне всякий[648].
Террор, ставший к концу XIX века явлением обыденным и почти рутинным, к началу XX столетия «организовался»: бомбист мог танцевать на балу в кровавом домино, а потом – через час или через день – взорвать в чьем-нибудь кабинете бомбу, по заданию своей организации. В «Петербурге» именно на маскараде домино получает записку, в которой ему (Аблеухову-сыну) предлагается убить сенатора, Аблеухова-отца, взорвав бомбу в его кабинете. При этом партия, зная, что сын ненавидит отца (и значит, по ее расчету, хочет и готов его убить), оставляет за сыном три пути: убийство, самоубийство и арест, и сын уже догадывается, что бомба давно находится в квартире сенатора.
Но герой событий 1905 года еще найдет в себе силы сказать непреклонное «Нет». Справившись с собой, одолев страшное ощущение, «будто тебя терзают на части, растаскивают члены тела в противоположные стороны: спереди вырывается сердце, сзади, из спины, вырывают, как из плетня хворостину, собственный позвоночник твой; за волосы тащат вверх; за ноги – в недра»[649], – Аблеухов понимает, что он пережил Ужас.
Бомба в квартире сенатора хоть и взорвалась в положенное ей время, но не погубила его. Бомба, тикающая в утробе России, могла взорваться от любого неосторожного движения, от любого случайного прикосновения. И те, кто так ненавидел Россию, кто желал ей сгинуть и пропасть, пророчествуют: «Будут, будут кровавые, полные ужаса дни; и потом все провалится; о, кружитесь, о вейтесь, последние дни!»[650]
Бал-маскарад из романа Андрея Белого стал последним балом русской литературы последних дней старой России. В конце 1917 года, предчувствуя гибель классической культуры, в стихотворении «Кассандре», адресованном Анне Ахматовой, Осип Мандельштам писал:
И в декабре семнадцатого года
Всё потеряли мы, любя;
Один ограблен волею народа,
Другой ограбил сам себя…
Когда-нибудь в столице шалой
На скифском празднике, на берегу Невы
При звуках омерзительного бала
Сорвут платок с прекрасной головы[651].
Советская власть надолго исключила из литературных сюжетов сцены бальных торжеств – Первая мировая война, Октябрьская революция, война Гражданская, уничтожение классов, которые были инициаторами бальных развлечений. Пролетарские поэты относились к балам скептически. Напомню стихотворение В. Маяковского конца 1920 года «О дряни»: «Вылезло из-за спины РСФСР мурло мещанина… / Опутали революцию обывательщины нити. / Страшнее Врангеля обывательский быт… Эх, и заведу я себе тихоокеанские галифища, / чтоб из штанов выглядывать как коралловый риф! А Надя: “И мне с эмблемами платья. Без серпа и молота не покажешься в свете! / В чем сегодня буду фигурять я на балу в Реввоенсовете?!”»
Тем не менее бал – богатейший, роскошнейший – в Москве 1930-х годов все-таки прошел и дал уникальный материал для главного русского романа ХХ века о любви – «Мастера и Маргарита». 23 апреля 1935 года в личной резиденции американского посла Уильяма Буллита Спасо-Хаусе состоялся прием в честь признания Соединенными Штатами Америки Советского Союза; этот прием подвиг Булгакова переписать главу романа, известную под названием «Великий Бал у Сатаны». На «Фестиваль весны» были приглашены человек пятьсот – в их числе чета Булгаковых, Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна.
Для «Весеннего фестиваля» в Спасо-Хаус из Московского зоопарка привезли несколько горных коз, десяток белых петухов и медвежонка. В зале приемов был сооружен искусственный лес из березок, установлен вольер для фазанов, попугайчиков и зябликов. Обеденный стол украсили тюльпанами и листьями цикория, зеленеющими на влажном войлоке; композиция должна была имитировать лужайку. Был выписан оркестр из Праги. В центре большого зала, под огромной люстрой, соорудили фонтан из шампанского. Елена Сергеевна вспоминала о шашлыках, красных розах и тюльпанах из Голландии, красном французском вине, которое лилось рекой.
Бал у Воланда явился кульминацией в судьбе Мастера и его подруги, переломом их жизни. Впервые в русской литературе героиня романа ради любви согласилась прийти в гости к знатному иностранцу-холостяку и стать не просто королевой – хозяйкой бала. Для этого она изменила свою человеческую природу и стала ведьмой, а для участия в торжестве не оделась, а донага разделась. Узнала, что она пра-прапраправнучка одной из французских королев, жившей в XVI веке. Использовала колдовскую силу для расправы с врагами своего возлюбленного. Очутилась в атмосфере сверхъестественного события и бесконечно расширенного пространства. Подверглась сатанинскому ритуалу – дала омыть себя человеческой кровью. Добровольно и сознательно отдала душу дьяволу и хлебнула крови убитого при ней человека из чаши Сатаны. Гостями на балу стали скелеты во фраках и нагие дамы в перьях и драгоценностях – бывшие отравители, убийцы, доносчики, шулеры, фальшивомонетчики, наушники, предатели, шпионы, висельники, сводницы, тюремщики, палачи и растлители. После бала ужинала в компании Сатаны Воланда. За бальные заслуги ей разрешили избавить детоубийцу от вечных мучений и вернули любовника из дома скорби. Вместе с любимым приняла смерть от дьявольской силы.
Итак, ночь на бале у Сатаны стоила героям романа земной жизни и дала покой за ее пределами. Это была самая высокая цена, которую когда-либо платила женщина, чтобы спасти свою любовь. В заключение приведу слова автора романа: «Кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!»
Прежде чем балы вошли в сюжеты русских классических текстов и стали их неотъемлемой – и почти всегда трагической – частью, прошло более ста лет. Октябрьская революция, упразднившая балы и отметившая свое столетие, так и не смогла стереть эти праздники из памяти русского общества. Ныне Россия с увлечением вспоминает свое дворянское прошлое, в том числе возрождая балы. Снова входят в моду Балы дебютанток – состоятельные семейства выводят в свет своих сыновей, а главное, дочерей: молодые люди знакомятся, общаются, танцуют, снимают праздники на фото и видео, выкладывают снимки в Интернет. Публика их разглядывает, обсуждает наряды девиц, перспективы отношений и, может быть, и свадеб. Но сколько должно пройти времени, чтобы новые бальные сюжеты вошли в ткань современной художественной литературы, предсказать чрезвычайно трудно. Еще труднее предсказать, как именно балы вновь войдут в русскую словесность.
Хотя время сегодня движется много быстрее, чем 300 или 200 лет назад…
В ноябре 2018 года исполнится 300 лет празднику, устроенному в России Петром I его знаменитым Указом.
Глава 4. Бальные коллизии русских романов в экранных проекциях
Из обширного перечня произведений русской классики, начиная с сочинений А. С. Грибоедова и включая М. А. Булгакова, большинство были экранизированы, и не по одному разу. И в каждой экранизации сюжет бала и бальной истории – это та составляющая, от которой никто из постановщиков (за очень редким исключением) никогда не избавлялся и которую никто не пытался урезать – настолько она оснащает и обогащает кинокартину. Бал для художественного фильма – это красивейшее и одновременно тревожное музыкальное и танцевальное зрелище, где актеры в роли танцующих персонажей могут показать свою стать и пластику, костюмы и прически, в конечном счете – свое мастерство. Им приходится многое совмещать в одном кадре, в одной сцене: ведь они не просто танцоры, танец для них – это возможность выразить отношение к тому или к той, с кем она или он кружатся в паре. Бал – это квинтэссенция интриги художественного произведения, начало или завер