Не по нутру мне этот Ванька-Каин,
И притузит он моего туза[672].
С «почетной» репутацией Ваньки Каина, знаменитого московского вора, удалого разбойника, легендарного героя воровских приключений, садится Арбенин играть вместо князя – и, разумеется, отыгрывается. Дошлый Казарин хорошо понимает этот характер: в душе старого игрока сидит зверь, и победить натуру невозможно.
Арбенин не скрывает от молодого и наивного князя, что проиграть он не мог: шулера («мастера») не проигрывают. В том кругу, где Арбенин свой, действуют жесткие правила. Их предельно ясно выражает Казарин, игрок и философ игры.
Что ни толкуй Волтер или Декарт –
Мир для меня – колода карт,
Жизнь – банк; рок мечет, я играю,
И правила игры я к людям применяю[673].
Арбенин-Козаков исповедует ту же философию и, как игрок с большим стажем, нечистый на руку («мастер», «мастак»), он применяет правила игры и к своей жене (Евгения Симонова), не сомневаясь в ее в измене и коварстве. Арбенин-Козаков исходит из мысли, что честных и чистых людей не бывает. И как прежде Арбенин был неумолим, безжалостно разоряя партнеров по фараону, так и теперь он неумолим, убивая подозреваемую в неверности жену. Не помогают ни ее мольбы, ни ее слезы, ни крики о помощи.
Но когда страшная ошибка вышла наружу, терпит крах не только Арбенин-шулер; терпит крах вся шулерская философия: мир – совсем не колода карт, во всяком случае не совсем колода карт; он куда сложнее и многозначнее, а жизнь – не банк; и если применять правила игры к людям, можно обдернуться. Козаков и сыграл Арбенина, который, обдернувшись, перепутал туза с пиковой дамой: был всего только карточным шулером, а стал убийцей-отравителем. Казарин, утверждая, что в нем нет ничего святого, спросит: «Вы человек иль демон?» И тот ответит: «Я? – игрок!»[674] Однако ответ был верен только до того момента, как он всыпал Нине яд в мороженое. Убив ее, он утратил даже это звание, сколь бы сомнительным оно ни было. Игрок заигрался и доигрался.
Лермонтову был всего 21 год, когда он написал «Маскарад»; Козакову – 46 лет, когда он поставил «Сцены» с Арбениным. Поэт гениально угадал, что бывших шулеров не бывает и что, перенеся в жизнь правила фараона, применяя их к близким и любимым людям, неминуемо обдернешься. Козаков, с высоты своего опыта, эту истину мастерски воплотил в кинодраму, создав подлинный шедевр.
Одна из первых экранизаций «Мертвых душ» была снята режиссером Михаилом Швейцером в пяти сериях (385 мин.) в жанре сатирической трагикомедии[675]. Чичиков (Александр Калягин), губернские дамы (Лидия Федосеева-Шукшина, Инна Чурикова и др.) играют Гоголя в «натуральную величину», то есть с большими преувеличениями, пародируя и окарикатуривая своих героев. И, конечно, ярче всего это проявилось в сценах, связанных с губернским балом (4-я серия): как дамы покупают себе шляпки и ткани на платья, и как они прихорашиваются, и какими тяжкими трудами горничные зашнуровывают им корсеты, и как они лихо выплясывают галоп. Стараются все: ведь прошел слух, что Павел Иванович Чичиков – миллионщик.
Но Павел Иванович легкомысленно упустил из виду, что, будучи всеобщим любимчиком, он не должен отдавать явного предпочтения ни одной из дам. И слаб человек: увидев кукольной красоты губернаторскую дочь, совсем еще девочку, только что выпущенную из института (Ирина Малышева), он неприлично обомлел, всех оставил и устремился навстречу хорошенькому ангелу. Разумеется, за такой проступок он тотчас был наказан: девица, слушая его россказни, зевала и интереса к миллионщику никакого не проявляла; прочие же дамы затаили не просто обиду, а мстительное желание расквитаться. «Есть такие вещи, которые женщины не прощают даже миллионщикам», – таков был приговор дам приятных во всех отношениях и дам просто приятных.
Разъяренные дамы, не простившие миллионщику измены, бросились бунтовать, и через полчаса город N. был решительно взбунтован. Сцены «бунта» полны ярости и мести; лица дам в нарядных шляпках искажены судорогой – предвкушением расправы над «смиренником», о котором сначала они сами распустили было слух, что он диво как хорош, а потом догадались, что он и вовсе не хорош, а даже, наоборот, совсем плох. Живым человеком, а не мертвой душой, пусть и авантюристом, мечтающим о чиновничьей синекуре при таможенном царстве с его необозримыми возможностями, предстает здесь один только Чичиков, потерпевший крушение и вынужденный бежать из города; остальные – маски, бездушные, холодные, уродливые. Истинными мертвыми душами выглядят в картине как раз те, с кем Чичиков хочет совершить сделку.
В чем разница между поэмой «Мертвые души» и одноименной экранизацией в жанре сатирической трагикомедии? В том, по-видимому, что при переводе классического сочинения Гоголя на язык кино авторам понадобились более резкие краски, сгущенные гротескные тона, пародийные и нарочито карикатурные образы. Все преувеличено, все – слишком. Сказывается общая тенденция советского времени изображать досоветское российское прошлое в самых мрачных тонах. Мрак Гоголя усиливается советскими идеологическими стереотипами о «темном царстве». Акцентируются мрачные стороны жизни, ужасы крепостничества и купечества, царской и чиновничьей власти, действуют универсальные идеологические шаблоны («салтычиха» как синоним помещичьего строя, как его собирательный образ). Кинематографу не нужно было даже угадывать, что от него ждут, когда оно берется изображать прошлое своей страны, – идеологические установки работали по умолчанию.
Впрочем, хорошо известны популярные высказывания, часто принимаемые за правду, в которых эти шаблоны и стереотипы легко и красиво опровергаются. Народную артистку СССР А. А. Яблочкину, прожившую почти столетие, однажды спросили, как она представляет себе коммунизм. Она ответила: «Прекрасная жизнь, как до революции».
Но вот артисты МХАТа в спектакле «Мертвые души», поставленном в 1932 году К. С. Станиславским и В. Г. Сахновским (инсценировка М. А. Булгакова по одноименной поэме Н. В. Гоголя), изображают совсем другую жизнь. В 1960-м Леонид Трауберг снял черно-белый фильм по этому спектаклю[676], и надо сказать, ничего «прекрасного» не обнаружил: то же утрированное безобразие, те же маски, то же клоунское поведение всех без исключения губерских чинов. Дамы на балу как-то особенно уродливы, и губернаторская дочка, которой неосмотрительно должен был увлечься Чичиков (Владимир Белокуров), тем лишь хороша, что от одного вида Ноздрева (Борис Ливанов) надолго упадет в обморок. Чичикову же испортит репутацию всеобщего любимца не столько она, сколько буян Ноздрев, который громогласно откроет секрет диковинной и непостижимой для местных обывателей негоции приезжего. Бал и грандиозный ужин на несколько десятков персон стал убедительным аргументом для окончательного разоблачения и падения Чичикова. В «черно-белой» галерее помещиков не осталось ничего белого; и если авторы знаменитой экранизации ставили своей задачей не увидеть ни в ком и ни в чем ничего человеческого, то они ее выполнили с блеском.
Остается вопрос – входило ли это и в задачу Н. В. Гоголя? Вспоминается надпись на памятнике писателю работы скульптора Н. Томского: «Великому русскому художнику слова Николаю Васильевичу Гоголю от Правительства Советского Союза».
Но, кажется, не только от советского правительства и советского кинематографа Гоголю полагались памятники, где бы писатель и его герои выглядели бы мрачнее мрачного, темнее темного. В новые времена, когда кинематограф освободился от цензуры худсоветов, министерств и ведомств, все, связанное с Гоголем, стало смотреться еще гуще и страшнее.
Осенью 2005 года телекомпания НТВ показала российский телесериал «Дело о “Мертвых душах”», снятый по мотивам сразу нескольких произведений Гоголя: «Мертвые души», «Ревизор», «Записки сумасшедшего», «Шинель», «Вий», «Нос» и др.[677]. Сценарий 8-серийной картины с подзаголовком «Фантазии по произведениям Гоголя» написал Юрий Арабов, поставил ее Павел Лунгин, обозначив синтетический жанр фильма: комедия, драма, приключения, мистика. В главных ролях снялись лучшие современные артисты – Павел Деревянко, Константин Хабенский, Сергей Гармаш, Роман Мадянов, Нина Усатова, Инга Оболдина, Виктор Вержбицкой, Даниил Спиваковский, Александр Абдулов; было много забавных, выразительных эпизодов.
Но в чем суть картины, в которой перемешаны в неравных пропорциях столь разные сочинения Гоголя? Передать дух Гоголя, свойственный его творчеству в целом? Накрепко повязать писателя не столько с мистикой, сколько с чертовщиной? Если это так, то цель была достигнута.
Анонс картины сообщает: «Молодой чиновник по имени Шиллер отправляется в город N. провести расследование. Обычное, на первый взгляд, дело оборачивается для следователя серьезным испытанием. С первых минут появления молодого человека в городе, его начинают преследовать таинственные происшествия»[678].
Шиллер Иван Афанасьевич (Павел Деревянко), выполняющий функции дознавателя, который должен найти в городе N. скрывающегося от следствия мошенника Павла Ивановича Чичикова (Константин Хабенский), очень скоро начинает вести себя как Хлестаков, чему весьма способствуют негодяйский губернатор из «Ревизора» Антон Антонович Сквозник-Дмухановский (Сергей Гармаш) и все его отвратное окружение, людишки исключительно дурные и преступные, циничные и подлые – ни одного человеческого лица. Фантасмагория, абсурд, небывальщина, мрак и сумятица, суеверия и темнота – таков климат города N. с его никогда не просыхающими лужами на всех улицах, по которым привольно прогуливаются гуси и свиньи. Царство дури, тупости и безобразий, символом которого стал вкопанный на краю самой большой городской лужи верстовой столб с указателями: «Рим, Париж, Москва, Лондон, С.-Петербург, Пекин». Косное население ежедневно этот столб откапывает, распиливает, выбрасывает на дорогу (с этого действа начинается каждая серия). Время от времени жители задаются вопросом: «Кто придумал этот город?», «Кто придумал этот народ?» Ибо народец здесь такой, что только поставят в городе какой-нибудь памятник, так они нанесут под него всякого мусора, нечисти и дряни. В городе царит продажность, злокачественное мздоимство, тотальное воровство и убеждение, что еще не родился такой человек, который бы не брал взятки. И еще одна мысль не дает покоя иным светлым головам: народ глуп, пьян и дерзок; надо заменить этот народ на любой другой.