Князь Андрей боится новых отношений, то есть боится сделать «еще одну бедняжку несчастной». Он ощущает, что своей первой женитьбой весь исчерпан до дна, что у него не осталось больше души. Картина ставит неожиданный вопрос – а не ждет ли и Наташу Ростову судьба «еще одной бедняжки»?
Второй бал Наташи в доме графини Безуховой (непутевой жены Пьера (Таппенс Мидлтон), отвечает на этот вопрос. Собственно, это был даже и не совсем бал: домашняя вечеринка для людей большого света, с выступлением актрисы, декламировавшей стихи, с танцами в соседней зале и с вызывающе распутным князем Анатолем Курагиным (Каллум Тёрнер), который не сводит глаз с графини Ростовой, настойчиво волочится за ней, касается ее рук, локтей, потом танцует с ней, говорит невозможные слова («Я достучусь до вас… мы должны быть вместе… быть любимым вами или умереть»), потом, как охотник дичь, загоняет ее в тесную гардеробную, где целует и обнимает без помех. Как накануне к m-lle Bourienne в доме Болконских, Анатоль и к Наташе воспылал тем страстным, зверским чувством, которое побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
После скупого на ласки и слова любви князя Андрея любовное объяснение повесы Курагина больше было похоже на штурм крепости; к тому же Анатоль все «нет» графини Ростовой привычно воспринимал как безусловное «да», тем более, что через пять минут разговора с ним Наташа «чувствовала себя страшно близкой к этому человеку». И это «да» Наташи было тем более искренним, что накануне визита к графине Безуховой невеста Болконского в сердцах говорила своей матери о женихе: «Скоро я забуду, как он выглядит». Да и в семье Ростовых поговаривали, что не стоило им допускать помолвки с этим «холодным мужчиной»: «Завоевал ее сердце, а потом бросил на год. Словно сам хотел, чтобы эта помолвка была расторгнута».
Грубый, брутальный напор Курагина (поразительно, насколько Анатоль-Тёрнер здесь некрасив, почти что уродлив) возымел действие: Наташа потеряла голову. «С ним я теряю волю и на все готова, – признается она Соне. – Я даже хочу погубить себя, и чем раньше, тем лучше». А когда побег будет сорван, она злобно выкрикнет в лицо Пьеру: «Я поеду за ним, где бы он ни был!»
История увлечения Наташи князем Курагиным («второй бал»), ее страстное желание быть им похищенной растянута в британской картине почти на целую серию (4-ю); и эта темная история куда больше раскрывает импульсивную, взрывную натуру героини, чем благопристойные сюжеты с князем Андреем Болконским и графом Пьером Безуховым.
Вообще в британской картине куда больше откровенных эротических эпизодов, чем в прежних экранизациях. Всё, о чем в романе Толстого говорится намеком или полунамеком, «шепотом или полушепотом», здесь с избытком иллюстрируется постельными сценами – графини Элен с Пьером, Элен с демоническим соблазнителем Федором Долоховым (Том Бёрк) и даже Элен с Анатолем (фильм не сомневается в наличии инцеста между братом и сестрой). Авторы картины полагали, видимо, что Толстой просто забыл подробно описать пикантные подробности амурных похождений брата и сестры Курагиных, и решили восполнить пробел, а актеры, как они сами признавались, читали не роман, а сценарий.
Но «излишества» британской картины с лихвой окупаются яркими и трогательными сценами прощений – кажется, все прощают всех и за все. Два бала Наташи Ростовой объединяются в один грустный праздник, с тяжелыми утратами и воспоминаниями. Князь Андрей, прежде гонявшийся за Курагиным по всей армии, чтобы вызвать его на дуэль и убить, после Бородинского сражения видит его рядом с собой в лазарете, таким же изувеченным, как и он сам, несчастным и жалким. Он протягивает умирающему товарищу руку – война и общее горе примирили соперников. Так и не оправившись от своих ран, князь Андрей говорит Наташе, которая ухаживает за ним, что любит ее больше и лучше, чем прежде. «Я ошибался. Это ты должна простить меня». Долохов спасает из французского плена Пьера, и бывшие дуэльные соперники обнимают друг друга, как самые близкие люди. Пьер великодушно прощает князю Василию Курагину, потерявшему сына и дочь, все его коварные интриги.
Страна оправляется от ран, нанесенных Наполеоновским нашествием; семьи, похоронив и оплакав погибших родных, возрождаются к новой жизни. Британский сериал полон уважения и сочувствия к израненной войной России. Москве, сгоревшей в пожаре, не до балов, но она строится и рано или поздно расправит крылья.
Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети», прочитанный не столько как столкновение мировоззрений – либеральных, консервативных и революционно-демократических, сколько как печальная история о несчастной и обреченной любви бедняка и нигилиста Евгения Базарова к богатой барыне и красавице Анне Одинцовой, имела свою отправную точку – бал у губернатора. (Впрочем, в романе упоминается и еще одна бальная история, отравившая жизнь ее герою, Павлу Петровичу Кирсанову, который встретил на бале в Петербурге некую странную княгиню, протанцевал с ней мазурку, влюбился в нее страстно, одержал легкую победу, которая, однако, не сулила ничего хорошего и оставила его навсегда одиноким и с разбитым сердцем.)
Базаров, как это ни странно, парадоксально повторяет тяжелый любовный опыт своего идейного оппонента. Успев до поездки в губернский город исчерпывающе обозначить свои принципы и свой нрав – развязного студента-медика с небрежными манерами, убежденного материалиста, обличителя и отрицателя, не признающего никаких авторитетов, считавшего Пушкина и Рафаэля ничтожной ерундой («порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта»), отвергающего красоту, Базаров видит на бале молодую даму, «на остальных баб не похожую». Наблюдая за танцующими, он глаз не сводит с Одинцовой, о которой пока только и может сказать, что она «ой-ой-ой», имея в виду ее плечи, ибо таких он «не видывал давно». Молодцеватый цинизм, который на первых порах владел Базаровым, пытавшимся понять, «к какому разряду млекопитающих принадлежит сия особа», скоро сменяется то смущением, то преувеличенной развязностью. «Богатое тело, – поначалу аттестует Одинцову Базаров, – хоть сейчас в анатомический театр»[690]; но не прошло и двух недель, проведенных у нее в имении, как циническое настроение терпит сокрушительное поражение. Он не хочет больше говорить об Одинцовой с Аркадием, не бранит ее «аристократические замашки»; он видит в ней женщину, которой не удалось полюбить, и вынужден разглядеть и ее холодную красоту, и то, как она «добивается» его, вызывая на откровенный разговор и на признание.
Чувство, внушенное ему Одинцовой, мучило и бесило его; он готов был покрыть свое чувство презрительным хохотом и циническою бранью. «Базаров был великий охотник до женщин и до женской красоты, но любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни… “Нравится тебе женщина, – говаривал он, – старайся добиться толку; а нельзя – ну, не надо, отвернись – земля не клином сошлась”. Одинцова ему нравилась: распространенные слухи о ней, свобода и независимость ее мыслей, ее несомненное расположение к нему – все, казалось, говорило в его пользу; но он скоро понял, что с ней не “добьешься толку”, а отвернуться от нее он, к изумлению своему, не имел сил. Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость. В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому; а оставшись наедине, он с негодованием сознавал романтика в самом себе»[691].
И он не удержался: «Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились»[692]. Тяжелая и сильная страсть, похожая на злобу, билась в нем, но Одинцова, протянув ему руки и дав заключить себя в крепчайшие объятия, все же высвободилась и сказала испуганно, что он ее не так понял…
Она выбрала спокойствие, бездны страсти ее пугали. Оба решили, что вспышка была всего лишь одним любопытством, которое очень скоро выдохлось. Бал закончился ничем. Но только умирая, Базаров, забыв о своем нигилизме, захотел попрощаться с Одинцовой и призвал ее к себе. «Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! Это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь – форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что – какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…»[693]
Историю о тщете нигилизма перед лицом любви и смерти не мог не полюбить кинематограф. Три отечественных экранизации по-разному рассказывают эту историю. Драма «Отцы и дети» режиссеров Адольфа Беркунгера и Натальи Рашевский, снятая в 1958 году на киностудии «Ленфильм» продолжительностью 100 минут[694], трактовала о столкновении поколений и взглядов. Анонс предлагал картину о социально-политическом конфликте двух мировоззрений, о взаимоотношениях младшего и старшего поколений, о вечной борьбе старого и нового, об истинных и ложных ценностях, о созидании и разрушении, о человеческой силе и слабости, о дружбе, любви и одиночестве… «Что может быть острее и трагичнее, чем конфликт самых близких друг другу людей, искренне любящих друг друга? Но, увы, такой конфликт неизбежен всякий раз, когда сталкиваются интересы двух поколений»[695].
Анонс был честен со зрителями. Ни потрясения красотой, ни перемены убеждений нигилиста Базарова (Виктор Авдюшко), ни вспыхнувшей любви его к молодой барыне Одинцовой (Алла Ларионова) в картине не случилось. Она построена как будто бы по сокращенной программе, с опорой на самые острые точки споров, без оттенков и скидок. Базарову, крайне резкому, колючему, ожесточенному молодому человеку, важно не столько ответное чувство холодной и несколько фальшивой красавицы Анны Сергеевны, которая дорожит только своим спокойствием. Базаров пуще всего боится растерять свой революционный пыл, свой обличительный пафос, смягчиться под ласковыми взглядами бездельной барыни, которая ведь никогда не сможет разделить с ним его убеждения. Любовь, нежность, желание счастья рушатся под давящей силой нигилизма. «Мы драться хотим», – самоуверенно говорит Базаров Аркадию (Эдуард Марцевич); фильм показывает такого Базарова, который «драку» не променяет ни на какую любовь, тем более на иллюзию любви. Бальный эпизод, как и вспыхнувший на бале интерес к незаурядной женщине, остаются для него досадной помехой. Так же, как автор романа «заставил» Базарова сойти с дистанции, так и фильм «заставляет» Базарова-Авдюшко повиноваться сценарию. Всем своим видом герой противится предписанной влюбленности в женщину из разряда «ой-ой-ой», но когда любовь не получилась, он с облегчением стряхивает с себя навязанную ему роль.