Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений — страница 41 из 134

Информационным поводом для размышлений на эту тему стала в том числе вышедшая в 2014 году новая экранизация романа «Дубровский». Речь о ней впереди.

I

Роман (по некоторым определениям, повесть) А. С. Пушкина «Дубровский» не был напечатан при жизни. Автор не успел придумать ему название и не успел завершить его, хотя сюжет выглядел вполне законченным. Впервые роман был опубликован в посмертном издании сочинений Пушкина в 1842 году его первыми издателями – В. А. Жуковским, П. А. Вяземским, П. А. Плетневым; они и дали роману название. В пушкинской рукописи вместо названия стоит дата начала работы над произведением: «21 октября 1832 года». Последняя глава датирована 6 февраля 1833 года. Первое издание вышло с большим количеством цензурных пропусков, которые в последующих выпусках были устранены, а название «Дубровский» навсегда закрепилось.

Хорошо известно, как родился замысел романа. В конце сентября 1832 года Пушкин находился в Москве и жил у своего московского друга П. В. Нащокина. Как-то раз, за вечерними разговорами, Нащокин рассказал историю мелкопоместного белорусского дворянина Павла Островского, доведенного до нищеты и разорения соседом-помещиком, богачом и самодуром. Эта история настолько взволновала и увлекла Пушкина, что он тут же (около 30 сентября 1832 г.) написал письмо жене, Наталье Николаевне: «Мне пришел в голову роман, и я, вероятно, за него примусь…»[166]. Спустя два месяца, 2 декабря 1832 года, он сообщил из Петербурга Нащокину: «Честь имею тебе объявить, что первый том “Островского” кончен и на днях прислан будет в Москву на твое рассмотрение и на критику г. Короткого. Я написал его в две недели, но остановился по причине жестокого рюматизма, от которого прострадал другие две недели, так что не брался за перо и не мог связать две мысли в голове»[167].

Рассказ Нащокина о судебном процессе бедного дворянина Островского с соседом послужил отправным пунктом для пушкинского замысла. Через давнего знакомого Нащокина Д. В. Короткого, титулярного советника и служащего ссудной кассы, знавшего судопроизводство, Пушкин раздобыл выписку из подлинного дела сельца Новопанского; ему же, Короткому, как специалисту, автор хотел показать свой роман. «Дубровский», таким образом, возник из интереса Пушкина к разбойничьему сюжету, историческому роману и проблеме социального протеста.

Долгое время считалось, что поводом для написания «Дубровского» послужил только рассказ Нащокина о «дворянине-разбойнике». Известен пересказ русского историка, литературоведа и издателя П. И. Бартенева об этом:

«Он (Нащокин. – Л.С.) рассказывал Пушкину про одного белорусского небогатого дворянина по фамилии Островский (как и назывался сперва роман), который имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из имения, оставшись с одними крестьянами, стал грабить сначала подьячих, потом и других»[168]. Пушкин увлекся этим рассказом и на его основе сочинил повествование, изменив фамилию главного героя.

Итак, роман имел вполне реального прототипа, от которого и оттолкнулась фантазия автора. В 1937 году в газете «За индустриализацию», издававшейся в советское время «Наркомтяжпромом», были опубликованы материалы, посвященные 100-летию со дня смерти Пушкина; среди них – свидетельство мемуариста об этом самом дворянине Островском, под заголовком «Прототип Дубровского. Из неопубликованных воспоминаний современников». Автор подробно описал внешний облик дворянина-разбойника и его «подвиги».

Но откуда эта история стала известна Нащокину? Дело в том, что у отца Нащокина было имение в Себежском уезде Витебской губернии. До 1860 года этим имением владела младшая сестра Павла Войнови-ча. Считалось, что от нее, скорее всего, и услышал впервые Нащокин рассказ об Островском, которого видел, когда тот сидел в остроге. Ведь автором очерка «Прототип Дубровского. Из неопубликованных воспоминаний современников» был сам Нащокин.

Вот что современник Пушкина и его друг Нащокин вспоминал о прототипе Дубровского: «Островский проказничал долго, лет пять-шесть: или его преследовали не так усердно, или он умел вести свои дела так, что его трудно было поймать. У него, кажется, не было шайки; крал и грабил один. Он был несколько образованный шляхтич, т. е. знал грамоту, учился где-то в уездном училище и пошел на этот промысел, чуя в себе богатырскую силу и любя свободу по своим понятиям. Он грабил с разбором, у кого лишнее, он отнимал это лишнее; встретясь в лесу или на дороге с нищим, он делился с ним тем, что сам имел. Потому у него было много покровителей, даже между дворянами; ему сочувствовали даже некоторые дамы из помещиц средней руки, начитанные романами. Несмотря на это, его поймали, наконец, и я имел случай видеть его несколько раз; его вели однажды по Офицерской улице, вероятно, к допросу, он шел в тяжелых цепях на ногах, в сером сюртуке, фуражке набекрень и с железным толстым прутом в руках. Он весело шутил с четырьмя своими конвоирами, смешил их, срывая рукою яблоки, которые выставлялись из садов за заборы улиц, и иногда, шутя, покручивал наручный круг так, что он скрипел ужасно. Он был роста выше обыкновенного: его голова была выше всякого забора, мимо которого его вели. Лицом он был очень красив, с черными тонкими усами, но взгляд его больших серых глаз был ужасный. Когда он сидел еще в полиции, его смотрели многие, давали ему деньги и разговаривали с ним в присутствии полицейских чиновников. Многие слабонервные не только женщины, но и мужчины не могли вынести его взгляда, так как он был не то, чтобы свиреп, но поразителен. Все знали, что он не убийца, а боялись подходить к нему. Не знаю, чем он кончил, я уехал уже в Петербург, а он сидел в остроге. Долго спустя говорили, что он ушел, перекрутив на улице при конвойных свои цепи. Как это было, мне неизвестно, но Островский не был сослан тогда…»[169]

Итак, в «Дубровском» автор воспроизвел основные этапы судьбы «дворянина-разбойника» – обреченную на поражение судебную тяжбу, разорение, разбои и грабежи. Вглядываясь в историю прототипа, Пушкин, видимо, заинтересовался не столько самим разбойником, его красивой, благородной внешностью и необузданным поведением, не столько даже его робингудовскими приключениями и авантюрами, сколько пагубным путем молодого образованного офицера-дворянина в мятежники. Как такое было возможно? Что стояло за подобной метаморфозой?

В черновиках «Дубровского» есть фраза, не вошедшая в окончательный текст романа в связи с очевидным анахронизмом. «Славный 1762 год разлучил их (Троекурова и Дубровского. – Л.С.) надолго. Троекуров, родственник княгини Дашковой, пошел в гору»[170]. Автор имел в виду дворцовый переворот середины XVIII века, во время которого был свергнут император Петр III и на престол взошла его супруга Екатерина II, чьей ближайшей приятельницей и сподвижницей в то время была княгиня Е. Р. Дашкова. Это и позволило будто бы ее родственнику Троекурову выдвинуться и разбогатеть, в отличие от обедневших дворян Дубровских. Расслоение русского дворянства – вот на самом деле что занимало Пушкина прежде всего. В судьбе прототипа (Островского) Пушкина волновал прежде всего бунт дворянина, которого поддержали его крепостные: он взял своих крестьян, оставшихся без земли, и пошел с ними разбойничать, его ловили, он судился, губернские власти тем временем лихоимствовали. Пушкина интересовали причины, приведшие дворянина к разбою. Отсюда его особый интерес к практике ведения судебных дел в России.

Закономерен вопрос: только ли рассказ Нащокина о дворянине Островском послужил отправной точкой для «Дубровского»? Разумеется, нет. Свидетельств о том, как один помещик разорил другого, как сильному и богатому дворянину потакали местные власти (единодушная шайка, на лихоимстве основанная), во времена Пушкина, да и во все другие времена в России было множество.

Действие повести происходит в 1820-е годы. Наглый барин-самодур Троекуров отбирает у своего соседа Дубровского, с которым поссорился по казалось бы вздорному поводу, все его имущество, включая дом, деревню, крестьян. От ужаса и безысходности старик Дубровский умирает. Сын его Владимир, воспитанный, образованный человек, представитель «новой», по-европейски грамотной и думающей России, потеряв наследство и оставшись нищим, вместе со своими верными крепостными организует шайку разбойников, чтобы мстить Троекурову. Под видом французского учителя маленького сына Троекурова он проникает в барский дом, знакомится с 17-летней дочерью барина, между ними возникает нежное чувство. Девушку, однако, выдают замуж за немолодого богатого князя. Пытаясь спасти ее, Дубровский со товарищи нападают на карету новобрачных. «Поздно – я обвенчана, я жена князя Верейского»[171], – твердо говорит ему Маша.

Но что же ответил Дубровский на это роковое «поздно»? Он не убил Верейского, велел своим людям не трогать князя и не выхватил из его рук Машу. При том образе жизни, где правит насилие, Дубровский не хочет именно насилия и кричит «с отчаяния» девушке: «Вы свободны». Однако Маша уже не может связать свою судьбу с Дубровским. Появись он вовремя в церкви, она бы ушла с ним: «Я не обманывала. Я ждала вас до последней минуты, но теперь, говорю вам, теперь поздно»[172]. Все изменилось для нее в одно мгновение, в тот момент, когда она сама, добровольно, произнесла слова брачной клятвы[173].

Судьба Дубровского оставалась туманна. Он распустил своих людей, никто не знал, куда делся молодой барин, разбои прекратились, дороги стали свободны. Ходили слухи, будто он скрылся за границу. Среди нескольких планов продолжения романа были и такие: