Стоит отметить, что в картине слегка изменен финал: она завершается не только ремаркой о раскрытых ртах трех героев, а утверждением брата, что такого проходимца, как Горбушкин, все равно скоро «заберут».
Картина, сколь бы идеологически невинной она ни казалась, на экраны в 1940 году так и не вышла: свободная сатира в СССР не одобрялась, поощрялись лишь развлекательные, а не обличительные фильмы; отсутствие в центре картины положительного героя лишало ее прокатной перспективы, самому Зощенко грозила опала и травля, которая нашла свое завершение в 1946 году выходом постановления ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», в котором писатель был назван «трусом», «пошляком», «подонком от литературы» и которое надолго поставило крест на его литературной жизни.
Метафорически фильм 1940 года по пьесе М. Зощенко можно условно интерпретировать и как «преступление» писателя против ожиданий власти, и как «наказание» его этой властью за политическую нечуткость к социальному заказу и политическому моменту.
Спустя 21 год после американской звуковой экранизации, в декабре 1956 года на экраны вышел французский черно-белый звуковой полнометражный (107 мин.) художественный фильм-экранизация режиссера Жоржа Лампена по мотивам романа «Преступление и наказание» («Crime et Chatiment»)[477]. Действие романа перенесено во Францию конца 1940-х годов, все действующие лица картины – французы с французскими именами. В главных ролях были заняты: студент Рене Брюнель (Родион Раскольников) – Робер Оссейн, Лили Марселин (Соня Мармеладова) – восемнадцатилетняя Марина Влади, комиссар Галле (Порфирий Петрович) – Жан Габен. Петра Лужина авторы картины соединили с Аркадием Свидригайловым – персонажа по имени Антуан Монестье (в картине он пожилой хозяин антикварной лавки и плотоядный любитель молоденьких девушек) сыграл Бернар Блие.
С точки зрения тяжести преступления студенту Рене Брюнелю вышло «послабление» и «облегчение» – он был избавлен от тройного убийства: в руки ему дали не топор, а выкидной нож с длинным лезвием; он держит его в своей комнате, под матрацем, в салфетке из холстины. Этим ножом он и пырнул мадам Орвэ (ростовщица Алена Ивановна, 83-летняя актриса Габриэль Фонтан) спереди в грудь одним точным ударом, а не дважды по темени обухом топора, держа его двумя руками, как в романе. Зритель видит крупный план: недоверчивая и малоприятная старая дама (впрочем, очень аккуратно, с особым старомодным шиком одетая, живущая в нарядной, хорошо меблированной квартире) пытается открыть туго перевязанную коробочку с закладом и спрашивает, не украл ли он золотой крестик, который принес, а Рене сообщает, что студенты не воры, они, дескать, изучают римское право, потом гражданское, общественное – и на этих словах вынимает из кармана нож, тот легко раскрывается лезвием вперед, и направляет его на мадам. Она заслоняет рукой лоб, но Рене идет с ножом прямо на нее и, видя ее искаженное лицо с открывшимся от ужаса ртом, вонзает орудие убийства по самую, видимо, рукоятку. Отвратительное зрелище ее смертельного ранения зрителю показывают скупо, только ручеек темной крови вытекает из-под тела, которое убийца сразу же накрывает скатертью, сдернутой со стола; худые ноги мадам торчат из-под скатерти. Беременной же сестры у мадам нет, и убивать ее Брюнелю – по черепу, острием, прорубив всю верхнюю часть лба, почти до темени, как в романе, – к счастью, не пришлось.
Да и комната у Рене Брюнеля вовсе не похожа на гроб, подобно каморке Родиона Раскольникова: у парижского студента вполне сносное, приличное жилье, с широкой кроватью, чистым постельным бельем и легким светлым покрывалом, с тумбочкой, комодом, шкафом, письменным столом, а на нем тетради и книги; на окне белая тюлевая занавеска, по стенам – книжные полки, шкафчики с посудой и разнообразной утварью, раковина-умывальник, фотографии матери и сестры в рамочке на столе и портрет Наполеона на стене – символ успеха в достижении поставленной цели. Рене опрятно и прилично одет: классическое английское пальто (даффл-кот) с капюшоном и накладными застежками по моде своего времени, черные кожаные перчатки (испачкав их кровью мадам, он потом завернет опасную улику в бумагу и выбросит в реку), темный твидовый пиджак в мелкую клетку с водолазкой, аккуратная стрижка. Впечатления оборванца-бедняка он никак не производит, напротив, с виду – это ухоженный и благопристойный французский студент. При этом Брюнель отказывается от предложения приятеля, Жана Фарго (Разимихин, артист Жерар Блен), тоже студента, который раздобыл выгодную подработку на двоих – перевод английского детектива. Возражение Брюнеля принципиально: ему грезится, что есть другое, настоящее дело – преступление. Но преступление, особенно убийство, – это палка о двух концах, возражает Фарго. Однако Рене непреклонен: в Париже полно богатых и одиноких старух, а горбатиться над переводом не хочется. «Очнись», – советует ему приятель, – просто посмотри на фотографию матери и сестры».
Помимо стремления добыть одним махом много денег, у французского Раскольникова тоже есть своя особая теория, опубликованная в виде статьи в парижском журнале и подписанная первым инициалом – буквой Б. Опытный сыщик месье Галле, успевший прочитать статью и узнать, кто ее автор, полон догадок – и они становятся почти уверенностью, когда Брюнель приходит к квартире мадам Орвэ, дергает звонок, осматривается, заглядывает в квартиру этажом ниже, где в день убийства он прятался, – его непреодолимо тянет на место преступления. Здесь его и настигает комиссар Галле, здесь он и начинает разговор о пресловутой статье.
«– Автор делит людей на две группы; цель толпы, огромного числа людей – подчиняться. Зато гениальных людей, избранных не касаются никакие законы.
– Это я написал.
– Я знаю, поэтому рад нашей встрече. Мне очень хотелось бы знать, какие законы наш гений может игнорировать.
– Его миссия – восстать против законов, чтобы создать новые. Многие великие навязывали свои законы, чтобы пролилась кровь.
– А как распознать гениальность?..»
На вопрос комиссара у Брюнеля ответа нет.
Начинаются «угрызения совести» – Брюнелю действительно сильно не по себе, он жаждет выговориться, объяснить кому-нибудь свой поступок. Он открывает мучительную тайну молоденькой проститутке Лили Марселин – она каждую ночь стоит в ожидании клиентов на набережной, последняя на линии, дальше никого нет, порой простаивает всю ночь зря. Лили готова выслушать. В его путаных объяснениях много справедливого и честного: «Убил старуху одним ударом, при этом убил себя… Бог покинул меня… Убил в знак протеста против несправедливости… сделал это из малодушия. Как все, мог бы продолжать учебу, но из-за лени захотел вдруг всего сразу… Мог бы сказать, что хотел спасти сестру, которую люблю, но это тоже ложь. Может, я сумасшедший? Я всегда был безумцем, но теперь мое воображение вышло за пределы разума… Я убивал ее по очень ясным причинам, неопровержимым, но теперь я не знаю… Убил старуху, но не знаю, почему… Для преступления нужны двое – кто убивает и кто погибает… Но я буду бороться, буду отрицать… я выпутаюсь».
Лили полна решимости противостоять ему. «Ты потерял свою жизнь, Рене… Мы умерли еще при жизни». В двух словах она напоминает ему историю, слышанную в детстве, как Лазарь лежал в могиле и как пришел Иисус. «У каждого своя вера, – отвечает ей Рене. – Не хочу страдать из-за твоих идей».
Нет сомнения, что он действительно испытывает угрызения совести. Но так же очевидно, что совесть его молчит по поводу гибели мадам Орвэ – никаких сожалений. «Крыса, – говорит о ней Брюнель комиссару полиции, впервые встретив его в кафе по соседству. – Вчера жила, а сегодня сдохла». Ничего не шевельнулось в нем, когда молодой маляр после многочасового допроса четырьмя следователями признался в убийстве, которого не совершал, и теперь сидит в тюрьме. Брюнель почувствовал облегчение и обрадовался только тогда, когда Лили принесла ему пять тысяч долларов (крупная сумма по тем временам), которые подарил ей Лужин-Свидригайлов перед тем как застрелиться: теперь, полагает Рене, они с Лили могут ехать в Швейцарию, начать новую жизнь. Деньги – это и есть та удача, которой так не хватало Брюнелю: он хочет жить в полную силу, он обещает Лили, что не будет мешать ее вере в Лазаря и Иисуса, что если она не хочет с ним ехать, он уедет один, ибо Бог ничего хорошего для него не сделал.
Но – два соображения останавливают его. Первое Брюнель услышал от Лужина-Свидригайлова, когда тот приходил «подводить итоги»: «Мы выиграли, но оба убили ни за что… Угрызения совести для тех, кто потерпел крах». Он потерпел крах: «помогал» умереть своей жене, чтобы жениться на сестре Рене Николь (Улла Якобсон), но та отвергла его.
Брюнель сознает, что дерзнул убить, но при этом тоже потерпел крах, то есть не добился поставленной цели обогатиться, не смог воспользоваться ситуацией (10 миллионов франков мадам Орвэ так и остались лежать под матрацем и не дались ему в руки). Он понимает, что вел себя как дилетант, любитель, человек из толпы, а не как гений, избранник судьбы, кто привык не подчиняться общечеловеческому закону «не убий». Второе соображение он слышит от Лили: «Ты можешь уехать, но куда ты денешь старуху?.. Выбирай между мной и старухой».
Он выбирает Лили, хотя об убитой старухе не думает вовсе. Сопровождаемый девушкой, куда бы он ни шел, Брюнель приходит в полицейский участок к комиссару Галле и сознается, что убил он, а не маляр, и показывает главную улику – отцовские часы, заклад, которые забрал у мадам Орвэ, когда пришел к ней во второй раз (то есть когда убил ее). На него надевают наручники, сажают в тюремную машину, вслед смотрит Лили, счастливо крестится и роняет две крупные (глицериновые, как замечают скептические зрители, отмечавшие, насколько неестественно она выглядит в своей роли[478]) слезы. Жалкая и едва заметная улыбка тронула и губы Рене. Конец фильма.