Например, Кирилл Руков в 2017 году написал для The Village материал[100] про людей, которые выжили в нескольких самых громких российских терактах (материал сделан в жанре монолога, но это хорошее упражнение – представьте, насколько сильнее могла бы выглядеть первая история, будучи представленной как нарратив). Другой яркий пример – материал[101] в журнале Texas Monthly о женщине, ставшей случайной жертвой снайпера, который в 1966 году забрался на башню на кампусе Техасского университета в Остине и начал стрелять по прохожим: она выжила, но ранение изменило всю ее жизнь.
Заимствуйте. Именно после прочтения истории про стрельбу в университете Техаса у меня родилась идея, которая впоследствии материализовалась в текст Даниила Туровского про судьбы людей, пострадавших от расстрела мирной демонстрации в Новочеркасске в 1962 году. Идея ждала своего автора полтора года – зато когда дождалась, фактически распечатала жанр журналистики про историческую память: материалы, реконструирующие малоизвестные, но символически значимые исторические события и рассказывающие об их последствиях, с тех пор стали общим местом в самых разных российских изданиях.
То есть: не бойтесь заимствовать. Чтобы стать хорошим автором лонгридов, надо для начала стать их преданным читателем – чужие тексты могут не только научить приемам, но и подсказать тему. Особенно если эти тексты – англоязычные: американская медиаиндустрия в сотни раз больше российской, а традиция нарративной журналистики там куда длиннее. И ничего стыдного в этом нет: в конце концов, любая заимствованная тема в переводе на российские реалии станет оригинальной – просто потому, что здесь все устроено по-другому.
Структура
Структура – это королева нарративной журналистики. В подавляющем большинстве случаев хороший лонгрид отличается от плохого тем, что в первом есть четкая структура, которая держит на себе рассказ, а во втором – нет.
Я выделю несколько ключевых элементов, которых так или иначе требует любой качественный лонгрид, и затем расскажу о том, в какие конструкции эти элементы могут соединяться.
Начало (зачин). Тезис, что начало, середина и конец должны быть у каждого текста, как будто самоочевиден. Тем не менее он нуждается в проговаривании, поскольку у каждого из элементов есть своя отдельная функция.
Начало – это крючок, зацепка. Читатель знает, что, если он начнет читать ваш материал, ему придется потратить значительное время. Его нужно убедить в том, что оно того стоит. Именно в этом и заключается задача зачина материала.
Одна из самых распространенных ошибок – начинать лонгрид об интересном человеке с его рождения, а лонгрид о череде событий – с первого из этих событий: читатель еще не понимает, почему ему должно быть интересно; предыстория ему ни о чем не говорит, потому что он еще не знает самой истории.
Более эффективный, на мой взгляд, прием – сразу помещать читателя в середину действия, в разгар событий: нам еще неизвестно, почему что-то произошло, – но мы уже видим, что произошло что-то экстраординарное, что-то, что привлекает наше внимание и вызывает желание узнать подробности. Этот прием используется в десятках, сотнях и тысячах текстов – именно потому, что он работает. И материалы, которые могут начинаться как бы с середины, – очень разные: от рассказа про аресты в администрации Республики Коми[102] (он начинается со встречи регионального чиновника с Владимиром Путиным, которая и приводит к арестам) до истории[103] об американке, профессоре этики, которая влюбилась в своего ментально недееспособного подопечного – и в итоге попала под суд (материал начинается с эпизода, где героиня рассказывает родителям возлюбленного об их отношениях, причем читатель до самого последнего момента не понимает, что у мужчины тяжелые нарушения развития и он не способен коммуницировать без посторонней помощи).
Финал – это импульс. В современных условиях любому автору хочется не только чтобы его текст прочитали, но и чтобы им поделились. А раз так, значит, финал должен провоцировать читателя на то, чтобы оставаться с прочитанным материалом подольше; он должен вызывать мысль и/или эмоцию, переживание, которое не хочется держать в себе. Лучшие нарративные тексты работают именно так – оставляя после себя чувство, суждение, эффект. Думать о финале можно как о конце фильма: когда в вашей истории начинает играть музыка, а занавес опускается? Почему именно в этот момент?
Придумать типичное решение для такой задачи сложно. Укажу тут несколько возможных способов работы с финалом. Первый – прямая речь, подытоживающая весь ваш рассказ и как бы персонализирующая его. Так, например, материал Нины Назаровой[104] о том, как в больнице в Благовещенске годами заражали детей гепатитом C, заканчивается пронзительным высказыванием одного из родителей, благодаря чему больницей все-таки заинтересовались проверяющие.
Второй способ – дать некую информацию, заставляющую посмотреть на все рассказанное по-новому. Так, текст Таисии Бекбулатовой[105] о том, как вице-мэр Москвы Анастасия Ракова стала самым влиятельным чиновником города, заканчивается упоминанием о том, что у Собянина и его подчиненной есть федеральные амбиции: они хотели бы управлять не Москвой, но Россией.
Третий – деталь или сценка, заново разжигающая главную эмоцию от текста. Это, пожалуй, самый кинематографичный прием. Так заканчивается расследование Даниила Туровского[106] о сексуальных злоупотреблениях руководства московской «Лиги школ» – мы видим, как один из антигероев, бывший завуч школы, продолжает преподавать в детском кружке и как после его лекции одна из учениц дарит ему подарок и обнимает. Эта мелкая и, в сущности, невинная деталь в контексте выглядит зловеще – до мурашек по коже.
Еще один способ думать о финале – держать в уме классическую кольцевую композицию: текст как бы замыкается на свое начало и тем самым «пакуется» в голове читателя в нечто целое, связное. Так, в начале расследования Ивана Голунова[107] о миллиардных активах вице-мэра Москвы Петра Бирюкова и его окружения есть рассказ об обширных владениях семьи Бирюкова в Подмосковье. В финале текста читатель уже отягощен сложным знанием о юридических и партнерских связях героях материала – и тут последний из этих персонажей оказывается обладателем участка все в той же деревне. Такой прием может создать ощущение «все понятно» – даже если на самом деле так только кажется.
Начало и финал – жизненно важные элементы текста. Крайне необходимо помнить о них и думать о них специально. Когда я понимаю, какими будут начало и конец, – это момент, когда текст входит в последнюю фазу: обрамление готово, а расставить остальные детали в правильном порядке – в некотором смысле дело техники.
Середина. Как располагать фактуру в основной части материала? Я бы сказал, что здесь есть два базовых способа – именно их обычно выделяют в американской преподавательской и академической традициях. Они достаточно абстрактны, но могут пригодиться как минимум для общих размышлений над логикой текста.
Первый тип метафорически называется «бокал Мартини» – в честь широких конических бокалов с тонкой ножкой и круглым основанием. Верхняя часть бокала – зачин, который цепляет и мотивирует читателя, а основание – финал. Середина – это ножка, представляющая собой хронологически последовательное изложение событий. Логика проста: если мы уже зацепили читателя, дальше можно без лишней эквилибристики рассказать ему, как все было. Чаще всего в таких случаях начало вынуто из середины действия, а основной массив текста объясняет, как события к этой середине пришли – и что было дальше. Так строится подавляющее большинство профайлов; в качестве примера приведу текст Олеси Герасименко о противоречивой карьере рэпера Фейса (Ивана Дремина)[108] и текст Ильи Жегулева (большого мастера жанра профайлов) о жизни Михаила Горбачева после завершения политической карьеры[109].
Второй распространенный тип структуры – «шашлык». Он, соответственно, подразумевает последовательное нанизывание на нарративный стержень разных типов информации – человеческих историй, экспертных мнений, обзора статистики или законодательства и пр. Как правило, в удачных материалах разные типы информации именно что чередуются, органически увязываясь друг с другом в единую конструкцию. Этот тип структуры лучше всего подходит для проблемных репортажей, которые рассматривают один и тот же сложный феномен в разных аспектах. Примеры: уже упоминавшийся текст Катерины Гордеевой о том, что происходит в России с женщинами, обратившимися в полицию с заявлением об изнасиловании, или материал Саши Сулим о том, как живут люди, осознающие себя педофилами[110].
Разумеется, этими двумя общими подходами структурные возможности лонгридов не исчерпываются. Игры с композицией, попытки интересно выстроить текст – задача одновременно сложная и захватывающая. Тут важно помнить: структура – это все-таки двигатель рассказа, а не его предмет.
Тем не менее иногда специальные приемы работают. Вот несколько примеров. В материале Криса Джонса Things that Carried Him («Как он вернулся домой»), написанном для Esquire[111], хронологическая структура перевернута с ног на голову: история о том, что происходит с телами американских солдат, которых убивают на ближневосточных войнах, начинается с конца – с похорон – и дальше развивается будто в обратной перемотке. В материале Кристофера Гоффарда Framed («Меня подставили»), написанном для Los Angeles Times