233. Пречистенка ул., 20 (с.), — этот дворец (а это, конечно, дворец!) построил для своей первой жены Зинаиды Николаевны Высоцкой миллионер-чаепромышленник Алексей Константинович Ушков (1890–1900-е гг., арх. К. Л. Мюфке). Построил на месте, где еще 20 лет назад стоял собственный дом героя войны 1812 г., мемуариста, генерала Алексея Петровича Ермолова. Тот жил здесь с 1851 до 1861 г., до своей смерти.
Позже на этом месте построил дворец, как я уже сказал, еще для первой жены миллионер Ушков. А разведясь с ней, женился на приме-балерине Большого театра Александре Михайловне Балашовой, с которой в 1922-м бежал в Париж, где супруги почти случайно поселились в бывшем доме Айседоры Дункан. Удивительно! Ведь они лишь позже узнали, что Айседоре Дункан, приехавшей в Россию по приглашению наркома Луначарского, правительство передало под ее школу танца для детей именно бывший дом Ушкова-Балашовой. Балерины просто поменялись домами! Это был не первый приезд Дункан в Россию, но зато — последний. И здесь, уже у Дункан, с 1922 г. жил ее новый муж — Сергей Александрович Есенин. К ним приходили сюда Н. А. Клюев, С. М. Городецкий, И. С. Рукавишников, Вс. А. Рождественский, С. А. Клычков, П. В. Орешин, В. Г. Шершеневич, А. Б. Мариенгоф, А. А. Ганин, Л. И. Повицкий, В. И. Эрлих, Н. Д. Вольпин, И. И. Старцев, А. Б. Кусиков (Кусикян), мемуарист И. И. Шнейдер, художники Г. Б. Якулов, Ю. П. Анненков и многие другие. Наконец, с 1925 по 1927 г., уже после Есенина и Дункан, в этом доме жил прозаик и драматург Пантелеймон Сергеевич Романов и его жена — балерина Антонина Михайловна Шаломытова. Опять — балерина! Но здесь Романов и писал свой роман «Русь» (1923–1936).
«Танец босоножки» — Айседора Дункан
234. Пречистенка ул., 24/1 (с.), — доходный дом С. М. Калугина (1904) — может, один из самых интересных домов на Пречистенке.
Его возвели на месте, где стоял когда-то, 100 лет назад, дом Сергея Михайловича Соковнина, у которого с 1810 по 1812 г. жил поэт, прозаик, критик, переводчик Василий Андреевич Жуковский (товарищ Соковнина по учебе в Благородном пансионе). А уже в нынешнем доме в 1918–1919 гг. жил какое-то время поэт Осип Эмильевич Мандельштам, переехав из Петербурга (вход к нему был с Пречистенки).
А вот в подъезде, который выходит в Чистый переулок, жил в 1910–1920-е гг., в бельэтаже этого дома, представьте, врач-гинеколог, профессор Николай Михайлович Покровский. Его выражения, его остроумные фразы мы уже полвека цитируем в «умных разговорах». Ибо донес их до нас его племянник — великий прозаик и драматург, не раз останавливавшийся здесь, Михаил Афанасьевич Булгаков.
Первый раз он жил здесь в 1916-м, когда приехал из Киева с юной Тасей — с первой женой Татьяной Николаевной Лаппой. Бывал у дяди и один. Как-то, приехав, даже влюбился в «девушку К.», живущую по соседству, в Чистом. 21 декабря 1924 г. записал в дневнике: «Около двух месяцев я уже живу в Обуховом (Чистом. — В. Н.) переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности — и 16-й год, и начало 17-го…» А однажды, уже в самый голодный для писателя год в Москве, хозяин квартиры, родственник-профессор, буквально спас писателя, подарив ему целый мешок картошки.
Дом № 24/1 по Пречистенке
Позже и дом, и огромная квартира врача, и сам дядя Булгакова станут «героями» знаменитой повести писателя «Собачье сердце». Сюда, заманив куском колбасы «Особая краковская» бездомную дворнягу Шарика (это случилось у сохранившихся ворот дома № 6—8 по Пречистенке), профессор Преображенский привел ее в дом и, после «фантастической операции», превратил пса в «пролетария» Шарикова. Герой повести, профессор Преображенский, был так похож на реального Покровского (тот тоже любил напевать мотивы из «Аиды», носил такие же «пушистые усы» и остроконечную бородку и держал в доме добермана-пинчера), что последний, ознакомившись с рукописью, всерьез обиделся на племянника. Было от чего — перечитайте повесть! Но мало кто знает, что в этом же доме, но в других, не «профессорских» квартирах, жили и прототип доктора Борменталя, и некий «гр-н Потапов» — прототип «главного героя» — Шарикова.
Точно так же мало кто знает, что повесть «Собачье сердце» Булгаков писал не для публикации (он понимал, что она не пройдет «советской цензуры»), а для «смеха», для чтения ее своим друзьям-пречистенцам. Впрочем, когда прочел ее публично (читал неоднократно), в ОГПУ поступил донос от секретного сотрудника: «Был 7 марта 1925 года на очередном литературном „субботнике“ у Е. Ф. Никитиной. Читал Булгаков свою новую повесть. Сюжет: профессор вынимает мозги и семенные железы у только что умершего и вкладывает их в собаку, в результате чего получается „очеловечивание“ последней… Вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах… Все это слушается под сопровождение злорадного смеха никитинской аудитории… Есть верный, строгий и зоркий страж у Соввласти, это — Главлит, и если мое мнение не расходится с его, то эта книга света не увидит. Но разрешите отметить то обстоятельство, что эта книга… уже прочитана… она уже заразила писательские умы слушателей… Мое личное мнение: такие вещи, прочитанные в самом блестящем московском литературном кружке, намного опаснее бесполезно-безвредных выступлений литераторов 101-го сорта на заседаниях».
Вот после таких «сигналов» и нагрянули к Булгакову с обыском в 1926 г. (это случилось также в Чистом пер., 9, где писатель жил в не сохранившейся ныне дворовой постройке уже со второй женой — Любовью Евгеньевной Белозерской) и забрали и рукопись «Собачьего сердца» и его дневники. Кстати, на допросе в секретном отделе ГПУ, сразу после обыска, Булгаков признался следователю Гендину: «Считаю, что произведение… вышло гораздо более злободневным, чем я предполагал, создавая его, и причины запрещения печатания мне понятны… Я остро интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги…»
Остается лишь добавить, что позже, в квартире Покровского, жили врач-дантист Яков Ефимович Шапиро и его жена — врач-хирург Рина Марковна Брейтман, у которых лечились и бывали Горький, Бабель, актриса Марецкая и многие другие. А если говорить о литераторах, то нельзя не вспомнить, что до 1929 г. здесь проживал библиограф Константин Николаевич Дерунов, а в 1940–1950-е гг. — историк искусств, москвовед, автор справочников-путеводителей «Москва», «Подмосковье», «Москва и Подмосковье» Михаил Андреевич Ильин.
Такой вот этот дом — глядящий окнами на две улицы.
235. Пречистенка ул., 28 (с.), — доходный дом И. П. Исакова (1906, арх. Л. Н. Кекушев).
В этом доме жили в одно время два литературоведа. Один был за «чистое искусство» в литературе, другой, за «классовый подход». Первого должны были расстрелять за взгляды, не совместимые с политикой партии, но, вообразите, расстреляли в 1937-м — второго, «правоверного». И такие вот «курбеты» выкидывала, выходит, история нашей литературы.
Обложка книги Д.А Горбова «Жизнь и творчество Беранже»
Имя первого Дмитрий Александрович Горбов. Он поселился в этом доме в 1922-м. Видный критик, литературовед, один из основателей и идеологов знаменитой литературной группы «Перевал», он дружил и здесь бывали у него поэты Мандельштам, Чурилин, Парнок, Петровский, критик Ярцев и многие другие. А имя второго — Иван Михайлович Беспалов, который еще вчера подавлял Кронштадтский мятеж, а здесь поселился, уже будучи редактором журнала «Революция и культура». Не единственная его должность, к 1930 г. станет редактором популярнейшего литературного журнала «Красная новь». Дружили ли они с Горбовым — неизвестно, но знакомы были, ибо Беспалов даже однажды напечатал статью Горбова против критика Полонского, громившего «Перевал».
Горбова, присяжного литературоведа (его еще до революции, как подающего надежды ученого, оставили на кафедре литературы в МГУ), непременно должны были арестовать за убеждения. Он вечно попадал в опалу властей, его не печатали (еще бы, защищал Есенина!), ему влетало даже за то, что он называл себя «марксистом», его громили за утверждение «самоценности» искусства, его увольняли из издательств, а в начале 1930-х даже исключили из партии. А он смело писал, в статье, например, о Фадееве, что «бесцеремонная кружковщина, самая бесстыдная реклама (и самореклама), спекуляция на близости к массам, ловко подменяемая в нужный момент близостью „к верхам“, игра лозунгами, пошлая, недобросовестная шумиха „деловитых“ и смышленых людей… — все это шумно и нагло врывается в нашу литературную мастерскую… толкается, горланит, громко поет „Верую“ и „Отче наш“, исподтишка распределяя зуботычины…» Блестяще же! Ведь и сегодня звучит современно, разве не так? Повторяю, его должны были арестовать, все шло к этому, но его спас туберкулез, как и у Белинского когда-то. С открытой формой попал в больницу, и «коса репрессий» миновала его. Остались его книги о Беранже, о Толстом, очерки (как посмел только тогда?) о Бунине, Куприне, Шмелеве, Мережковском…
Сосед его тоже остался в истории, но лишь одним и постыдным качеством — трусостью. Именно он, «по недогляду», связанному с его уходом из журнала, напечатал напоследок повесть Андрея Платонова «Впрок». Ту самую, которая вызвала гнев и ярость Сталина. Когда разбирали «историю» в Кремле, был вызван на ковер и Беспалов. «Открылась дверь, — вспоминал свидетель, — и, подталкиваемый Посребышевым, в комнату вошел бывший редактор. Не вошел, вполз, он от страха на ногах не держался, с лица его лил пот. Сталин с удовольствием взглянул на него и спросил:
— Значит, это вы решили напечатать этот сволочной кулацкий рассказ?
Редактор не мог ничего ответить. Он начал не говорить, а лепетать, ничего нельзя было понять из этих бессвязных звуков. Сталин, обращаясь к Поскребышеву, который стоял у двери, сказал с презрением: „Уведите этого… И вот такой руководит советской литературой“…»