Позже, примерно так же, он втерся в доверие к Ленину, потом — к Сталину. В первом письме обратился «по-простому»: «Иосиф Виссарионович, родной!» Потом будет писать короче: «Родной!» — и старательно «играть словами», понятными вождю: «едри его мать», «вдарило», «мурлыкать». Рассказывать, как «любит его простой народ», как величали его чуть ли не 200 работниц, целовали, подносили цветы, и он еле удержался, чтобы не заплакать «самым идиотским образом». «Чистосердечно вам скажу: при нынешних спорах о „партлинии в литературе и искусстве“ мне эти розы от простых банщиц и поломоек дороже всего на свете…» Немудрено, что при покровительстве уже соседей по Кремлю его еще в 1923-м наградили орденом Красного Знамени (боевым орденом за литературу!), а общий тираж его книг в 1920-е гг. превысил аж 2 миллиона. Сам нарком Луначарский сравнил его с Горьким и назвал «великим писателем».
Теперь ему «протежировал» не какой-то там князь, сам Сталин. И Демьян просто выпрыгивал из штанов, льстя «кремлевскому горцу». Писал «ясная вы голова», звал его «стержневым, осевым другом», его речь «кинжалом», играл на антисемитизме и подделывался под грубоватую манеру: «Если самые лучшие муж и жена круто заспорят, — писал, — спор может кончиться тем, что либо муж кого-то выебет, либо у него жену уебут. Я уверен, что мы с вами и от чужого не откажемся, и своего не упустим…» Такой вот, пардон, «партийный сленг»!..
Но «своего» не бедный «товарищ Бедный» и впрямь не упускал. Когда через семь лет выделенный ему личный пропагандистский вагон, на котором он разъезжал по СССР, Центральная контрольная комиссия решила отобрать (он часто ездил в нем отдыхать и лечиться в Крым и на Кавказ!), он, конечно кинулся к Сталину. «Я не только лечился, но и работал… Работаю-то я все-таки как целое „учреждение“, как добрый „цех поэтов“… Даже когда я ковыряю пальцем в носу, то это не значит, что я только этим и занят, а не обдумываю, скажем, ответ на „особое мнение“». Пишет, что хочет, чтобы это письмо осталось в архивах и попалось «партпотомкам», как факт притеснения такого «гениального, полезного поэта». Понятно, что вагон ему оставили, хотя содержание его обходилось в 10 тысяч в год. Сталин вообще бросил в его защиту: «Пусть отберут вагон у Демьяна и отдадут ему мой вагон…» И он же подарил ему «Форд», дал почти имение под Москвой и настоял, чтобы его с семьей и даже с личным переводчиком отправили лечиться в Германию. А когда Бедный написал, что валюты не хватает, ибо жена его стоит перед витринами и «умирает» от невозможности все купить («глаза мутные, изо рта слюни», писал про жену, зная, что Сталин любит такой стилек), то Сталин настоял на «вспоможении». Он был пока нужен. Кто бы мог так написать о сносе храма Христа Спасителя: «Под ломами рабочих превращается в сор // Безобразнейший храм, нестерпимый собор…» Словно не знал, книгочей, что храм был построен на народные деньги и в честь войны 1812 г.
История его и погубит. В этот дом на бульваре («Крысиный сарай с фанерными перегородками, — по его словам, — точнее — загаженная задница барского особняка») его выселят из Кремля за семейные скандалы. По решению Политбюро. Тогда 3 сентября 1932 г. он и напишет заступнику: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Моя личная жизнь, загаженная эгоистичным, жадным, злым, лживым, коварным и мстительным мещанством, была гнусна. Я сделал болезненную, запоздалую попытку вырваться из грязных лап такой жизни. Это — мое личное… Пусть она будет вынесена за стены Кремля… Но… мой рабочий кабинет и моя библиотека представляют нечто в своем роде единственное… Это — симфония книжная, слагавшаяся в Кремле 15 лет. Это — продолжение моего мозга… Я — поэт… Удаленный из Кремля, вырванный с корнем из того места, которое связано живыми нитями со всем Союзом, я усохну, погибну…»
Не погиб, но книги его библиотеки его же и подведут. Он просто скажет одному человеку, что его книги Сталин возвращает ему с жирными пятнами от пальцев. Слова попадут в дневник этого человека, а дневник изымут при аресте. Вот этого высокий покровитель ему уже не простит. Поэт, конечно, будет каяться: «Мало меня покарали за это… Никогда я не буду вам чужим, и не станете вы мне чужими, дорогие мои! В предстоящих боях — не исключено — многие из вас лягут костьми… И я хотел бы, чтобы лег раньше всех: я с радостью готов такой ценой вернуть к себе нарушенное доверие… Не обязательно нужно награждать меня „орденом Ленина“… Но работать я буду… Праздничным днем будет тот день, когда много грязи и шелухи стряхнется, свеется с меня, — когда устранятся все сомнения, и партия, ЦК и Вы… без колебания скажете мне: „ты — наш“!..».
Орден Ленина к 50-летию он себе выбьет. Но вскоре Сталин назовет в «Правде» его творчество «литературным хламом». А когда Демьян напишет, не угадав веяния времени, антипатриотическое либретто к опере «Богатыри», поставленной в 1936-м в Камерном театре («мне это представлялось, — говорил, — „бей жидов, спасай Россию“ — славянофильством!»), — разразился такой скандал, что Демьяна исключили из партии и из Союза писателей. «За моральное разложение». Пишут, что грозил ему даже арест, но обошлось… Попытался напечатать в «Правде» антифашистскую поэму «Ад», но Сталин выражений уже не выбирал. «Передайте этому новоявленному „Данте“, — наложил резолюцию, — что он может перестать писать…»
Умрет Бедный в другом доме, на Тверской. Уж не знаю, перестал ли писать свои басни, ему нравилось, что его еще недавно звали «внуком баснописца Крылова», но печатать его перестали навсегда. В партии, правда, восстановят посмертно и в наше же время повесят две мемориальные доски. Партии той давно уже нет. Думаю, что и досок когда-нибудь не будет. Чтобы не обесценивать историю литературы.
249. Романов пер., 2, стр. 2 (с., мем. доска), — жилой дом ученых Московского университета (1880-е гг., арх. В. Белокрыльцев). С ним так много связано и так много именитых литературных людей жило здесь, что ограничимся беглым перечислением их.
С 1888 по 1920 г. здесь жил ученый-ботаник, профессор, публицист и популяризатор науки Климент Аркадьевич Тимирязев, которого посещали здесь Толстой, Горький, Короленко, поэт Андрей Белый и многие другие. В этом же доме жили в 1890–1930-е гг. литературовед, переводчик Гофмана и Гёте, профессор Михаил Александрович Петровский и его старший брат, поэт-переводчик, филолог-классик Федор Александрович Петровский, у которых в мае 1924 г. чествовали приехавшего из Ленинграда поэта Михаила Кузмина. (В 1935 г. М. А. Петровский был арестован в этом доме, выслан в Томск и расстрелян в 1937 г.) Также с 1896 по 1900-е гг. в этом доме жил книгоиздатель, основатель издательства «Труд» (совместно с В. А. Крандиевским) и одноименных книжных магазинов — Сергей Аполлонович Скирмунт. И здесь же, с 1890-х по 1900-е гг., жили: журналист, переводчик, редактор-издатель журнала «Русская мысль» (1880–1905) Вукол Михайлович Лавров, с 1898 по 1913 г. — издатель демократической и революционной литературы (первых книг М. Горького, А. А. Богданова и др.), основатель издательства «С. Дороватовский и А. Чарушников» (1898) — Александр Петрович Чарушников, а также, с 1896 по 1900 г. — историограф, медиевист, академик (1914) Павел Гаврилович Виноградов («сэр Поль»). Отсюда в 1911-м он перебрался в Англию, где стал профессором Оксфорда и был удостоен звания «рыцарь Англии».
Наконец, здесь жил с 1920-х гг. историк, архивист, археограф, палеограф, специалист по древнерусской литературе и письменности Николай Петрович Попов и — до 1957 г. — переводчица Рильке, Сент-Экзюпери, Конан Дойля и др., антропософка, близкая знакомая и корреспондентка Пастернака, адресат стихов Софьи Парнок, машинистка Шаламова и хранительница рукописей Солженицына — Марина Казимировна Баранович. Здесь она несколько раз перепечатывала роман «Доктор Живаго» и здесь же в декабре 1947 г. Пастернак читал главы из него. Среди слушателей, собравшихся у Баранович, были Лидия Чуковская, Мария Петровых, Вера Звягинцева, вдова Андрея Белого Клавдия Васильева, Ариадна Эфрон (дочь Цветаевой), Мария Юдина, Ольга Ивинская и некоторые другие.
250. Романов пер., 3 (с., мем. доски), — с 1918 г. — 5-й Дом Советов. Один из самых именитых домов Москвы, украшенный многочисленными мемориальными досками.
Жили тут политики, государственные деятели, военачальники. Из тех среди них, кто имел отношение к литературе, нельзя не назвать Льва Давидовича Троцкого (он жил здесь в 1926–1927 гг. и отсюда его выслали в Алма-Ату), академика Емельяна Михайловича Ярославского (Минея Израиловича Губельмана, автора книги «Библия для верующих и неверующих»), главного редактора газеты «Правда» (1930–1937) и зав. отделом печати ЦК ВКП(б) Льва Захаровича Мехлиса, а также, с 1936 по 1945 г. — одного из руководителей Союза писателей СССР, секретаря МК и МГК КПСС и генерал-полковника Александра Сергеевича Щербакова.
Здесь же жили редакторы газет и журналов, а также поэты и писатели: прозаик, партийный деятель, первый ответредактор газеты «Комсомольская правда» (1925–1928) Александр Николаевич Слепков (расстрелян в 1937 г.), прозаик, сотрудник ВЧК (1919–1923), редактор журналов «Красная нива», «Колхозник» и «Земля Советская» (1925–1935), председатель Всероссийского объединения крестьянских писателей (1929–1932) — Иван Михайлович Касаткин (расстрелян в 1938 г.), прозаик, мемуарист, врач Сергей Яковлевич Елпатьевский (1922–1926), прозаик, драматург Владимир Наумович Билль-Белоцерковский (наст. фамилия Белоцерковский), поэт, прозаик и мемуарист Рюрик Ивнев (М. А. Ковалев), прозаик Галина Иосифовна Серебрякова (урожд. Бек-Бык), киносценарист и режиссер, народный артист СССР (1966), Герой Социалистического Труда (1976), лауреат Сталинских премий (1942, 1947, 1952), Ленинской премии (1960) и Госпремии (1975) Роман Лазаревич Кармен (Корнман), а с 1956 по 1961 г. — прозаик, сценарист Виктор Юзефович (Юдович)