Льва Гумилева и Николая Пунина еще будут арестовывать, и не раз. Пунин и умрет в лагере. Но в тот радостный день Ахматова не забыла позвонить и Эмме Герштейн, сюда, на Серпуховскую. Та запомнит это на всю жизнь. «Эмма, он дома!» — сказала ей Ахматова коротко. Эмма не поняла: «Кто он?» — «Николаша, конечно». И тогда она, замирая от ужаса, спросила: «А Лева?» — «Лева тоже», — ответила Ахматова… Но, когда Эмма попросила ее передать ему записку, отказалась: «Какие там письма… Не возьму ничего». «Она всего боялась, — пишет Герштейн, — писем, обыска в поезде… И правильно сделала»…
260. Сивцев Вражек, переулок. Вообще о Сивцевом Вражке можно рассказывать часами, здесь можно просто пропасть в литературных именах — и каких именах! И если начать виртуальную экскурсию от Гоголевского бульвара, то только перечисление бывших и нынешних домов и их знаменитых домочадцев займет немалое место. Но давайте сделаем это — хотя бы для преданных литературе поклонников.
Итак, в доме № 6/2 (с.) жили в 1930-х гг. литературовед, директор ИМЛИ АН СССР (1935–1940), гл. редактор Гослитиздата (1930-е гг.) — Иван Капитонович Луппол и прозаик Юрий Николаевич Либединский, у которого в октябре 1941 г., в самый тяжелый военный месяц Москвы, останавливалась Анна Ахматова. В несохранившихся домах № 7/17 и № 9 жили когда-то поэт и переводчик Лиодор (Илиодор) Иванович Пальмин (я о нем уже рассказывал тут), и в соседнем доме, до 1958 г., — литературовед, директор Государственного литературного музея (1946–1954) — Борис Павлович Козьмин.
Улица Сивцев Вражек
На месте дома № 12 жили в 1830-х гг. Сергей Тимофеевич Аксаков с семьей, куда М. П. Погодин в 1832-м впервые привел Н. В. Гоголя, а в 1912-м — поэт Максимилиан Александрович Волошин (оба, и Аксаков, и Волошин, будут жить в этом переулке и в других домах). Позже, в 1917–1918 гг., в уже сохранившемся до наших дней доме № 12, в квартире журналиста Давида Моисеевича Азовского (наст. фамилия Розловский) на 5-м этаже будет жить несколько месяцев поэт Борис Леонидович Пастернак, а в 1935–1936 гг. — прозаик и литературовед Ираклий Луарсабович Андроников (Андроникашвили).
Далее, на месте нынешнего «новодела» под номером 15/25 стоял когда-то дом, в котором в конце 1820-х гг. жил поэт-партизан, прозаик, мемуарист Денис Васильевич Давыдов, у которого бывали Пушкин, Вяземский, Боратынский. Позднее, в 1859–1860 гг. в этом же не сохранившемся доме, жил писатель-разночинец, из тех, кого ныне называют «малым классиком», Василий Алексеевич Слепцов. Здесь, но уже в другом и также не сохранившемся доме, жили в 1930–1940-е г. прозаик Владимир Яковлевич Зазубрин и драматург Владимир Наумович Билль-Белоцерковский. Ну а в нынешнем «новоделе» с 1991 г. жила искусствовед, в прошлом врач Надежда Ивановна Катаева-Лыткина, спасшая от сноса в 1979-м дом М. И. Цветаевой в Борисоглебском переулке и организовавшая в нем музей поэта. Сама же Марина Ивановна Цветаева и ее муж Сергей Яковлевич Эфрон жили в 1911–1912 гг. рядом, в доме № 19 (с., мем. доска), на 6-м этаже, в квартире, где у них останавливался поэт Максимилиан Александрович Волошин.
В не сохранившемся доме № 20 жил в конце 1840-х врач и прозаик Николай Христофорович Кетчер, а позже драматург и литературовед Николай Ильич Стороженко, у которого бывали Лев Толстой и Леонид Андреев. В доме № 21 до 1957 г. жил прозаик-фантаст и киносценарист Кир Булычев (И. В. Можейко), а в не сохранившемся доме № 22 — поэт, князь Николай Петрович Мещерский, внук историка Н. М. Карамзина. Наконец, в домах № 25/9, стр. 1, и № 27, жил последовательно Александр Иванович Герцен. В первом из них жили также в 1849 г. Сергей Тимофеевич Аксаков с семьей, а в 1914 г. философ и публицист Николай Александрович Бердяев. Аксаков будет жить также в 1848–1849 гг. в доме № 30, стр. 1, где у него бывали и Гоголь, и Лев Толстой.
Почти напротив аксаковского особняка стоит дом № 33, где с 1953 по 1975 г. жил лауреат Нобелевской премии по литературе Михаил Александрович Шолохов, с которым соседствовал с 1965 г. литератор, критик, директор издательства «Молодая гвардия» и министр культуры РСФСР (1974–1990) — Юрий Серафимович Мелентьев. А молодой еще Лев Толстой, который в будущем как раз откажется от Нобелевской премии, жил с 1833 г. рядом, в сохранившемся доме № 34. Здесь будут гостевать и драматург Александр Островский, и поэт Аполлон Григорьев, но уже не у Толстого, разумеется, а у поселившегося в этом доме позже литератора и критика Евгения Николаевича Эдельсона.
В не сохранившемся следующем доме № 37/16 100 лет назад, в 1900-е гг., жил генерал-лейтенант Александр Александрович Пушкин (старший сын поэта), а в доме № 38/19, также не сохранившемся, много раньше, в 1832–1833 гг. — внук А. Д. Кантемира, историк и автор 8-томного «Словаря достопамятных людей Русской земли» (1839) — Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский. Позднее, в 1889 г., здесь был построен нынешний дом, в котором до 1941 г. также жил автор словаря, но Толкового словаря русского языка Дмитрий Николаевич Ушаков. Кстати, именно этот дом, где у профессора Александра Ивановича Угримова собирался так называемый «Брамсовский кружок», много позже Борис Пастернак изобразил в романе «Доктор Живаго» как место проживания братьев Громеко.
Наконец, два последних дома переулка также можно назвать «литературными». В доме № 43, где висит мемориальная доска художнику и мемуаристу Михаилу Васильевичу Нестерову, у которого, кстати, бывали поэты Н. А. Клюев и В. В. Каменский, жила в 1900–1920-е гг. очеркистка, сказительница, автор книги «Бабушкины старины» Ольга Эрастовна Озаровская, открывшая в своей квартире в 1911 году «Студию живого слова», а в доме № 44/28 — с 1913 по 1928 г. — прозаик и сценаристка Анастасия Алексеевна Вербицкая (урожд. Зяблова). В этом же доме с середины 1920-х гг. жила Анна Романовна Изряднова, гражданская жена С. А. Есенина, и их сын Георгий (Юрий), которых навещал здесь и останавливался Сергей Александрович Есенин (мем. доска), а в конце 1940-х тут жил, вообразите, Виктор Платонович Некрасов. Здесь заканчивал знаменитый роман свой «В окопах Сталинграда».
Русская литература должна быть благодарна Сивцеву Вражку за «кров и стол», которые он давал великим писателям. Но ведь и переулок этот должен быть благодарен литературе. Ведь о нем написал большой роман Михаил Осоргин, который так и назвал «Сивцев Вражек», а до него поминали Сивцев Вражек в своих книгах Толстой, Герцен, Пастернак, Булгаков (последний, в частности, прямо во дворе дома № 41, где жил актер МХАТа и брат прозаика и философа Ф. А. Степуна, Владимир Августович Степун, устроил на раскинутых столах банкет на 40 персон в честь успешной постановки «Дней Турбинных»). И не сосчитать, сколько было написано стихов об этом переулке.
Впрочем, место его в мире определил уже в двух первых предложениях своего романа как раз Михаил Осоргин. Помните?
«В беспредельности Вселенной, в Солнечной системе, на Земле, в России, в Москве, в угловом доме Сивцева Вражка, в своем кабинете сидел ученый-орнитолог Иван Александрович. Свет лампы, ограниченный абажуром, падал на книгу, задевая уголок чернильницы, календарь и стопку бумаги…»
Заметьте, в этом зачине обозначено все, что нужно писателю: свет, книга, чернильница и стопка бумаги. Ну и место переулка во Вселенной!
261. Скатертный пер., 4/2, стр. 1 (с.), — Ж. — в собственном доме купец, банкир Аслан Александрович Тарасов и его жена Лидия Васильевна Тарасова (урожд. Абессаломова). Здесь родился и жил с 1911 до 1918 г., до эмиграции, вместе с родителями Леон Тарасов — будущий прозаик, драматург, биограф и мемуарист и, вообразите, академик французской академии.
Настоящее его имя Леон Торос. Царские чиновники, не заморачиваясь особо, переименовали всю семью на русский лад — сделав их Тарасовыми. А уже французским писателем Анри Труайя он станет в 1935 г. и, представьте, в телефонной будке на парижской улице. В один момент!
Вообще, этот дом — только часть огромной усадьбы его отца, армянского купца. Уже нет большой конюшни и хозяйственных построек рядом, да и второй дом, который стоял на месте дома № 4, не дожил до наших дней. Детство писателя осталось в книгах его, в тех 100 томах, которые он написал, половина из которых так или иначе была посвящена России.
«Мне кажется, — скажет он в биографической книге, — что я дерево, корни которого русские, а плоды французские…» А еще о торопливом бегстве из России (о, конечно же временном, не надолго!) он запомнит, как мать торопливо зашивала в их детские пальтишки золото и драгоценности. Им было где укрыться в бескрайней России — доныне сохранились их дома в Ставрополе, в Кисловодске, но по их стопам неуклонно шла Красная армия и катилась разрушающая все и вся Революция. Для мальчика с воображением, это было, как он напишет, конечно, «захватывающее бегство через всю Россию». А уже во Франции в лицее он ловил себя на тайных мыслях. «В окружении товарищей, говоря с ними на их языке, играя в их игры, я чувствовал себя французом, — вспомнит. — И все-таки, стоило мне хоть немного отвлечься, я ощущал между ними и собой неуловимую разницу… придя домой, покидал Францию и переселялся в Россию. Полдня я жил в Париже, полдня в Москве. Долгое время я так и двигался вперед, хромая: одна нога на твердой французской земле, другая на русских облаках».
Анри Труайя, фр. писатель (настоящее имя и фамилия — Леон Тарасов)
Читая некоторые книги Труайя, я, признаюсь, часто думал: почему они напоминают мне тексты Андре Моруа? Тот же круг интересов, те же темы — как правило, повествования о великих людях, даже нечто в стиле изложения. И только недавно узнал: там же, в лицее, Анри Труайя учился и дружил с сыном Моруа. Мишель Моруа, тоже увлеченный литературой, и показал отцу один из рассказов Анри. Писатель находился тогда в зените славы, и получить его одобрение значило многое. Через некоторое время в «Еженедельном обозрении» этот рассказ был опубликован. Анри было только 19 лет, он только что сдал экзамен на бакалавра философии.