Никитский бул., 8). Там Крылов, уже известный драматург, которого и привечала, и прогнала из Петербурга сама Екатерина II, поселился то ли в роли домашнего учителя, то ли секретаря, но из-за мятущейся натуры прожил недолго. Впрочем, там написал очередную пьеску, шуто-трагедию «Триумф», или «Подщипа». А вот в доме на Страстном, у которого мы остановились, и прожил дольше в 1805 г., и, образно говоря, второй раз родился. Стал баснописцем.
Здесь (тогда это был дом с мезонином) жили суворовский подполковник Иван Иванович Бенкендорф (дядя будущего шефа жандармов), его жена Елизавета Ивановна (урожд. Франц-Глебова), с которой были дружны Карамзин, поэты Дмитриев и Херасков, и их дети, в том числе Софья, которая будет писать потом рассказы и которую мы еще вспомним. Крылов был и раньше знаком с этой семьей; лет десять назад (как раз во времена своего бегства из Петербурга) гостил в их имении Виноградово (ныне район платформы Долгопрудная), а в одном из писем хозяйке льстиво признавался: «Всякого, кто Вас узнает, вводят точно в опасность сделаться идолопоклонником».
Баснописец И. А. Крылов
Увы, мы плохо знаем своих классиков. «Человек-загадка» Крылов был личностью феерической. Сын бедного офицера, он в 15 лет (!) написал пьесу в стихах «Кофейница», которую, представьте, поставили. А следом сатирические комедии «Бешеная семья», «Проказники», «Сочинитель в прихожей», «Пирог», «Модная лавка» и «Урок дочкам» — две последние ставил даже Большой театр. И в молодости, в 20 лет, основав типографию «Крылов со товарищами» (литераторами — Плавильщиковым и Клушиным), выпустил за шесть лет аж три журнала: «Почта духов», «Зритель» и «Санкт-Петербургский Меркурий». Первые два были закрыты «из-за критики нравов», а на третьем терпение Екатерины II лопнуло: последовал обыск и вызов во дворец. Императрица только что расправилась с Радищевым и Новиковым, и Крылов с Клушиным ничего хорошего для себя не ждали.
Храповицкий, царицын статс-секретарь, записал разговор. «Оба вы не отличаетесь благонамеренностью, — изрекла императрица. — От имени придуманных вами духов высказываете вредные и богопротивные мысли». — «Не по злому умыслу!» — якобы взвыли издатели. «Кабы по умыслу, вы бы сейчас не здесь пребывали… Молоды вы, господа, посему полагаю, вас можно простить. Но мне доложили, что ваш „Меркурий“ приносит одни убытки. А раз так, его надобно закрыть. А вы поезжайте-ка учиться в Германию! Объявляю вам свою волю. Выдать каждому из вас для учебы за границей по полторы тысячи золотых рублей…»
Клушин так и сделал, но не таков был Крылов. Он рванулся в бега, да так шустро, что обер-полицмейстер Шешковский отдал приказ найти Крылова живым или мертвым. А ведь он, к тому времени круглый сирота, ничего не умел, кроме писания пьес. Сначала добрался до Москвы, до друзей Сандуновых, где, возможно, надеялся встретить самую большую любовь свою, дочь помещика Анну Константинову (образ ее появляется и в его произведениях), которая не только любила его, но и до конца жизни хранила верность ему. Увы, родители запретили ей брак с ним. А после на два года пустился в бродяжничество. Прибился к каким-то карточным шулерам и сам стал таким, «обманывал дурачков». Тула, Саратов, Ярославль, жил в гостиницах, ел в трактирах, начал пить. Короче, попал в реестр игроков, подлежащих немедленному аресту. А в Калуге, в притоне, где играл, увидел, как какие-то люди окружают дом. Понял, что это облава, и через потайную калитку, бросив вещи, выбрался на московский тракт и кинулся в столицу. Только когда воцарился уже после Павла либеральный Александр I, вернулся в столицы. И в этот дом — на Страстном.
Он был уже другой. Раньше увлекался математикой, мог в уме производить сложные расчеты. Как-то, может, и здесь, на замечание друзей, что тяжелая картина над его диваном висит криво и может упасть, спокойно возразил, что уже рассчитал траекторию ее полета и уверен — картина пролетит мимо. Когда-то любил голубей, и в Петербурге они летали в его комнате, садились и на рукописи, и на него самого. А еще очень любил шашки и игру на скрипке — сам был когда-то «первой скрипкой» в оркестре и даже давал сольные концерты. «Человек-кот», кстати, все кошки легко шли к нему на руки, и это так злило собак, что одна из них скончалась от разрыва сердца, зайдясь лаем на руках одной дамы.
Впрочем, здесь, повторяю, он был уже другим: полнеющим, ленивым, обжористым и уже неряшливым. Скоро в Петербурге, когда он спросит у друзей, как ему одеться на придворный маскарад, услышит в ответ: «Да вы, Иван Андреевич, вымойтесь хорошенько да причешитесь, и вас никто не узнает!» Каково! Но, повторяю, здесь он родился как баснописец! Почти в шутку перевел для маленькой Сони две басни Лафонтена «Дуб и Трость» и «Разборчивая невеста». Поэт Дмитриев не только оценил их и помог опубликовать в «Московском зрителе» (с посвящением, кстати, именно Соне), но и сказал ему: «Это ваш настоящий род». Кстати, тогда же, в 1806-м, он впервые прочел их и публично. Здесь же, на Страстном, но в сохранившемся доме № 15/29, где до 1812 г. располагался Английский клуб. Это позже, когда Москву займут французы, там, во дворце князей Гагариных, будет жить интендант французской армии, будущий классик Стендаль (А. М. Бейль), а в 1883–1884 гг. проходить медицинскую практику студент Чехов.
Вот так родился в Москве знакомый нам с детства «дедушка Крылов». Но по злой иронии судьбы в этом же доме покончил с собой тоже имевший отношение к литературе человек, живший здесь уже в 1900–1910-е гг. Это знаменитый генерал-майор, бросивший службу ради актерства, ставший в 1907-м одним из директоров Московского художественного театра Алексей Александрович Стахович. Он повесился здесь в 1919-м. А через полвека, в 1965 г., прочитав впервые «Театральный роман» М. Булгакова, мы узнали: актер «Независимого театра» в романе, Комаровский-Эшапар де Бионкур, в точности списан со Стаховича. Вернее, с театральной легенды о нем, ибо сам Булгаков Стаховича уже не знал, возник в закулисье театрального мира лишь в конце 1920-х. Но в романе «герой» его будет теперь жить вечно, как «дедушка Крылов» и как третий жилец этого дома, более того, живший как раз в квартире Стаховича, — князь Сергей Михайлович Волконский. Режиссер и критик, в недавнем прошлом камергер, он именно здесь начнет писать свои воспоминания, которые в голодные годы Гражданской войны будет переписывать для него четким почерком Марина Цветаева, дружившая и даже любившая старого князя… И, разумеется, бывавшая в этом доме…
И еще: история и сама почище беллетриста умело «закольцовывает» свои сюжеты. Вы не поверите, но князь Волконский был не только внуком декабриста С. Г. Волконского, но, как я узнал недавно, — правнуком шефа жандармов Бенкендорфа, чьим дядей, помните, был первый хозяин этого дома — «дома с мезонином».
281. Страстной бул., 11 (с., мем. доска), — в этом доме с 1927 г. располагалось «Журнально-газетное объединение» («Жургаз»).
Здесь, в бывшем особняке почетного гражданина Москвы Сергея Ивановича Елагина, построенном по проекту арх. А. А. Драницына в 1890-х гг., располагались редакции многих газет и журналов объединения («Огонек», «За рулем», «Советское фото», «Чудак», «Женский журнал» и др.), большинство из которых подчинялись «правдисту» Михаилу Кольцову (Фридлянду), а позже — и Горькому. Здесь готовились к печати полные собрания сочинений Толстого, Тургенева, книжные серии «Жизнь замечательных людей», «Библиотека романов», «История молодого человека ХIХ столетия».
Дом № 11 по Страстному бульвару
Здесь же, в редакции журнала «Ревю де Моску», работала в конце 1930-х гг., до своего ареста, дочь Цветаевой — Ариадна Эфрон, вернувшаяся в Москву из Парижа, а гостями этого дома были и Лион Фейхтвангер, и Мартин Андерсен-Нексе.
В открытом ресторане, в саду при «Жургазе», ставшем почти клубом, собирались писатели, актеры, режиссеры. По одной из версий считается, что ресторан «Жургаза» был изображен в романе «Мастер и Маргарита» как «ресторан дома Грибоедова». Так это или нет, сказать трудно, но Булгаков сиживал здесь, как, равно и Маяковский, и Пастернак, а также Демьян Бедный, Эмиль Кроткий, Михалков, Фадеев, Катаев, Олеша, Эренбург, Инбер, драматурги Вишневский, Эрдман, Ермолинский, композиторы Прокофьев, Шостакович, режиссеры Мейерхольд, Довженко, Эйзенштейн и многие другие.
282. Строителей ул., 4, корп. 2 (с.), — Ж. — с 1954 по 1962 г. — сценарист, кинодраматург, журналист Алексей (Лазарь) Яковлевич Каплер и ставшая его женой поэтесса Юлия Владимировна Друнина.
Тогда, в начале 1950-х, это была почти окраина Москвы — выселки. Но именно сюда въехала семейная пара, в которой оба были литераторами «с легендой». Бесстрашный и интеллигентный (что само по себе уже редкость) драматург и журналист Алексей Каплер и такая же бесстрашная и талантливая поэтесса Юлия Друнина.
Каплер, когда-то в конце 1930-х лауреат Сталинской премии за сценарии фильмов «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году», только что, в 1953-м, вернувшийся из лагерей после второго ареста за «роман с дочерью Сталина», именно сюда привел фронтовичку-поэтессу, слушательницу сценарных курсов, где он уже преподавал, Юлию Друнину. Любовь была «трудная» (оба были связаны браком), но такая, что Каплер скажет потом и про любовь, и про себя: «Я, правда, никогда не думал, что могу так мучительно, до дна любить. Жил дурак дураком…»
Ю. В. Друнина
А. Я. Каплер
С. И. Аллилуева
А ведь живя уже здесь, в 1955-м, он встретился и с той, из-за которой и провел 10 лет в лагерях, — со Светланой Аллилуевой, дочерью Сталина. Она в письме Эренбургу напишет в 57-м году, что, когда ей было 17 и она училась в 10-м классе, она встретила Каплера «и мы полюбили друг друга». «Это был очень короткий роман, — напишет, — напугавший и возмутивший всех ханжей, это были чистейшие и прекраснейшие чувства тепла, уважения, привязанности, нежности друг к другу двух людей, разделенных возрастом, воспитанием, условиями жизни… Но прошло 12 лет, и вот, встретившись, мы посмотрели в глаза друг другу, и оказалось, что не забыто ни одно слово, сказанное друг другу тогда, что мы можем разговаривать, продолжая фразу, начатую 12 лет назад… Чудо осталось живо и не исчезло до сегодняшнего дня, хотя новые условности и новые барьеры снова нас разделили и, должно быть, навсегда…»