(с. п.), — дом Екатерины Ивановны Козицкой (урожд. Мясниковой), жены литератора, переводчика Григория Васильевича Козицкого, позднее — их дочери Анны Григорьевны Козицкой (в замуж. кн. Белосельской-Белозерской). В честь семьи Козицких был назван и соседний переулок. Ныне — Елисеевский магазин (перестроен в 1898 г., арх. М. Ф. Казаков).
Ж. — с 1824 по 1829 г. — внучка Г. В. Козицкого, падчерица А. Г. Козицкой — поэтесса, прозаик, композитор и певица, «царица муз и красоты» (Пушкин), княгиня Зинаида Александровна Волконская (урожд. Белосельская-Белозерская), державшая здесь знаменитый «литературный салон».
С 1901 г. здесь, уже в перестроенном здании (арх. Г. В. Барановский), находился Литературно-художественный кружок, учрежденный в октябре 1899 г. Чеховым, Станиславским, Ермоловой, Южиным, в котором устраивались диспуты, доклады, концерты, выставки. Б. — Н. Д. Телешов, В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт и многие другие.
С 1935 до 1936 г. в этом доме (мем. доска) жил прозаик, автор романа «Как закалялась сталь» Николай Алексеевич Островский. Б. — писатели Серафимович, Фадеев, Михалков, Михаил Кольцов, актриса Рина Зеленая и многие другие. Наконец, с 1959 г. здесь жил, разойдясь с женой — Беллой Ахмадулиной, — поэт, прозаик, сценарист, актер и режиссер, лауреат Госпремий СССР (1984) и РФ (2010) — Евгений Александрович Евтушенко. Б. — поэты Межиров, Луконин, Винокуров, Рождественский и др.
Это лишь сухая справка об этом доме. Кто из поэтов и прозаиков и когда жил в этом здании. Но сам дом еще и великолепная иллюстрация того, что на что меняет история городов, и Москвы в том числе. Был храм искусства, «приют муз и красоты», стал — заурядной по нынешним временам «торговой точкой». Барыши, прилавок вытесняют из памятных московских зданий искусство, и процесс этот начался, увы, даже не вчера.
Два века назад здесь, «среди рассеянной Москвы», стоял великолепный дворец, построенный статс-секретарем Екатерины II и литератором Григорием Козицким для своей жены-красавицы, дочери золотопромышленника из Сибири Анны Козицкой. Дворец был едва ли не лучшим в городе, с гербом на фронтоне, с двумя балконами и какой-то умопомрачительной беломраморной лестницей, спускавшейся к Тверской. И таким же умопомрачительным был здесь салон, устроенный внучкой Козицких — красавицей и талантом — Зинаидой Волконской. Всех бывавших здесь не перечислишь, но не назвать «первые имена» литературы — Пушкина, Чаадаева, Жуковского, Вяземского, Дельвига, Боратынского и Веневитинова, Вл. Одоевского и Мицкевича — просто невозможно. Здесь юный поэт Веневитинов влюбился в хозяйку дома, и она подарила ему тот знаменитый перстень (см. Кривоколенный пер., 4, стр. 1), который он поклялся надеть «в день свадьбы или перед смертью». Здесь Пушкин не только посвятил ей знаменитые стихи: «И над задумчивым челом, двойным увенчанным венком, и вьется, и пылает гений…» но и когда один из гостей салона, поэт А. Муравьев, повредил нечаянно статую Аполлона, мгновенно сочинил экспромпт из восьми строк. Наконец, здесь провожали две кибитки, стоявшие перед домом, в которых должна была ехать в Сибирь, к мужу-декабристу, 22-летняя невестка Зинаиды, Мария Волконская, дочь генерала Раевского и, не забудем, правнучка Ломоносова. Еще в Петербурге она в письме арестованному мужу поклялась не оставить его: «Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, — не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней…» И вот, проездом, два дня прожила на Тверской, и родные всех сосланных декабристов нанесли ей сюда столько посылок, что для них и пришлось нанять вторую кибитку. А провожали ее здесь, если верить Некрасову и его поэме «Русские женщины», Одоевский, Вяземский, Веневитинов и — «Пушкин тут был…».
И такой дом снести?! Через много лет, в 1878 г., дом был продан миллионеру Малкиелю, поставщику обуви в русскую армию. Вместе с ним в перестроенном доме (он уже не был похож на дворец) появился в 1-м этаже первый магазин некоего портного Корпуса, пишет Гиляровский, а затем дом пошел «по рукам»; им владели купцы Носовы, Ланины, Морозовы, а в конце 1890-х его купил миллионер Елисеев, «колониальщик и виноторговец». Вот он-то и отстроил дом заново, превратив его, за огромными зеркальными стеклами, то ли в «индийскую пагоду», то ли в «мавританский замок».
«Елисеев, — пишет Гиляровский, — слил нижний этаж с бельэтажем, совершенно уничтожив зал и гостиные бывшего салона Волконской, и сломал историческую лестницу, чтобы очистить место елисеевским винам. Здоровенный, с лицом в полнолуние, швейцар в ливрее в сопровождении помощников выносил корзины за дамами в соболях с кавалерами в бобрах или в шикарных военных „николаевских“ шинелях с капюшонами… более скромная публика стеснялась заходить в раззолоченный магазин Елисеева…»
Узнаете? И разве ныне — не так? Где уж тут между окороками и кокосовыми ядрами уместить пищу духовную? Впрочем, и литература тут, в Елисеевском, разделилась между богатыми и бедными. В 1928-м здесь столкнулись Маяковский и Мандельштам. Мандельштам зашел за бутылкой каберне и 400 граммами ветчины. А Маяковский шиковал с Валентином Катаевым. «Тэк-с, — сказал он Катаеву. — Ну, чего возьмем, Катаич?.. Копченой колбасы? Правильно. Заверните 2 кило. Затем: 6 бутылок „Абрау-Дюрсо“, кило икры, 2 коробки шоколадного набора, 8 плиток „Золотого ярлыка“, 2 кило осетрового балыка, сыра швейцарского куском, затем сардинок». Вот тут он и заметил Мандельштама. «Они смотрели друг на друга, — пишет Катаев, — Маяковский ядовито сверху вниз, Мандельштам заносчиво снизу, — и я понимал: Маяковскому хочется получше сострить, а Мандельштаму в ответ отбрить его». Но, пожав руки, — разошлись молча. Трибун революции долго глядел вслед «внутреннему эмигранту», как публично уже заклеймил его, а затем, пишет Катаев, выкинул руку как на эстраде и рявкнул на весь магазин: «Россия, Лета, Лорелея!» Это была строка Мандельштама. Знал, знал «трибун» цену поэту, но это не помешает ему в 1929-м рявкнуть уже на весь свет, что Мандельштам — «наиболее печальное явление в поэзии…».
«Мы не будем увенчаны, — напишет потом в стихах о декабристках, о той же Марии Волконской, Наум Коржавин, — И в кибитках снегами Настоящие женщины Не поедут за нами…» Стихи эти вспомнились лишь потому, что именно Надежда Мандельштам, когда ее мужа приговорили к ссылке, отправилась вслед за поэтом.
291. Тверская ул., 19. А этот дом примечательный; я его зову домом «Трех Героев». Реальных Героев Социалистического Труда, причем труда — поэтического: Константина Симонова, Алексея Суркова и Михаила Исаковского. Все трое въехали в этот дом в 1949-м, когда его и возвел архитектор М. П. Парусников. Да и где жить Героям, как не на главной улице?
Тут, на Тверской, к 1950-м гг. поселились все «генералы» советской литературы: Фадеев и Леонов (дом № 27), Павленко и Софронов (дом № 9), Демьян Бедный и Чаковский (дом № 8). Я уж не говорю про «полковников» и пр. Это ведь Гумилев придумал звания в литературе. Помните, его «чин чина почитай», когда он назвал себя «капитаном», а Немировича уже «полковником». Чтил, как военный, субординацию…
Поэт, прозаик и мемуарист Константин Симонов
Нет, и в этом «геройском» доме обитали и «полковники», и даже «лейтенанты». Здесь жили Ираклий Андроников, Георгий Бердников, Николай Томашевский, режиссер и сценарист Андрей Смирнов, здесь и ныне живет Александр Проханов. Но мне бы хотелось поговорить об одном, о писателе, поэте и драматурге, который совместил в себе и очаровательную романтичность, и тупое служение власти. Я говорю о Симонове.
Здесь он, дворянин по матери, княжне Оболенской, и не Константин, а Кирилл, поселился с третьей женой — актрисой Валентиной Серовой. Кстати, Константином он стал, ибо не выговаривал несколько букв. По преданию, в детстве, играя опасной бритвой, нечаянно порезал язык и имя Кирилл стал выговаривать как «Кийиль». Мать его даже написала стихи: «Константина не рожала, Константина не желала, Константина не люблю — И в семье не потерплю».
В нем (на мой взгляд) так и будет все двойственно. Родившаяся здесь их дочь Мария признается в 2000-х, что отец ее — это «два разных человека». До 1940-х — и после 1950-х. «Тогда был свой парень, поэт, смельчак, — скажет. — А потом — все-таки карьера. Человеком стал лукавым…» Я бы вывернул его «перерождение» наизнанку. До 60-х лукавил и изворачивался, а вот после стал уже Человеком. Но в любом случае слом, это перерождение происходило как раз в этом доме. Здесь он стал во второй раз гл. редактором «Литгазеты» (1950–1954) и во второй раз возглавил «Новый мир» (1954–1958), здесь получил последнюю, шестую Сталинскую премию (1950), стал секретарем правления Союза писателей и кандидатом в члены ЦК КПСС (1952–1956). Героя Труда и уже новую, Ленинскую премию получит чуть ли не через четверть века, в 1974-м, и — другим человеком. Можно сказать — кающимся.
Тут, за спиной его, токаря в 1931-м и студента Литинститута, была блистательная карьера. Поездка, еще студентом, на Беломорканал от Гослитиздата (сами понимаете зачем), аспирантура ИФЛИ, которую бросил ради войны на Халхин-Голе, первые сборники стихов и первые пьесы в «Ленкоме», героическая война (первые ордена и звание полковника) и первая всесоюзная известность после стихотворения «Жди меня». И всего ведь добился сам, без «мохнатой руки». Он ведь и женщины, которая поселится здесь с ним, знаменитой актрисы и тоже уже лауреата Сталинской премии, добивался годами. Он был уже дважды женат, когда в 1939-м они увиделись впервые. Первой женой его была писательница Наталья Соколова (Ата Типот), потом тоже литератор — Евгения Ласкина, которая родила ему сына Алексея. Но влюбился он во вдову знаменитого летчика, Героя Советского Союза, и знаменитую к тому времени актрису, Валю Серову. Помните его фильм «Случай с Полыниным», там ведь изображена она, подглядывающая в дырочку театрального занавеса — сидит ли в первом ряду влюбленный в нее Симонов?.. Вот ей он и посвятит и пьесу «Парень из нашего города», и, в 1941-м, стихотворение «Жди меня». А она, во фронтовом госпитале, где была с концертом, влюбится в генерала Рокоссовского. «Она была человеком искренним, — скажет потом их дочь Маша, — и, конечно, жить двойной жизнью не могла». Короче, при встрече врубила ему: «Извини меня, я полюбила другого человека». «Девушка с характером», совсем как в одноименном фильме, где снималась.