Наконец, когда сам Горький мелко украл у него вынянченную им идею о «суперкниге», о сборнике очерков лучших писателей мира про «Один день человечества», то написал самому Сталину. И не жалобу, а просьбу послал: просил дать ему двух секретарей, консультантов и мандаты на посещение заводов и фабрик, заседаний наркоматов и вход — «везде и всюду». Может, и успел бы поднять это «дело», если бы его не убили, если бы не приснопамятный Троцкий.
Ныне мало кто помнит, что в 1929-м гнев Сталина вызвал не только рассказ близкого друга Веселого, Андрея Платонова, «Усомнившийся Макар», но и его рассказ «Босая правда». А в 1931-м Веселый напечатал в «Новом мире» фрагмент из романа «Россия, кровью умытая», где один из редакторов журнала, правя его рукопись, в выкрике героя-анархиста «Всех бы этих Керенских, Корниловых, Лениных и Троцких — всех бы на одну виселицу…» имя Ленина оставил, а Троцкого вычеркнул. Но получилось еще хуже. На заседании, представьте, аж Оргбюро ЦК партии кричали до хрипоты: «Он-де не хотел, чтобы Троцкий стоял рядом с Лениным». — «А Ленина рядом с Керенским можно?» Короче, сняли редактора Вяч. Полонского, а за Веселым учредили негласную слежку. Веселый тогда же напишет в стихах: «Подрублены крылья жизни моей, Живой завидую мертвым». Думаете, по поводу Оргбюро? Нет, просто в сентябре того года в его семье, как дурной знак, случилась беда, его пятилетний сын Артем, катаясь на Тверской с мальчишками на трамвайном буфере, погиб под колесами. Вот было настоящее горе бойца.
За ним пришли 29 августа 1937 г. Сюда в четыре утра ввалился арестовывать его целый отряд чекистов, боялись, что начнет отстреливаться. Шестилетняя дочь его, Волга (а у него было пятеро детей), проснувшись, по привычке радуясь гостям, закричала: «Заходите, заходите!» Забрали рукописи, пишущую машинку. А он, уходя отсюда, взял и рукопись незаконченного романа «Запорожцы», надеясь поработать в камере. Но в подвалах Лубянки пропало все. А самого писателя, как расскажет дочерям сидевший с ним старый большевик Емельянов, с ночных допросов приносили на носилках, он даже есть не мог сам. Ведь накануне ареста сам Ежов, испрашивая разрешения на арест, писал Сталину: «Веселый в 1927–1928 гг. был связан с московским троцкистским центром» и вел троцкистскую пропаганду. И добавлял, что арестованный ранее поэт Павел Васильев «показал»: Веселый якобы говорил ему: «Я бы поставил пушку на Кремлевской площади и стрелял бы в упор по Кремлю!..»
Расстреляли писателя 8 апреля 1938 г. Нам остались его книги, воспоминания о нем его дочерей, сохранившиеся письма. В одном из них он написал другу: «Теперь веду свирепую войну со своими пороками. Победа останется за мной. Все грязное, вонючее, липкое — позади. Впереди — солнечный, сверкающий путь осмысленной жизни. Мои глаза блестят молодо и задорно, в них (вижу в зеркале) дым весеннего счастья… Душа, как неразвернувшаяся стальная пружина…»
Семью Веселого, простите за грустный каламбур, ничего веселого не ждало. Семья переехала в коммуналку (Кривоарбатский пер., 12), где сначала арестовали жену писателя и младших детей (их отправили в детдом), а потом, в 1949-м, пришли с ордерами на арест и за старшими дочерьми, будущими мемуаристками и литераторами, Гайрой и Заярой (в семье их звали Гаркой и Зайкой). Но это уже — другая история.
293. Тверская-Ямская 1-я ул., 13, стр. 1 (c., мем. доска), — Ж. — с 1956 по 1960 г. — поэт, киносценарист (фильмы «Застава Ильича», «Я шагаю по Москве» и др.), режиссер Геннадий Федорович Шпаликов и его первая жена — драматург, сценаристка (фильмы «Долгие проводы», «Чужие письма» и др.), будущий профессор ВГИКа — Наталья Борисовна Рязанцева (второй муж Н. Б. Рязанцевой — в 1966–1986 гг. — кинорежиссер и сценарист И. А. Авербах).
Здесь Шпаликов начал работу над сценарием фильма «Застава Ильича», а по вечерам в этом доме сходились друзья семьи: Виктор Некрасов, Василий Шукшин, Андрей Тарковский, Марлен Хуциев и многие другие.
Поэт, киносценарист Геннадий Шпаликов
И в этом же доме с 1950-х гг. и до 1972 г., до эмиграции, в двух комнатах коммунальной квартиры жили художник андеграунда и поэт Юрий Васильевич Титов и его жена — журналистка Елена Васильевна Стрелкова. Оба держали здесь нечто вроде литературного салона. Здесь же подолгу жил друг дома, поэт, прозаик, публицист, ученый-нейрофизиолог, правозащитник и мемуарист Владимир Константинович Буковский. А бывали у Титовых не менее знаменитые ныне писатели Александр Солженицын, Владимир Максимов, Юрий Мамлеев, Александр Мень и многие другие.
Отсюда семья Титовых выехала в 1972 г. в эмиграцию, в Париж. Позже, получив отказ в возвращении в СССР, Е. В. Стрелкова покончила с собой — повесилась в своем доме на ул. Раймонд Лоссеранд, а ее муж оказался в парижской психиатрической лечебнице.
294. Тверская-Ямская 1-я ул., 36/2 (с., мем. доска), — доска здесь висит легенде 1930-х гг., поэту-песеннику, одному из организаторов Союза писателей, лауреату Сталинской премии (1941) Василию Ивановичу Лебедеву-Кумачу. Он жил здесь в зените своей славы и скончался (сегодня можно так сказать!) в бесславии. Так бывает порой и с «легендами».
Сын московского сапожника, с золотой медалью окончивший 10-ю гимназию в 1917 г., корреспондент газет «Беднота», «Гудок», «Рабочая газета», журнала «Крокодил», писавший, заметьте, сатирические стихи, он как никто вписался в романтичную атмосферу построения социализма в нашей стране. Кто ныне не знает его «духоподъемных» песен «Утро красит нежным цветом…», «Широка страна моя родная», «Марш веселых ребят», песен к кинофильмам «Веселые ребята», «Цирк», «Дети капитана Гранта», «Волга-Волга» и многих других, среди которых были, прямо скажем, шедевры («Сердце, тебе не хочется покоя…», «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер», «Жил отважный капитан»)?
Кадр из к/ф «Я шагаю по Москве»
Он, родившийся на Пятницкой (Пятницкая, 6/1), как раз эти счастливые годы прожил в Бол. Левшинском пер., 1/11. Именно там, в страшные годы для литературы, в 1937–1938-м, написал «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». А когда Сталин сказал: «Жить стало лучше, жить стало веселей», тут же откликнулся одноименной песней: «Звонки как птицы, одна за другой, // Песни летят над Советской страной. // Весел напев городов и полей — // Жить стало лучше, жить стало веселей…» Вот после этих стихов, после «Гимна НКВД» и «Гимна партии большевиков» (1939), он и въехал в шикарную квартиру этого только что возведенного дома. Но уже тогда за ним потянулся дымок «нечистоплотности в творчестве». Первый звоночек.
Впрочем, «звоночек» ли? Ведь зал в Клубе писателей в ноябре 1940 г., как писал Юрий Олеша, буквально скандировал одно слово: «Позор, позор!» Кричали после доклада Фадеева о 12 случаях прямого плагиата Лебедева-Кумача. Тексты были заимствованы у поэтов Палея, Тан-Богораза и некоторых других. Фадеев и на пленуме Союза писателей выступил с этими обвинениями, но дело «сверху» замяли. Более того, к ордену Трудового Красного Знамени поэта именно в 1940-м прибавился «Знак Почета». А потом случилось 22 июня 1941 г., и в квартиру Лебедева-Кумача позвонил редактор «Красной звезды» Давид Ортенберг: «Нужны стихи!» — «Когда?» — «Не позже завтрашнего утра». Так родилась воистину великая песня Великой войны: «Вставай, страна огромная…»
Не знаю, удалось ли ему потом убедить прежде всего себя, что это его песня? Ведь через полвека, в конце 1990-х, как и тогда на собрании писателей, вдруг выяснилось: текст «Священной войны» — классический плагиат. Эти стихи ему, как «авторитету песенного творчества», прислал из Рыбинска в 1941-м учитель латыни и поэт Александр Боде. Песню эту он написал еще в 1916 г. (он жил в то время в Москве, см. Карманицкий пер., 3), посвятив воюющей русской армии. И Кумач, возможно, не присвоил бы ее, если бы не узнал, что в те же дни А. Боде скоропостижно скончался. Ныне, после двух судов с родственниками «авторитета», все до буквы сверено и проверено. Лебедев-Кумач, конечно, «поработал» над текстом «самоучки», заменил, осовременивая, несколько слов, убрал две строфы и лично принес его Ортенбергу. Тоже ведь — «история» литературы…
Но судьба мстительна! Через четыре месяца он, пишут, схватил первый инсульт. Не из-за раскаяния. Просто в октябре, когда немцы рвались к Москве, он пытался впихнуть в вагон эвакуированных писателей все, вплоть до мебели. Тот же Фадеев, провожавший поезда, вспомнит потом: «Привез на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток и психически помешался» и — припечатает его: «Трусливый приспособленец»…
«Болею от бездарности, от серости жизни своей, — запишет Кумач в дневнике в 1946-м. — Все мелко, все потускнело. Ну, еще 12 костюмов, три автомобиля, 10 сервизов… и глупо, и пошло, и недостойно». Позже, не без опасения, допишет: «Рабство, подхалимаж, подсиживание, нечистые методы работы, неправда — все рано или поздно вскроется…»
Ему повесят доску на этом доме, его в 1949-м с почетом похоронят на Новодевичьем. А вот могила его соседа по дому, прекрасного поэта, прозаика и драматурга Переца Давидовича Маркиша, в том же году арестованного и расстрелянного, до сих пор не найдена. Тоже — история литературы. Но — каков дом?!
Кстати, настоящая, больше того — «официальная легенда» в этом доме жила. Я имею в виду свою коллегу по «Комсомольской правде», великолепную газетчицу, очеркистку и публицистку Инну Павловну Руденко. Она жила здесь с 1960-х гг. до своей кончины в 2016 г. И здесь, еще при жизни ее, Союз журналистов своим решением назвал ее (впервые, кстати, все в той же истории) — «легендой российской журналистики».
Все вместил, все эпохи попробовал «на вкус», все пережил этот дом!
295. Тверская-Ямская 4-я ул., 26/8 (с., мем. доска), — дом кооперативного общества «Домохозяин». А доска на доме сообщает: здесь с 1936 по 1937 г. жил до своего последнего ареста и расстрела — поэт, прозаик, переводчик