70. Вознесенский пер., 6/3 (с. п.), — дом Сумароковых (с 1710 г.). Ж. — с 1717 г., со дня рождения, и до 1732 г. — поэт, драматург, критик, переводчик, первый руководитель первого Русского театра (с 1756 г.) и редактор первого частного литературного журнала «Трудолюбивая пчела» (с 1759 г.) — Александр Петрович Сумароков.
Редкий, редкий для Москвы дом! Сам Сумароков, легенда русской литературы, появился здесь на свет. Корреспондент, вообразите, Вольтера, будущий автор трагедий «Дмитрий Самозванец» (1771), «Мстислав» (1772), комедий — «Рогоносец по воображению» и «Вздорщина». Их он напишет, правда, в другом доме, который, увы, не сохранился (Новинский бул., 19—25). И там же женится вторично на своей крепостной Вере Прохоровне. А дочь его, поэтессу и прозаика Екатерину Александровну Сумарокову там же «приметит» его друг, поэт и драматург Княжнин и женится на ней.
Легенда русской литературы — поэт и драматург Александр Сумароков
Пишут, что однажды, если помнить «литературные анекдоты», явится к нему скандальный поэт, критик и автор скабрезных поэм («Лука Мудищев») И. С. Барков, бывший еще недавно помощником и переписчиком Ломоносова и уволенный за беспробудное пьянство. Сумароков, тем не менее, был «очень высокого мнения» о Баркове как об ученом и критике. Так вот, как пишет современный исследователь, придя к Сумарокову, Барков громогласно провозгласил: «Сумароков великий человек! Сумароков первый русский стихотворец!» Обрадованный Сумароков «велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал… „Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец — я, второй Ломоносов, а ты только что третий“. Сумароков, — заканчивает биограф, — чуть его не зарезал…»
Конец поэта и драматурга был, как почти и у всех писателей, — печальным. В 1770 г. у него произошло резкое столкновение с московским главнокомандующим (генерал-губернатором) Салтыковым. Тот в качестве мести приказал показать зрителям «еще не подготовленную артистами трагедию „Синав и Трувор“, что привело к ее провалу». На жалобу Сумарокова: «…ему поручена Москва, а не Музы… начальник Москвы дует на меня геенною» — Екатерина II ответила издевательским письмом. Это письмо, распространенное Салтыковым во множестве копий, толковалось московскими дворянами как официальная опала писателя.
Трудные обстоятельства заставят писателя заложить П. А. Демидову свое единственное достояние — дом. Тот дом, на Новинском, который не сохранился. Демидов в минуту гнева, подал закладную к взысканию. «Не дом мой нужен, — напишет Сумароков, — нужно подвергнуть меня посмеянию и наругаться (так. — В. Н.) надо мною». У поэта будут описаны рукописи, книги и гравюры, даже мебель. В отчаяние он обратится к князю Потемкину: «Я человек. У меня пылали и пылают страсти. А у гонителей моих ледяные перья приказные: им любо будет, если я умру с голода или с холода».
Он умрет 1 октября 1777 г. Не выдадут актеры его — они не только похоронят великого драматурга «на свой счет», но и понесут «на руках» его гроб аж до ворот Донского монастыря.
Поэт П. А. Вяземский
А дом, этот дом — будет жить. С 1808 г. среди владельцев его окажется мемуарист, генерал-майор Лев Николаевич Энгельгардт. Позже, в 1826–1827 гг., здесь будет жить поэт и переводчик Евгений Абрамович Боратынский, женившийся на дочери Л. Н. Энгельгардта Анастасии. Здесь Пушкин будет читать «Повести Белкина», а среди слушателей будут бывать и Денис Давыдов, и Петр Вяземский, и Василий Жуковский, а также Погодин, Языков, Веневитинов, Хомяков и даже Чаадаев.
Наконец, в 1866 г. сюда въедет прозаик, биограф (издатель литнаследства Т. Н. Грановского) и гласный городской думы Александр Владимирович Станкевич, брат философа и прозаика Н. В. Станкевича. У него уже будет бывать другое поколение литераторов: Л. Н. Толстой, Т. Г. Шевченко, С. М. Соловьев, переводчик Н. Х. Кетчер, историк И. Е. Забелин и, представьте, композитор П. И. Чайковский. Здесь, уже в 1891-м, появится на свет внук Станкевича — будущий искусствовед, литературовед, философ и переводчик Александр Георгиевич Габричевский, тот, в чьем последнем «дружеском доме» (Никитский пер., 2) будут в разное время и на разный срок останавливаться и Марина Цветаева, и Анна Ахматова. Уникальный ведь случай, о чем я еще расскажу.
71. Вознесенский пер., 9, стр. 4 (с. п., мем. доска), — Ж. — с 1821 по 1832 г., в собственном доме — поэт, прозаик, критик, историк, переводчик и мемуарист, академик (1839), князь Петр Андреевич Вяземский, его жена — Вера Федоровна Вяземская (урожд. Гагарина) и семеро их детей, в том числе шестилетний Павел Петрович Вяземский, будущий историк литературы и археограф.
«Я родом и сердцем москвич, — скажет Петр Вяземский через много лет, в 1850 г. — В ней родился я, в ней протекло лучшее время моей жизни, моя молодость и мои зрелые лета. Когда судьба и обстоятельства разлучили меня с Москвой, и далеко от вас не переставал я принадлежать вам моим сердцем, моими преданиями, моими сочувствиями».
«Баловень и любимец Москвы», «остряк и весельчак» (по выражению Ф. Вигеля), он половину жизни — и, может быть, лучшую половину! — прожил в Москве. Но сохранились из семи его адресов только развалины дома, где он родился и прожил почти 20 лет (Мал. Знаменский пер., 5), дом, где останавливался в 1821 г. (Спасопесковский пер., 8), и этот вот дом, который он достроил в 1827-м. Ну и Остафьево, конечно, имение Вяземских. Остальные дома, где он принимал Дениса Давыдова, Карамзина, Пушкина, Жуковского, Батюшкова и многих других, увы, утрачены навсегда (Нов. Басманная, 27; Тишинская пл., 1—3; ул. Красина, 27; Бол. Садовая ул., 1—9).
Здесь, в Москве, он в 15 лет похоронил отца, став единственным наследником огромного состояния, здесь в 1811 г. женился на Вере Федоровне Гагариной, отсюда в народном ополчении ушел на войну с французами, где в Бородинском сражении под ним убило двух лошадей, здесь до 1830 г. находился под «негласным надзором полиции», как один из подписантов записки царю об освобождении крестьян, здесь, посетив лицей и познакомившись с юным Пушкиным, писал ему многие из тех 46 писем, которые сохранились (пушкинские берег пуще ока, и их сохранилось аж 74), наконец, здесь издавал вместе с Полевым ими же и придуманный журнал «Московский телеграф».
Какая жизнь, какие люди сходили с повозок, дрожек, карет у этого подъезда! Сюда, представьте, к Вяземским, явился его друг в 1824-м, чтобы прочесть свое «Горе от ума». «Здесь Грибоедов персидский, — чуть раньше сообщал Вяземский в письме А. И. Тургеневу. — Молодой человек с большою живостью, памятью и, кажется, дарованием. Я с ним провел еще только один вечер». А позже, вообразите, гордился, что в комедии «Горе от ума» есть и его «вклад» — одна «точка»: он предложил разделить реплику во втором действии: «Желал бы с ним убиться для компаньи» (которая вся прежде принадлежала Чацкому), на две и поделить ее между Чацким и Лизой. Это, как пишет один из исследователей, документально подтверждается музейным автографом комедии. Кстати, именно здесь Вяземский зимой 1824 г. и вместе с Грибоедовым сочинил оперу-водевиль «Кто брат, кто сестра», музыку к которому написал Верстовский. «Он с большим дарованием и пылом…» — напишет о Грибоедове тому же Тургеневу.
Ну, уж если про «пыл» и страсти, то они достигали самого большого угара, когда в дом входил Пушкин. Он еще в 1826-м прочел здесь в компании друзей своего «Бориса Годунова». А 14 августа 1830 г. Пушкин, приехав из Петербурга, вообще поселился здесь. Он как раз собрался жениться на Гончаровой. Накануне писал Вере Федоровне Вяземской: «Первая любовь всегда есть дело чувства. Вторая — дело сладострастия, — видите ли! Моя женитьба на Натали (которая, в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена. Отец мне дает двести душ, которые я закладываю в ломбарде…» Увы, смерть его дяди Василия Львовича Пушкина нарушила планы поэта, он вынужден был взять все расходы погребения на себя. В досаде даже напишет одному из своих адресатов: «Никогда еще ни один дядя не умирал так некстати. Итак, женитьба моя откладывается еще на полтора месяца, и бог знает, когда я смогу вернуться в Петербург…»
Вяземский на 40 лет переживет Пушкина, но здесь они провели, может, самые лучшие минуты своей близости. И уж конечно, не знаю, как вы, но я благодарен семье Вяземских и особо жене его, что в Петербурге именно они, единственные в городе, отказали от дома Дантесу, чтобы защитить поэта от неизбежных с ним встреч…
К концу жизни, став высоким чиновником, став сенатором и членом Государственного совета, Вяземский располнеет, станет рассудочен и потеряет свое знаменитое свободомыслие. А в журналах вместо легких и изящных поэтических творений, будет печатать по службе скучные статьи «о внешней торговле». Доживет до публикации «Войны и мира» Толстого (всех застал!), но, как напишут о нем, «переживет к старости и свою литературную славу, и друзей».
Интересно, вспоминал ли грибоедовское: «Служить бы рад — прислуживаться тошно», которому молился когда-то в этом доме? Ведь мы же помним, как страстно он ненавидел режим. «Клянусь тебе честью, — гордо писал он когда-то одному из своих друзей, — что предложи мне теперь первое место в государстве… то при нынешнем положении дел, которого я не одобряю, отказался бы от всего без малейшего усилия… Служить мне у нас в нашу пору было бы по мне торговаться с совестью…» Вот только «прислуживался» ли он, служа государству? Не знаю, не замечен. Как и все его лихие друзья молодости, которые к «преклонным летам» выбрали-таки службу.
Дом этот, где они собирались, пережил поэта. Удивительно, но в 1900 г. здесь будет жить певец и будущий мемуарист Федор Иванович Шаляпин, которого именно тут навестит его друг — Максим Горький. А позже, с 1919 г., здесь поселится журналист, юрист, дипломат и политический деятель нового уже времени