Но — интересней другое. По соседству, во дворе справа, в многоэтажном здании, в снятой в нем квартире, располагалось с 1909 по 1917 г. символистское издательство «Мусагет» Э. К. Метнера, секретарем редакции у которого был А. М. Кожебаткин. Сюда, на клубные собрания уже общества «Мусагет», собирались поэты, прозаики, драматурги, учреждались разные кружки и семинары. При издательстве выходил и международный журнал по философии культуры «Логос» (1910–1914), в котором печатались Андрей Белый и Федор Степун.
Здесь, в трехкомнатной всего квартирке под номером 9, случалось, и жили поэты. К примеру, в 1912–1914 гг., тут, при редакции, жил Андрей Белый, а в 1911-м останавливался петербургский поэт Вячеслав Иванович Иванов.
А однажды здесь появился сам Александр Блок. Поэт и прозаик Борис Садовской вспоминал: «Это была очень уютная квартирка из трех комнат с кухней и ванной. На стенах портреты Гёте, Шиллера, Канта, Гегеля, Толстого, Соловьева и прочих русских и иностранных мыслителей. В кухне постоянно кипел самовар. Пожилой хмурый артельщик Дмитрий разносил сотрудникам чай в больших чашках и мятные пряники. Не осталась праздной и ванна: все мы в ней по очереди перемылись. В кабинете учтивый Метнер вел с секретарем Кожебаткиным деловые беседы; в других двух комнатах вечно толпились сотрудники. Взволнованный, точно после холодного душа, порывистый Белый, в рассеянности забывший однажды надеть жилет; говорливый румяный Рачинский, седой, но юношески кипучий, тяжеловесный Степун с наивной верой в немецкую философию и ехидно-ласковый Шпет.
Осень, — пишет Садовский, — сижу один в „Мусагете“. Звонок. Входит видный, с продолговатым породистым лицом, медлительный молодой человек. Щеки обветрены, взгляд сонный и неподвижный. — „С кем имею удовольствие?“ — „Блок“.
Впервые я виделся с Блоком в ноябре 1906 года на вечере у Брюсова. Тогда он казался свежим юношей цветущего здоровья. В его улыбке и взгляде было нечто от Иванушки-дурачка. Весной 1911 года в Петербурге зашел я к Блоку утром и застал его за непочатой бутылкой. — „Садитесь, будем пить коньяк“. Мне надо было узнать, скрипит ли железный ангел на колокольне Петропавловского собора. Блок вызвался навести справки и вскоре меня уведомил, что ангел действительно скрипит…»
И вот — уже не узнал его. Кстати, здесь Блок помирится с Белым после той ссоры в «Праге». Они будут мирно пить чай из больших домашних чашек и «разгонять руками дымки папирос». Проведут вместе весь день, и Белый отправится провожать друга на Николаевский вокзал.
Наконец, сюда будет приносить первые стихи и Марина Цветаева, которая смотрелась здесь совсем девчонкой в толпящихся компаниях «грандов» — Бальмонта, Брюсова, Леонида Андреева, Бунина, Ходасевича, Шагинян, ее первого друга Волошина и ее возлюбленного тогда — поэта и переводчика Нилендера.
Другими словами, если и был в Москве начала 1910-х гг. общепризнанный «пятачок» поэзии, то он был здесь — на Гоголевском, в этом сохранившемся здании.
92. Гороховский пер., 10 (с.), — с 1901 г. — женская гимназия-пансион им. В. П. фон Дервиз (1881, арх. А. Никифоров), ныне — школа № 325.
В 1906–1907 гг. здесь училась и жила в пансионе Марина Ивановна Цветаева, откуда была исключена за плохое поведение.
В этой школе сохранилось едва ли не все: коридоры, где девицы чинно гуляли на переменах, классы, актовый зал, куда на балы звали кадетов из Лефортова, и дортуар — большая спальня, где Марина, «птица вербная», дождавшись, когда уйдет дежурная «ночная дама», тихой тенью перелетала в кровать к подруге, Вале Перегудовой.
Дружба их вспыхнула с рассказа Марины «Четверо», который ходил в гимназии по рукам и начинался фразой: «Их было четыре, — четыре звезды класса». К изумлению Вали, в одной из них она узнала себя. Но ее, в куклы игравшую еще, Марина вывела небывалой героиней. «Это же не я», — сказала подруга Марины. «А мне захотелось сделать вас такой», — шепнула ей Цветаева. Позже признается: «Что я любила в людях? Их наружность. Остальное — подгоняла». Но так начались ее ночные шепоты с подругой о стихах, о Наташе Ростовой, которая стала «наседкой», о созерцателях и борцах. О том, чтобы «смело идти, влечь толпу за собой». Даже против всех. «Я умру молодой», — эти слова скажет еще в этой гимназии. И покажет, как затянет петлю на шее. Так начинался ее «роман со смертью».
Из этой школы в 1907 г. Марину Цветаеву впервые исключили «за поведение». До этого ее здесь не раз «распекал» за ее сочинения, звавшие, представьте, к бунту, инспектор гимназии, литератор В. Е. Сыроечковский: «Вы, госпожа Цветаева, должно быть, в конюшне с кучерами воспитывались?..» А ее подруги, гимназистки, стоя под дверью директрисы гимназии, слышали ее дерзкие ответы на педсовете: «Знаю, горбатого могила исправит! Не боюсь ваших угроз. Хотите исключить — исключайте. Уже привыкла кочевать. Это даже интересно…»
В прошлом у нее и впрямь были уже три пансиона и две гимназии. Впереди будут еще две (сохранились до наших дней Садовая-Кудринская ул., 3; 7-й Ростовский пер., 7; и гимназия М. Г. Брюхоненко — Бол. Кисловский пер., 4), но только отсюда, из гимназии имени Варвары фон Дервиз, ее, «мятежницу с вихрем в крови», исключат впервые.
93. Грузинская Мал. ул., 28/9 (с., мем. доска). Ж. — с 1975 г. — поэт, прозаик, бард, актер и сценарист, лауреат Госпремии СССР (1987, посмертно) — Владимир Семенович Высоцкий и его последняя жена — фр. актриса, мемуаристка Марина Влади. За пять лет жизни здесь у Высоцкого побывали десятки, если не сотни знаменитых людей. Шукшин, Окуджава, Ахмадулина, Тарковский, Рихтер, Мессерер, Говорухин и многие другие.
Последние годы поэт тяжело болел, сказывалась не только усталость, но и невозможность освободиться от наркотической зависимости. И он бы смог ее преодолеть, если бы — если бы в один из дней не опоздал на самолет, на рейс уже заказанный.
Спасти его пытался его друг Вадим Туманов, с которым поэт договорился: он прилетит в золотодобывающую артель «Печора» в Сибири и, поселившись в уединенном домике, постарается под наблюдением врачей преодолеть болезнь. Старатели, пишут, готовились к прибытию поэта — на вертолете забросили в таежную местность дом, сделали продуктовые запасы. Первый раз Высоцкий пытался улететь в артель 4 июля, второй раз — через три дня. В этот раз поэт даже оставил здесь записку, адресованную Валерию Янкловичу: «Если бы тебя не было на земле — нечего бы и мне на ней горло драть. Вдруг улечу сегодня… Будь счастлив. Высоцкий». А Туманов, знавший номер его авиарейса, отправился в аэропорт. Однако вечером Высоцкий сообщил: он опоздал на самолет.
23 июля в этом доме состоялся своеобразный медицинский консилиум. После длительных обсуждений было решено, что 25 июля поэт ляжет в больницу. Утром к нему приехала мать и провела с ним почти весь день. Купили на рынке клубники со сливками. Были в тот же день Вадим Туманов, Всеволод Абдулов, давний друг, врачи. Но в ночь на 25 июля не выдержало сердце поэта и между тремя часами и половиной пятого утра поэт, не просыпаясь, умер во сне.
И в эти же часы, но за тысячи километров, в Париже, вдруг вскочила с постели в холодном поту Марина Влади. Она вспомнит потом: «В четыре часа утра 25 июля я просыпаюсь… зажигаю свет, сажусь на кровати. На подушке — красный след, я раздавила огромного комара. Я, не отрываясь, смотрю на подушку — меня словно заколдовало это яркое пятно. Проходит довольно много времени, и когда звонит телефон, я знаю, что услышу не твой голос. „Володя умер“. Вот и все, два коротких слова, сказанных незнакомым голосом. Тебя придавил лед, тебе не удалось разбить его…»
Много позже, сравнительно недавно, я узнал, что в этом же доме жил (на одной лестничной площадке с Высоцким) прозаик, историк спецслужб и мемуарист Теодор Кириллович Гладков, а также, на 16-м этаже, в своей студии-мастерской — журналист, прозаик, коллекционер искусства и киносценарист (фильмы «Мертвый сезон» совместно с С. В. Михалковым, «Вид на жительство» и др.) — Александр Ильич Шлепянов. Он эмигрирует в 1988 г. и станет издателем и гл. редактором журнала «Колокол» (2000−2003). Наконец, здесь же, до 2010-х гг., жил кинорежиссер, сценарист, эссеист и мемуарист Андрей (Андрон) Сергеевич Кончаловский (Михалков).
94. Гусятников пер., 3/1 (с.), — Ж. — в 1926 г. — прозаик, бригадный комиссар, автор романа «Как закалялась сталь» — Николай Алексеевич Островский.
ДОт Дегтярного переулка до Долгоруковской улицы
95. Дегтярный пер., 4, стр. 2 (с. п.), — Ж. — с 1834 по 1857 г., в собственном доме — поэт, критик, историк литературы, переводчик, редактор-издатель (совместно с М. П. Погодиным) журнала «Москвитянин» (1841–1856) — Степан Петрович Шевырёв. В октябре 1848 года здесь, у Шевырёва, останавливался Николай Васильевич Гоголь.
С. П. Шевырев
В эти годы Шевырёв преподавал в университете, «великий трудолюбец, — по словам его ученика Бартенева, будущего историка, — идеалист, строго православный и многостороннейше образованный. У него нельзя было перейти с курса на курс, не создав какого-нибудь доказательства о труде дельном». И каждый студент его мог с шести до семи вечера приходить сюда, на Дегтярный, для «бесед, советов, для выбора книг из его библиотеки».
Этим воспользовался, скажем, некий студент Тихонравов, который забрал у поэта «до 100 книг» в разное время и не отдавал их. Именно здесь Шевырёв просил Бартенева: «Усовестите Тихонравова, мне самому эти книги нужны». А в следующий раз сказал: «Не трудитесь, я писал о книгах отцу Тихонравова и получил от него ответ, что он удивляется моему к нему обращению, так как уже несколько лет, как он проклял своего Николая Савича». И этот господин, заканчивает Бартенев о Тихонравове, «впоследствии был ректором университета и под шумок возмущал студентов против правительства…».