Москва, Бахрушина ул., 4), а потом на Пятницкую улицу: (Москва, Пятницкая ул., 49), кто-то и впрямь любил, а кто-то — «играл в любовь»? Ведь это он будил жену по ночам лишь затем, чтобы она записала «придуманные» им только что стихи. И он останавливал ее на улице, чтобы занести в блокнот пришедшую в голову строфу; она для этого покорно подставляла ему спину. На спине и записывал ставшие теперь бессмертными стихи. А когда случилась реальная катастрофа — революция, нищета и болезни его, подставляла ему и руки, и плечи, и сердце свое. Другими словами, стала и нянькой, и поводырем, и сиделкой, и уборщицей.
Странным был все-таки этот брак. Письма его к ней из Крыма читать почти невозможно: «Ты у меня хорошее и умное животное, милый мышь», — заканчивает одно. В другом пишет: «Дурак мышь, дурак мышь! Не смей волноваться о деньгах! Трать сколько нужно, не трать на лишнее…» А в третьем, назвав себя «медведем», пишет: «Таких мышей секут очень больно, потому что Медведь из-за них горько пакиет (плачет. — В. Н.) … Не люблю никого… Люди меня раздражают. У меня нет к ним вкуса, как к рыбе. Как надоели, осточертели мне все, все, все!»
Что ж, был таким, каким был. Злился, что любит, злился, что не любит. Злость сквозь любовь, или любовь — сквозь общую злость. Но, может, оттого и писал дивные, гениальные стихи? И что тогда рядом с ними беды его и бедность? Болезни и неуживчивость? Высокомерие к окружающим и тираническая любовь к близким?..
«Счастливый домик» их рухнет. Нюту он бросит, тайно сбежит от нее за границу с начинающей поэтессой Берберовой. Берберову, кстати, увидит впервые, когда она в петроградской студии Гумилева натурально играла с друзьями в «кошки-мышки». Такая вот судьба! Таковы знаки ее. И кстати, Берберову, которая в Париже бросит уже его, будет звать в письмах не только «Нися» и «ангел-птичка», но и неожиданно «котом». Почему — неведомо. Но именно так — в мужском роде.
123. Знаменский Бол. пер., 8/12, стр. 1 (с.), — дом князя Н. Шаховского. Ж. — в 1790-х гг. — пензенский помещик Алексей Емельянович Столыпин (прадед М. Ю. Лермонтова). Позже, с 1830-х гг., дом приобрел камергер, князь Алексей Иванович Трубецкой и его жена — фрейлина, статс-дама, глава русского Красного Креста, княгиня Надежда Борисовна Трубецкая (урожд. княжна Святополк-Четвертинская и — прабабка писательницы З. Шаховской).
Трубецкие держали здесь «литературный салон», а Пушкин, приятель хозяина дома, заходил сюда и просто «покопаться в книгах» обширной библиотеки князя, когда работал над историей Пугачева. Б. — (кроме Пушкина) — Жуковский, Вяземский (родственник хозяйки дома), Иван Аксаков, Самарин, Хомяков, Чаадаев и многие другие.
В 1882 г. дом этот приобрел купец, фабрикант Иван Васильевич Щукин, который позже подарил его сыну Сергею Ивановичу Щукину, коллекционеру живописи и галерейщику. В этом доме размещалась картинная галерея Сергея Щукина и устраивались вечера камерной музыки. Здесь в 1903-м поэт Макс Волошин познакомился со своей первой женой Маргаритой Сабашниковой. А в 1918-м галерея стала госсобственностью и получила название «1-й музей новой западной живописи».
В 1923 г. во флигеле этого дома некоторое время жил филолог, литературовед, историк древнерусской литературы, профессор (1922) Николай Каллиникович Гудзий, у которого бывал здесь Осип Мандельштам. Позднее, в мае 1937 г., в этом доме, отданном военному ведомству, застрелился (по одной из версий, в своем рабочем кабинете), чтобы избежать ареста, зам. наркома обороны, начальник Политуправления РККА Ян Борисович Гамарник.
Наконец, здесь, в пристройке к этому дому, жил с 1926 г. и до своего ареста в 1948-м, а позже — с 1954 до 1976 г. — драматург, мемуарист Александр Константинович Гладков. Здесь написана им комедия в стихах «Давным-давно» (фильм «Гусарская баллада») и другие пьесы.
Ныне — одно из ведомств Министерства обороны РФ.
124. Знаменский Мал. пер., 3 (с.), — Ж. — в 1830-х гг. — генерал-лейтенант, сенатор, мемуарист Дмитрий Николаевич Бологовский, знакомый отца и дяди Пушкина и приятель самого поэта — по кишиневской ссылке.
Викентий Вересаев в книге «Спутники Пушкина» пишет о Бологовском: «Сержантом Измайловского полка он дежурил в качестве ординарца у кабинета Екатерины II в то утро, когда она умерла от удара в своей уборной. Он же стоял в карауле в Михайловском дворце в ночь на 11 марта 1801 г., когда был задушен император Павел (пишут, что и сам принимал участие в убийстве царя). По уверению императора Александра I, Бологовский приподнял за волосы мертвую голову императора, ударил ее оземь и воскликнул: „Вот тиран!“…» И всем рассказывал потом, что именно его шарфом царь и был умерщвлен.
Позже много воевал, был неоднократно награжден, а в Кишеневе сошелся с Пушкиным, где в своем доме, после выпитого шампанского, даже поссорился с поэтом. Предполагают, что поссорился от того, что хозяин дома поставил Шодерло де Лакло и Леву де Кувре выше… Вальтера Скотта. Все, впрочем, закончилось миром. Во всяком случае, уже в Москве, в 1828 г., он, Вяземский и Пушкин писали Федору Толстому-Американцу (сохранилась записка): «Сейчас узнаем, что ты здесь, сделай милость приезжай. Упитые винами, мы ждем одного — тебя».
Друг А. С. Пушкина — сенатор и мемуарист Д. Н. Бологовский
С мемуарами у Бологовского, прямо сказать, не заладилось; он, выйдя в отставку с военной службы в 1834 г., был больше по части карт, выпивки и охоты. Во всяком случае, как раз в 1834-м Пушкин записал в дневнике:
«Генерал Болховский (так! — В. Н.) хотел писать свои записки (и даже начал их, некогда, в бытность мою в Кишиневе, он их мне читал). Киселев сказал ему: „Помилуй! да о чем ты будешь писать? что ты видел?“ — „Что я видел? — возразил Болховский. — Да я видел такие вещи, о которых никто и понятия не имеет. Начиная с того, что я видел голую жопу государыни (Екатерины II, в день ее смерти)“».
Остается добавить лишь, что позже, в 1850-е гг., дом стал принадлежать камергеру, а впоследствии церемониймейстеру (1841) и гофмаршалу (1849), в будущем цензору, но — славянофилу «по убеждениям», Алексею Николаевичу Бахметеву и его жене — фрейлине двора, графине Анне Петровне Бахметевой (урожд. Толстой). Сюда они переехали из дома 49 на Пречистенке и почти сразу завели здесь свой «салон». Во-первых, родственником Бахметева был публицист и философ-славянофил Самарин, а во‑вторых, он издавна был знаком с Иваном Аксаковым. Вот отчего здесь стали появляться, помимо названных, и Гоголь (предположительно), и Хомяков, и Тютчев, и князь С. Н. Урусов, и С. И. Сухотин, который, как утверждают, стал прототипом Каренина в романе Толстого.
Наконец, при советской власти дом стал принадлежать военному отделу ВЧК, во дворе которого живущий поблизости Борис Пастернак в холодную зиму 1918 г. «воровал дрова» — так, во всяком случае, он пишет в «Охранной грамоте».
Ну, а ныне в этом доме — Международный центр Рерихов.
125. Зубовский бул., 16/20 (с.), — дом Красной профессуры. Ж. — с 1929 по 1948 г., на 1-м этаже — философ, эстетик, историк, литературовед, профессор, лауреат Сталинской премии (1943, премия была передана в Фонд обороны) — Валентин Фердинандович Асмус и его первая жена Ирина Сергеевна Асмус.
…Эх, эх, про Зубовский бульвар много можно рассказать всякого. Поразительно, но сюда, в сохранившийся дом № 27, к сенатору, театралу, учредителю Общества поощрения художников, князю Ивану Алексеевичу Гагарину (между прочим, деду философа-космиста Николая Федорова) и его второй жене — актрисе Екатерине Семеновой, заезжал в 1826 г. сам Пушкин! И из этих, считайте, окон смотрел, возможно, на бульвар!..
Зубовский бульвар (конец XIX — начало ХХ в.)
А на месте почти соседнего, № 31−33, стоял в те же годы дом, где жил писатель, историк и композитор, друг Пушкина, Николай Александрович Мельгунов, который в 1832-м написал музыку к стихам поэта «Я помню чудное мгновенье» и держал «широко известный литературный салон». В салоне его бывали — аж голова кружится! — Жуковский, Гоголь (оба, кстати, были поручителями на свадьбе Мельгунова), тот же Пушкин, Одоевский, Шевырев, Хомяков и др. Наконец, в доме № 8 (жаль, тоже утраченном) жил почти забытый ныне филолог-эллинист Федор Николаевич Беляев, в 1850-е гг. знакомый, помощник и корреспондент Николая Гоголя.
Ныне шумный Зубовский, разумеется, другой. Но не двести, а всего лишь сто лет назад здесь, в стоящем и ныне доме купца Любощинского (дом № 15), жили Максим Горький (останавливался в 1900-х гг. у профессора Николая Филитиса), до 1918 г. — религиозный философ, теолог и богослов Сергей Булгаков (отец Сергий), а до 1938-го — филолог и историк, внук декабриста, внучатый племянник Петра Чаадаева и в прошлом, между прочим, министр Временного правительства, князь Дмитрий Шаховской, которого именно в 1938-м и расстреляют. Своей же смертью в этом доме умрут философ и переводчик Борис Фохт (1946), поэт, ассириолог и переводчик, в прошлом муж Ахматовой, которая бывала у него здесь, — Владимир Шилейко (1930) и проживший здесь двадцать последних лет, до 1940 г., — историк, переводчик и педагог Николай Кун, тот самый, который и написал в 1922-м известную книгу «Легенды и мифы Древней Греции». Я уж не говорю про Викентия Вересаева, прописанного в этом доме, про академика Михаила Богословского, про художников-супругов Кардовских, которых навещала здесь Ахматова, и про квартиру в этом здании кинорежиссера и сценариста Льва Кулиджанова, женившегося на внучке хозяина дома Любощицкого, режиссера, который в старом своем фильме «Дом, в котором я живу» (1957) снял «для вечности» арку этого знаменитого дома. Наконец, я не говорю, что здесь же, на Зубовском, в