Когда в 1830 г. пройдет по Москве слух, что он умирает, Пушкин навестит его. Это будет уже на Бол. Грузинской. Батюшков был в бреду и друга не узнал — двухстороннее воспаление легких, уже была отслужена над ним всенощная… Но он преодолеет почти смертельную тогда болезнь, но от помутнения рассудка не избавится уже до смерти в 1855 г. И хоть переживет Пушкина, но именно этот визит, пишут, и стал поводом к тем самым строкам гения: «Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума…»
«Что говорить о стихах моих! — написал как-то Батюшков. — Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд… упал и разбился вдребезги, поди узнай теперь, что в нем было…»
Двести лет назад сказано это, но мы все больше и больше узнаем, что же было в том «красивом сосуде». И его «черный человек» повторится в жизни и стихах многих поэтов, а уж про «век железный» и не говорю. Разве все последующие столетия не стали для поэтических гениев именно «железными»?
136. Козихинский Мал. пер., 12 (с.), — доходный дом (1914 г., арх. В. Д. Глазов). Ж. — в 1920-е гг. — поэт, прозаик, с 1922 г. секретарь правления Всероссийского союза писателей — Андрей (наст. имя Юлий) Михайлович (Израилевич) Соболь (Собель) и его сын — будущий поэтМарк Юльевич Соболь. Здесь А. М. Соболь подготовил четырехтомник своих произведений и, видимо, из этого дома 7 июня 1926 г. отправился к памятнику А. С. Пушкина на Тверском бул., где выстрелом в живот убил себя.
В этом же доме жил в 1920–30-х гг. адвокат Владимир Евгеньевич Коморский, издавший за свою жизнь всего одну книгу — брошюру по жилищному праву «Принудительные уплотнения и переселения» (1930). Себе В. Е. Коморский «устроил» отличную квартиру, которую Михаил Булгаков, недавно появившийся в Москве и бывавший здесь, назовет «бомбоньеркой в три комнаты», возникшей «каким-то образом в гуще Москвы». Здесь (по другим сведениям, в квартире друзей В. Е. Коморского на Бол. Никитской ул., 7, стр. 3) будущий «советский классик» Алексей Толстой устроит после возвращения из Парижа встречу с московскими писателями. Эту «эпическую картину» Булгаков опишет в «Театральном романе», а первая жена его — Татьяна Лаппа, единственная женщина в той компании Катаева, Слезкина, Пильняка, Соколова-Микитова, Олеши, Лидина, Потехина и других, вспомнит потом: «Толстому в рот смотрели. Мне надо было гостей угощать. С каждым надо выпить, и я так наклюкалась, что не могла по лестнице подняться. Михаил взвалил меня на плечи и отнес… домой» (Булгаковы жили тогда по соседству, в доме Пигит — Бол. Садовая, 10). Кстати, тогда же, на том же вечере, Толстой и скажет Булгакову, слегка приобняв последнего: «Жен надо менять, батенька. Менять. Чтобы быть писателем, надо три раза жениться…» Именно так в жизни Булгакова и случится после развода с Лаппой.
Остается добавить, что в этом же доме до 2017 г., до своей кончины, жил культуролог, киновед, кинокритик, эссеист, гл. редактор журнала «Искусство кино» (1993–2017) — Даниил Борисович Дондурей.
137. Козицкий пер., 2/12 (с.). Вообще этот переулок в центре города вполне можно было бы назвать «переулком поэтов». Здесь в 1828 г. московские литераторы устроили прощальный вечер польскому поэту Адаму Мицкевичу (дом № 5). Здесь в 1919 г. жил, устроив «коммуну поэтов», Сергей Есенин (дом № 3), позвав жить с ним Пимена Карпова, Рюрика Ивнева, Алексея Свирского, Сергея Гусева-Оренбургского и Ивана Касаткина.
Здесь же, но уже в 1928 г., дважды жил в общежитиях Александр Твардовский (дом № 2/12 и № 5), причем в последнем общежитии, но позже, с 1937 по 1941 г., жил поэт Борис Слуцкий и, до 1968 г., — поэт, автор «Поэтического словаря» Александр Квятковский. Наконец, в доме 2/12 жил с 1913 до 1917 г. приехавший из Киева поэт и артист Александр Вертинский.
Но я долго гадал над одной встречей, случившейся в этом переулке, — поэтической встречей в прямом и переносном смысле. О ней рассказал поэт, критик, издатель Сергей Кречетов (Соколов), которого все звали тогда Гриф, по имени издательства, принадлежавшего ему. Так вот, он как-то ворвался к себе домой и с порога крикнул жене: «Знаешь, кого встретил? Бальмонта. Иду по Козицкой, еще не растаявший грязный снег, падает что-то вроде дождя. Вижу, идет в своей крылатке Бальмонт и что-то кидает. Подхожу, у него корзиночка с фиалками, и он их раскидывает по пути. Увидел меня, страшно смутился: „Не смейся, Гриф, Благовещение!..“»
Я думал раньше, что это была случайная встреча, каких случается по сотне на день. Ан нет! Оказывается, Кречетов оказался здесь не случайно. Просто в те годы и как раз в доме 2/12 находилось его издательство «Гриф», в котором бывали и тот же Бальмонт, и Брюсов, и Хлебников, и Андрей Белый, и даже петербургский Игорь Северянин.
Цветы в грязь под ноги прохожим! — я часто вспоминал об этом. Поэтический жест! И все для того, чтобы люди ожили, оттаяли душой. Ныне, думаю, даже миллионеры не пойдут на такое — деньги на ветер. И разве не прекрасно, что благодаря этой случайной встрече фиалки Бальмонта в нашей памяти и через сто лет не завяли… А если сказать иначе: разве эти живые цветы, летящие в месиво, не сродни миссии любого поэта на земле?.. Разве не за это мы поклоняемся нашим святым от поэзии?..
138. Колпачный пер., 11 (с.), — здесь, в клинике глазных болезней Снегирева, в 1914 г. находился на излечении гимназист приготовительного класса (до 1913 г. — Михаил Стефанович Кузнецов), позже получивший имя и фамилию Михаила Александровича Шолохова. Это первый адрес в Москве будущего нобелевского лауреата по литературе. Сюда же, позднее, писатель «отправит» на лечение и главного героя «Тихого Дона» — Григория Мелехова.
Миша Шолохов с родителями
139. Костянский пер., 14 (с.), — Ж. — с 1913 г. — присяжный поверенный Иосиф Витальевич Домбровский, его жена — биолог Лидия Алексеевна Домбровская (урожд. Крайнева) и их сын — будущий прозаик, поэт, критик и мемуарист Юрий Осипович (Иосифович) Домбровский.
Этот жилой дом построен (я проверял) в 1912 г. А через год сюда, на 4-й этаж (шесть окон на улицу), вселилась семья Домбровских с четырехлетним сыном Юрой. Так вот, напротив их дома, за 10 лет до этого, с 1903 г., стоял уже ныне снесенный (2008) дом 13. И это, если хотите, начало «географии» и литературы, и жизни писателя.
«Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом», — написал когда-то Пушкин. Так вот, Юрию Домбровскому, крупнейшему русскому писателю ХХ в., не иначе как черт догадал родиться и умереть меж двух самых литературных домов Москвы. Да что там — главных литературных домов советской страны…
Писатель Юрий Домбровс
В доме № 13, против которого вырос и бегал в школу Юрий Домбровский, будет десятилетиями располагаться редакция «Литературной газеты», первой газеты писателей. А убьют его в мае 1978 г. фактически в Центральном доме литераторов (Поварская ул., 50), где он будет смертельно избит в фойе «неустановленными лицами» и через два месяца скончается от побоев. И только через 15 лет после этого, в 1993-м, у нас выйдет шеститомник его собрания сочинений, куда войдут и «Хранитель древностей», и «Факультет ненужных вещей».
Он родился в Москве, но не в этом доме, а в не сохранившемся здании на Петровском бул., 23/1. Потом с родителями пожил три года в Бол. Сергиевском, 5, тоже, к сожалению, не уцелевшем. И первый раз арестуют его в 1933-м тоже не здесь — в Николопесковском пер., 14. Потом аресты в 1936-м и 1939-м в ссылке в Казахстане. Наконец, последний, четвертый арест, вновь падет на Москву — ночью, в марте 1949-го его «возьмут» в его доме на Воздвиженке, 4/7. Конечно, вновь по доносу и вновь за «антисоветскую пропаганду и агитацию». Только в 1958 г. Домбровский вернется на родину и поселится сначала на Бол. Сухаревском пер., 15, где у него бывали уже и Юрий Казаков, и Сергей Наровчатов, и Юрий Давыдов, и Виктор Лихоносов, а в 1976-м переедет в последнюю квартиру (Просторная ул., 6). Четыре ареста за жизнь — не много ли для одного?! Больше 20 лет в тюрьмах, лагерях и ссылках?
«Силач, женолюб и алкоголик, — скажет о нем Д. Быков, — человек большой доброжелательности и внутренней свободы, я назвал бы его — наряду еще с двумя-тремя авторами — своим идеалом писателя и человека…» И добавит: «с начисто отсутствующим инстинктом самосохранения». «Не хранивший себя хранитель», — напишет о Домбровском и Евгений Евтушенко.
В 1978 г., отчаявшись напечатать на родине только что написанный «Факультет ненужных вещей» («последний гениальный роман ХХ века», как скажут потом критики), Домбровский напечатает его на Западе. Франция, мгновенные переводы на другие языки, интервью для «вражеских голосов». То самое редкое «независимое поведение», которое не каждому было дано. Сам писатель резонно ждал, что его вышлют из страны. Куда там! Страна расправилась с ним круче. Сначала были угрожающие звонки по телефону («Жить надоело? Так мы тебя прибьем!»), потом в троллейбусе неизвестные железным прутом ломают ему руку, к счастью, левую («Пассажиры отвели глаза и сделали вид, что ничего не произошло»), и, наконец, 19 мая 1978 г., когда он, с французским изданием своего романа в руках, «задрав нос» от гордости, пошел в ЦДЛ встречаться с друзьями, на него нападают несколько незнакомых людей, валят на землю и начинают бить ногами… Писателю 69 лет. Его бы и убили в тот день, если бы не жена одного из прозаиков, которая стала единственной свидетельницей.
Она вспомнит потом, что сначала услышала «странные звуки, как будто ударяют по мячу», потом увидела, как несколько человек бьют какого-то мужчину. Мужчина лежал навзничь, и его били ногами. Она крикнула: «Это же Домбровский, что вы делаете!», и «бандиты», как безымянно назовут их потом, трусливо разбежались… Разумеется, никого из них не «установили», не «арестовали», не «привлекли».