Валерий Яковлевич Брюсов.
Дом № 14 по Милютинскому переулку
В этот тихий полусонный переулок я пришел впервые в конце еще прошлого века. Шел наугад, не ведая еще, цел ли дом Брюсовых, сохранилась ли нумерация, не встал ли вдруг на его месте какой-нибудь кичливый «новодел»? Знал номер дома да название переулка. Не знал другого: того, что, во‑первых, встречу у дома живого «свидетеля» рождения Брюсова — старый, почти двухсотлетний дуб, чудом выживший в центре мегаполиса, а во‑вторых, что через некоторое время приду ровно на это же место, но уже ради другого дома. Того, который появился здесь через 10 лет после смерти Брюсова, но который, как ни странно, оказался крепко «связан» и с ним лично, и вообще — с Серебряным веком.
Дом Брюсова я нашел. Дом армян Херадиновых, где снимал квартиру отец поэта, двухэтажный желтенький флигель с подвальными окнами, уже врастающими в землю, с изящным, но ветхим крылечком. Брюсовы снимали как раз подвал, за окнами которого и раздался 1 декабря 1873 г. крик будущего символиста. Образно говоря, с него да с Мережковского и поэта Минского и «возник» Серебряный век русской поэзии. Но занятно другое! Прямо напротив, спустя год, занимаясь уже Маяковским, я нашел дом того, с чьей «помощью» этот век рухнул, дом человека, которого можно как раз назвать убийцей этого самого Серебряного века. Я имею в виду здание, где жил Яков Агранов — комиссар госбезопасности и первый заместитель самого Генриха Ягоды (Милютинский пер., 9).
Знаковое совпадение. Один, связанный с переулком рождением, остался в истории как родоначальник века Серебра, идеолог и вождь его, а второй, поселившийся тут позже, — как палач и могильщик его. Один едва ли не «за ручку» ввел в поэзию Николая Гумилева и десяток других поэтов, а второй — сын бакалейщика из Могилева, генерал с четырьмя классами за спиной, главный «спец по культуре» в НКВД — как раз Гумилева, Мандельштама, Клюева, Клычкова, Ганина и не только их — приговаривал к смерти, лагерям, ссылкам. Его, Агранова, и арестуют здесь, в богатом по тем временам особняке ОГПУ-НКВД, арестуют и почти сразу без особого шума «шлепнут» (их, «энкавэдэшная», терминология!). Но и детскую коляску, в которой катали Брюсова, и черную «эмку», навсегда увозившую Агранова, «видел», не мог не видеть тот самый «очевидец» — двухсотлетний дуб. А шире говоря — видел рождение и смерть Серебряного века…
А почему — Маяковский, спросите вы, возможно? При чем здесь он? Так вот, дело в том, что в доме № 9, который построил в конце 1920-х архитектор А. Я. Лангман специально для руководства ОГПУ, где жили (от расстрела — до расстрела) Генрих Ягода, начальник разведки и контрразведки Артур Артузов (Фраучи), начальник иностранного отдела ГПУ-НКВД Меер Трилиссер, будущий зам. наркома иностранных дел СССР Владимир Деканозов и даже будущий писатель-мемуарист, генерал НКВД Павел Судоплатов (до своего ареста в 1953 г.), в квартире Якова Сауловича Агранова (Сорендзона) бывали не только литераторы Л. Л. Авербах, В. П. Ставский (Кирпичников), М. Е. Кольцов, но и «гоняли чаи» Осип и Лиля Брик и — «глашатай революции», «воспеватель новой жизни» Владимир Маяковский. И эти истории, их пересечения и совпадения в жизни домов и домочадцев русской литературы еще ждут своего Бартенева, тоже жильца Милютинского переулка и — точного, бесстрастного исследователя минувшей жизни.
Дождется ли только этого тот древний дуб, который еще стоит в переулке?..
164. Милютинский пер., 16 (с. н.), — это тоже — владение купцов Милютиных (с ХVIII в.) и просто интересный и важный для нашей культуры дом.
Прежде всего, здесь в 1834–1837 гг. жил литератор, переводчик, чиновник по особым поручениям Министерства юстиции Матвей Михайлович Сонцов (Солнцев) и его жена Елизавета Львовна Сонцова (урожд. Пушкина), тетка Пушкина. Тут, кроме поэта, бывали С. А. Соболевский, предположительно П. А. Вяземский и многие другие. В 1837 г. здесь, у Сонцовых, жил Сергей Львович Пушкин, отец поэта, и здесь от Евгения Боратынского он узнал о гибели сына на дуэли.
С. Л. Пушкин
Позднее, уже в ХХ в., в подвале этого дома, с 1912 по 1915 г., располагался театр «Летучая мышь» (режиссер Никита Балиев), в котором выступали Шаляпин, Качалов, Собинов и многие другие. Отсюда балиевский театр переедет в Большой Гнездниковский переулок. И в этом же здании находилась Школа драматических искусств («Школа трех Николаев», как звали ее): Николая Массалитинова, Николая Александрова и Николая Подгорного.
Позже, в 1916 г., сюда переедет Вторая студия МХАТа (режиссер В. Мчедлов). Здесь, например, была поставлена пьеса поэтессы, драматурга и критика Зинаиды Гиппиус «Зеленое кольцо», в которой были заняты актеры Алла Тарасова, Николай Баталов, Евгений Калужский, Сонечка Голлидэй, героиня повести Марины Цветаевой.
165. Могильцевский Мал. пер., 6 (с. п.), — Ж. — в 1861–1864 г. — философ, мыслитель-утопист, родоначальник русского космизма, автор «Философии общего дела» — Николай Федорович Федоров.
В этом доме он поселился, когда ему было 32 года. Это второй сохранившийся дом философа. До этого останавливался в частично сохраненном доме в Бол. Палашевском (дом № 13), на Бол. Бронной (дом № 9/1), на Остоженке, в доме 1, а потом, с 1864 г., жил в снесенных домах в Староконюшенном, 13; в Мерзляковском, 13/3; в Молочном пер., 9/14; и в Бол. Девятинском пер., 6.
«Портрет философа-космиста Н. Ф. Фёдоров»
Фрагмент картины Л. О. Пастернака
Тихий, смиренный, почти незаметный в быту человек, он ведь не был Федоровым и Федоровичем — был внебрачным сыном князя Павла Ивановича Гагарина, а фамилию и отчество получил от своего крестного отца. Удивительно, но когда в космос полетел Гагарин, европейская пресса откликнулась на это событие статьей «Два Гагарина», имея в виду как раз Николая Федорова, который не только всю жизнь интересовался космосом, но был, считайте, учителем Константина Циолковского, про которого последний говорил, что Федоров «заменил ему университетских профессоров».
Про главную его работу — «Философия общего дела» — знают все сколь-нибудь интересующиеся наукой и литературой. Коротко сказать — это работа о возможной попытке человечества победить главного и самого страшного врага — человеческую смерть и на основе науки, но в христианском духе, «воскресить» умершие поколения людей, «собрать» их из молекул и атомов, что будет возможно только в будущем. Утопия? На сегодняшний день — несомненно! Особенно ныне, когда земному шару и так грозит перенаселение. Но насколько же красива по замыслу и благородна!
И вот что удивительно. Благородные идеи приходят в голову многим, но не все авторы их могут похвастаться личным благородством — кристальной жизнью. В этом смысле Федоров — почти единственное исключение. С ним рядом было «стыдно жить» таким глыбам, как Лев Толстой, Федор Достоевский, Афанасий Фет, Владимир Соловьев. Все они были знакомы с незаметным библиотекарем Румянцевского музея, и все преклонялись перед его праведной жизнью. Лев Толстой даже сказал о нем как-то: «Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком…»
Жил Федоров «на копейки», но не только отказывался от денежных прибавок, но, получив жалованье, большую часть его тут же раздавал бедным студентам. Отказывался и никогда не имел никакого имущества, никогда не бывал в ресторанах и довольствовался самой простой пищей и всегда ходил только пешком. Поразительно, но мы не имеем ни одной фотографии его, ни одного портрета человека, основавшего философское течение под названием «русский космизм» — он из скромности запрещал снимать и рисовать себя. Единственный карандашный портрет его сделал тайком от него зарисовавший его в разговоре с Львом Толстым отец Бориса Пастернака — Леонид Осипович.
Достоевский писал о нем: «Он слишком заинтересовал меня. В сущности, совершенно согласен с этими мыслями. Их я почел как бы за свои». Владимир Соловьев писал ему: «Прочел я Вашу рукопись с жадностью и наслаждением… Со времени появления христианства Ваш „проект“ есть первое движение вперед человеческого духа по пути Христову. Я со своей стороны могу только признать Вас своим учителем и отцом духовным…» А с Львом Толстым философ не просто разорвал отношения, которые длились 14 лет, но десять лет, до своей смерти в 1903-м, отказывался встречаться. Из-за чего? Из-за «патриотизма» — из-за того, что Толстой свою статью «Почему голодают русские крестьяне?» с обвинением царского правительства в тяжелом положении крестьян передал для публикации в английскую «Дейли телеграф»…
Федоров, если хотите, был прародителем современного Министерства по чрезвычайным ситуациям, ибо считал, что армии государств должны не воевать друг с другом, а общими усилиями бороться со смерчами, засухами, наводнениями, с глобальными экологическими проблемами, он был автором и проводником в жизнь всемирного библиотечного книгообмена, выступал за преодоление исторического «беспамятства» и розни поколений, а его идеи о планетарности, трансгуманизме, биосфере и космосе, его мировоззрение, которое ныне называют «мировоззрением третьего тысячелетия», подхватили из его рук Бердяев, Булгаков, Флоренский и даже — Вернадский и Чижевский. И не на техническое развитие он уповал в будущем — на улучшение и преобразования самого себя — человека будущего.
Повторяю, «русский Сократ» умер в кромешной бедности, но — подлинной славе. После смерти от него остались лишь карандаш да сундук с бумагами… А в конце ХХ в. в его честь было создано в России Общество им. Федорова. Ныне в музее-читальне Н. Ф. Федорова (Профсоюзная ул., 92) регулярно проходят научно-философские семинары, собираются международные конгрессы, посвященные его идеям. Но уходя от этого неказистого двухэтажного дома, где, конечно, нет мемориальной доски, будем помнить главное — великий пример праведной жизни ученого и человека, будем помнить слова философа, литературного критика и композитора Владимира Ильина, который назвал Федорова «великим святым» и поставил его в один ряд с самим Серафимом Саровским.