мять, — это обилие стекол — стеклянная стена, стеклянное окно в потолке — и живопись Судейкина. Картин у Пронина больше, чем стульев. Пошли ли стулья в печь, отапливалось ли зимою это ателье мебелью, — или вообще стульев не было, — не знаю. Но Пронина это не смущало, так же как не смущал неожиданный приход гостей, появление новых лиц. Кое-как разместились вокруг самовара — Гумилев, Бруни. Позднее пришли Федор Сологуб с Ан. Н. Чеботаревской. И до утра, вкруговую, читали стихи, запивая их чаем и какой-то терпкой кислятиной. Кислятину эту гостеприимный Пронин именовал вином».
Сюда будут приходить к нему старые знакомцы: Мандельштам, Шершеневич, философ Шпет, художник Анненков, актеры Качалов, Москвин и многие другие. Здесь он вновь женится, теперь на Марии Рейгардт, здесь родится его дочь Марина, но заниматься он мог только тем, чем занимался всегда. Именно здесь, еще в 1922 г., он открыл в своей квартире литературно-артистическое кабаре «Странствующий энтузиаст», которое в 1925-м превратится в клуб «Мансарда». Но кончится, как и в Петрограде, — клуб закроют большевики. А через год, в 1926-м, в этом доме арестуют и его, как «социально чуждого элемента». Вышлют в Йошкар-Олу.
Но вот что удивительно: когда в 1930-е гг. он добьется разрешения жить в Ленинграде, то снимет комнату в том же доме, где рождалась его слава, — в доме, где была когда-то «Бродячая собака». В блокаду, которую переживет, в том веселом подвальчике люди хранили остатки дров. Может, они и спасли от смерти «бесконечного мечтателя»?..
168. Молчановка Мал. ул., 6 и 8. Эти два дома, стоящие рядом, должны, считаю, так же рядом стоять и в истории русской литературы. Место намоленное! Ибо в них, достоявших до наших дней, едва ли не все было связано со словесностью.
Вообще эта улочка вся была истоптана когда-то молодым Лермонтовым, а чуть раньше и Сергеем Аксаковым. И тот, и другой жили, правда, в разное время, в доме № 2, где ныне дом-музей Лермонтова Здесь, живя с бабушкой, Лермонтов окончил Московский пансион и стал студентом университета, здесь подружился с Раевским, влюблялся в Е. А. Сушкову, Н. Ф. Иванову и В. А. Лопухину, и здесь были написаны драма «Странный человек» и начата работа над «Демоном», которого посвятил шестнадцатилетней соседке Варваре Лопухиной, той, которую, как принято считать, вывел в образе Веры в романе «Герой нашего времени». Она, кстати, жила с родителями в доме почти напротив (Мал. Молчановка ул., 11), который, увы, не сохранился.
В доме же № 6 с 1904 по 1912 г. жил будущий крупнейший литературовед, публицист, академик, директор Пушкинского Дома, а тогда приват-доцент МГУ — Павел Никитич Сакулин. Кстати, среди будущих монографий его о Ломоносове, Жуковском, Тургеневе, Некрасове и Достоевском будет книга и о Лермонтове, соседе по Молчановке. Отсюда он переедет сначала в Трубниковский пер., 3, откуда переберется преподавать в Петербург, потом — в дом № 18 по Староконюшенному, а скончается в 1930-м в доме по адресу: Денежный пер., 9/5, где жил по соседству с Луначарским. Впрочем, в Денежный его просто привезут в гробу — умрет он в скором поезде Москва — Ленинград, когда в очередной раз спешил в Пушкинский Дом — в Институт русской литературы.
Но особо интересен этот дом тем, что как раз в 1912-м в него въехали три близких друга Бориса Пастернака — поэт, искусствовед и переводчик Юлиан Павлович Анисимов, его жена — поэтесса Вера Оскаровна Станевич и живший с ними студент-философ Константин Локс. Здесь собирался литературный кружок «Сердарда». Странное это название обозначало бытующую у волжан «суматоху», когда один пароход швартовался к другому и пассажиры с вещами вынуждены были торопливо, по шатким сходням покидать их. Именно хаос и веселая суматоха царили и в кружке «Сердарда», куда входили и все названные уже, а также литератор и богослов Дурылин, поэты Асеев, Бобров, Штих. Бывали здесь Андрей Белый, Маяковский, Садовский, Рубанович, Кожебаткин, Маковский, Борис Кушнер и др. Кстати, Пастернак числился здесь тогда не поэтом — музыкантом, он, пишут, подсаживался к роялю и подбирал шутливую музыку к каждому приходящему сюда. Практически все перечисленные войдут в 1912 г. в кружок при издательстве «Лирика».
Но самым знаменитым домом Серебряного века станет «обормотник», дом со львами, дом № 8. Его построят в 1913-м (арх. И. Г. Кондратенко) на месте старого, который тоже имел отношение к литературе. В том, снесенном доме, почти 100 лет назад, в 1830-е гг., жил Николай Иванович Поливанов, друг, сосед по улице, адресат стихов и знаменитый «Лафа» из первых поэм Лермонтова. А уже в 1913-м и в 1914-м сюда, в дом со львами, но в разные квартиры, въехали поэт и прозаик Алексей Николаевич Толстой (5-й этаж, с балконом) и поэт и художник Максимилиан Александрович Волошин с матерью Еленой Оттобальдовной Кириенко-Волошиной. Здесь же обитали тогда поэтесса Вера Михайловна Инбер и целая компания друзей Волошина — сестры мужа Марины Цветаевой — Вера Яковлевна и Елизавета Яковлевна Эфрон, художница Магда Максимилиановна Нахман, рисовавшая всех, и литературовед, переводчик Борис Александрович Грифцов. Веселая и суматошная орда, которая с легкой руки молодого Толстого еще в предыдущем доме Цветаевой и сестер ее мужа (Сивцев Вражек пер., 19) получила название «обормотник».
Кого здесь, на 7-м этаже у Волошина, только не было, и что ни имя — то история: Марина Цветаева, Вячеслав Иванов, Осип Мандельштам, заходил Есенин с Клюевым, Шершеневич, будущая жена Ромена Роллана Мария Кудашева, писательница и наставница молодых Рашель Хин-Гольдовская, а кроме них художники — Фальк, Лентулов, Сарьян, Кругликова, Ларионов и состоявшиеся уже актрисы Камерного театра. Хин-Гольдовская запишет потом в дневнике: «В Обормотнике выбросили за борт все „условности“, то есть всякий порядок — всякую дисциплину. Но, как и во всякой коммуне, там создался свой устав… Взаимные восторги красотой, свободой и „лирической насыщенностью“ каждого момента. Все любуются друг другом, собой, все на „ты“…»
«Обормотской пастушкой» здесь за глаза звали мать Волошина, а в глаза величали «Пра» — прародительница. Обманы, обряды, мистические танцы, магические действия, полная карусель веселья, все то, что зовут в народе «черти в свайку играют». На кухне огромное блюдо просто винегрета на всех и — вечная нехватка стульев для всех, что тоже смешило. В единственном старинном кресле восседала Пра, курила тонкую папироску в янтарном мундштуке и тоже громко хохотала над шутками. Над чем смеялись? Ну, к примеру, над прозвищем Сергея Эфрона, мужа Цветаевой, Какахил. Он, уже выпустивший, кстати, прозаическую книгу «Детство», учился тогда на актера в Камерном, и его что ни день буквально распирало от пикантных историй. А Какахилом его прозвали потому, что в театре ему никак не давалась реплика «Ах, коль сейчас не подкрепят мне силы, я удалюсь в палатку, как Ахилл…». Ну разве не смешно?..
Цветаева напишет, что жизненным призванием Волошина «было сводить людей, творить встречи и судьбы, — и подчеркнет: — К его собственному определению себя как коробейника идей могу прибавить и коробейника друзей…». И признается потом об этом времени: «Это было лучшим из всех моих взрослых лет…»
Вот это и запомним!
169. Моховая ул., 6 (с. п.), — особняк князей Шаховских — Е. А. Красильщиковой (1821, перестроен в 1868 г., арх. А. С. Каминский). Здесь в 1934 г. открылся Литературный музей (директор Н. П. Бонч-Бруевич), в котором работал литературовед, историк, краевед Н. П. Анциферов. Позднее, с 1950-х гг. — музей М. И. Калинина. Ныне (с 2003 г.) — Центр восточной литературы при РГБ им. Ленина.
170. Моховая ул., 10 (с.), — дом Братолюбивого общества. Ж. — с 1899 до 1922 г., до высылки на «философском пароходе», публицист, историк, профессор и мемуарист Александр Александрович Кизеветтер. Здесь с 1918 г. его трижды арестовывали «за взгляды». И в этом же доме в 1911–1913 гг. жил поэт, прозаик, критик, мемуарист, издатель, юрист, основатель издательства «Гриф» — Сергей Кречетов (наст. имя Сергей Алексеевич Соколов) и его вторая жена — актриса, певица, прозаик, художница и мемуаристка Лидия Дмитриевна Рындина (урожд. Брылкина). Их жизнь, если хотите, яркий пример «окололитературного существования» в Серебряном веке.
Дом № 6 по Моховой улице
Они познакомились в поезде в 1905-м. «В купе, куда мы вошли, все места были заняты, но мне сразу уступил место молодой человек, оказавшийся русским. Я предложила это место отцу, а сама вместе с молодым человеком стала в коридоре, и мы разговорились… Полтора часа разговора в полутемном коридоре вагона решили мою дальнейшую жизнь…» Сергей стал звать ее Искрой и пообещал ей писать и посылать книги. «Я была как в чаду». Ей было 22 года, а Сергею, у кого брак с Ниной Петровской, поэтессой и беллетристкой, распался, 27.
Они поженятся, Лидия сменит фамилию и из Брылкиной (так требовала профессия актрисы) станет не Соколовой или Кречетовой, а Рындиной. Но в этом доме они и расстанутся. Поначалу ее любовь к Сергею была почти сумасшедшей. «Люблю его, ревную ко всем и всему, — записывала в дневнике. — Каждый день я… чувствую, как больше и больше во мне просыпается женщина — да, теперь я уже не холодная. Милый мой, как я дрожу за наше счастье, — и отчего нельзя спокойно им наслаждаться… Любовь и талант — Боже, я только этого хочу…» Но уже здесь, в этой квартире, начались измены у обоих. Отсюда Лидия уедет, бросив мужа, в Петербург и влюбится в становящегося «модным» поэта Игоря Северянина. А Кречетов перед эмиграцией займется вдруг строительством железных дорог. «Вы строите храм, — напишет Андрею Белому, — а я — железные дороги». Признается, что, «перевалив за 30 лет и убедившись, что литература не может и не хочет кормить меня ни в какой форме… решил я сделать деловую карьеру и… пустился в железнодорожные проекты, поставив себе целью стать директором железной дороги. Три года бился на этом поле, набил руку, сделал в соответственных кругах имя, и вот на днях становлюсь директором одной новой жел. дороги. Пока она будет невелика (около 100 верст), но, во‑первых, будет быстро развиваться, а во‑вторых, я работаю в нескольких других железнодорожных проектах и, если что-либо из них выгорит, устроюсь и там…» Вот и все с литературой у обоих.