Заключенный
Не страшится угроз.
Изо дня в день, из месяца в месяц
Безостановочно идет допрос.
Несут с фальшивками вперемешку
Протоколы съездов,
речей стенограммы.
Не выносят фашисты его насмешки,
Слова, как пощечина, бьющего прямо.
С глазами Тельмана вровень —
Пола промозглый и липкий камень.
Захлебываясь сгустками крови,
Голову он прикрывает руками.
Удар в висок…
Он теряет сознанье.
………………………………
Снова продолжают дознанье.
Следователь один
Сменяет другого.
Из-за дыма табачного меркнет свет.
— Откажитесь!
Признайтесь! —
Но снова и снова
Звучит непоколебимое:
«Нет!»
Германия знать о нем не должна.
Запретно имени упоминанье.
Изредка только жена
С Тельманом получает свиданье.
Она у врагов на виду
Под угрозою расправы близкой.
Письма, что от Тельмана к жене идут,
Ей дают в гестапо читать под расписку;
В них нет ни щемящего горя, ни жалоб,
Нет ничего, что чужому сказало б,
Как он страдает без дружбы, без света
В долгую зиму, в тюремное лето.
Сквозь решетку видя неба клочок, —
Вспоминает Тельман простор дорог.
……………………………….
В доме лесника тишина.
Утро ясное, день воскресный,
До того, как проснулись дочь и жена,
Тельман встал, напевая песню.
Он умылся водой ледяной
Из бадьи широкой.
Тельман шел.
Всё дышало весной,
Осветился лес на востоке.
В ярком солнце снег голубел,
Набухали на ветках почки.
Так он шел и шутливую песню пел,
Собирая подснежники дочке.
Возвращаться пора сейчас.
Солнцем залита вся опушка.
Осторожно он дверь приоткрыл.
Восемь раз
Прокричала в часах кукушка.
Слышен колокола удар.
Улыбаясь, Тельман хлопочет,
Раздувает маленький самовар —
Подарок тульских рабочих.
Тельман с ним возиться любил, —
Слушал, как закипал он, звонок…
— Встаньте! — близких он тормошил,
День какой! — И дочка спросонок
Руки тянет к нему сейчас:
— Хорошо, что ты с нами, Тедди.
Так уже бывало не раз —
Обещаешь, а всё не едешь.
…Это утро в сторожке лесной
Оттого ему памятным стало,
Что вот так собираться семьей
Доводилось Тельману мало!
В тот памятный и грозный час, когда
Шли самолеты с черными крестами,
Обрушивая бомбовой удар,
И по колосьям побежало пламя,
Сергей, Советской Армии солдат, —
Принявший боя первого крещенье,
Тех вспомнил, кто с фашистами
в сраженье
Вступили много лет тому назад.
Он Тельмана улыбку не забыл
И крепкое его рукопожатье.
В фашистских тюрьмах, в глубине могил
Погребены родные наши братья.
Он, юный пионер, им письма слал,
Он, комсомолец, полюбил их песни…
Вот показались
Танки в мелколесьи.
Он своего врага в лицо узнал!
И это человечества был враг,
Фашист, что в тридцать третьем сжег
рейхстаг,
Кому американские магнаты
Давали для войны моторы, сталь.
Кто, оглушив Европу криком «хайль»,
Ворвался к нам под грохот автоматов…
Стояли насмерть Родины сыны!
Сергей был ранен в первый день войны.
Сгустилась ночь. Его спасли тогда
Две комсомолки из погранрайона.
На поле смерти, в девичьих ладонях
Была живая Родины вода.
Тускнеет взгляд.
Сестра, водою брызни,
Верни его к борьбе за счастье жизни,
В ряды неисчислимые верни.
Ждет впереди нас долгий путь, товарищ,
Боль поражений, горький чад пожарищ,
Смерть близких…
Но за эту тьму взгляни, —
Победы небывалые огни
Увидишь ты, — хоть взорван Днепрогэс
И Украины города ослепли,
И в черных дымах синева небес,
И золотой пшеницы никнут стебли…
В зенитных вспышках небо над Москвой,
В кольце блокады город над Невою,
Панфиловцы еще не вышли в бой,
И подвиг свой еще не совершила Зоя,
Но всё ж победы светятся огни…
А тот, о ком ты помнил в эти дни,
Кого живым враги похоронили,
Кто заточен в тюрьме девятый год,
В безмолвной, бронированной могиле,
Он верит, он твоей победы ждет.
Ему приносят карту наступленья.
На клинья и на стрелы смотрит пленник.
«Что ж, Тельман,
Вы теперь сдаетесь?»
— Нет!
Кончается победный сорок третий.
Мы в сорок первом отступали здесь.
Луна сквозь ветви, как прожектор, светит,
Передвиженьем скрытным полон лес.
И словно на огромном полустанке,
Как поезда́,
Ждут отправленья танки.
Отчетливо всё видно из окошка.
В сторожке темной венчик света слаб, —
Мигает парафиновая плошка.
Здесь был еще вчера немецкий штаб.
Сергей стал переводчиком военным.
Прошли десятки пленных перед ним, —
Те, кто в своих признаньях откровенны,
И те, кто поражен безумьем злым.
Ночь на исходе. Тени стали резче.
Прилечь бы. Вдруг звонок средь тишины.
— К нам только что доставлен перебежчик.
Его вы срочно допросить должны.
Своими ранен в спину. Он в санбате, —
Горит в глубоком небе свет зари.
Худой, костлявый немец на кровати,
Приподнимаясь,
Тихо говорит,
Не пряча глаз:
«Herr Oberleutenant!
Я Тельмана так видел, словно вас,
Полмесяца назад.
Служил я прежде в Бауценской тюрьме;
Перед отправкою на фронт проститься
К товарищу пришел, сказал он мне:
— Здесь Тельман!
— Жив!?
— Ты можешь убедиться.
Он разрешил, хоть многим рисковал.
— Войди. — Я на пороге молча встал.
Теперь об этой встрече удивительной
Скажу вам, ничего не утая.
Я не поверил: „Тельман — вы, действительно?“
Тогда он улыбнулся: „Это я“.
О самом важном для себя спросил я.
На мой вопрос он дал ответ прямой:
— Германии не одолеть Россию,
Я знаю — победит советский строй!
Я верю, что народ наш будет в дружбе
С народами страны советской жить.
Сюда идут. Расстаться было нужно,
Но главное мне удалось спросить.
Сказал мне Тельман, — к нам идет спасенье,
Он сохраняет веру в свой народ».
………………………………………
Сергей везет в штаб фронта донесенье.
Шофер дает машине полный ход.
Дивизиям дорогу пробивая,
Громады танков двинулись в прорыв…
Полковник донесение читает.
— Товарищ маршал! Тельман жив!
В своей надежде и в своей печали
Всегда он с нами, гнету вопреки.
… Лежат пилота руки на штурвале.
Орудия БМ загрохотали,
Идут на запад русские полки!
Оживают Нева, Неман и Висла,
Ломают лед упрямые воды.
С армиями
шагает на приступ
Весна сорок четвертого года.
Мы к тебе приближаемся, Тельман, — слышишь?
Громим бастионы Пруссии Восточной.
…Из канцелярии Гиммлера вышел
Приказ совершенно секретный, срочный.
Тельмана вталкивают в машину.
Железные задвигают дверцы.
В заходящем солнце — холмы, долины
Страны, которой он отдал сердце.
Для нее, он верит, — придет однажды
Избавление от фашистского ада…
Надпись «Свое получает каждый»
Выкована на Бухенвальда[1] ограде.
Сколько тут замучено братьев!
Подвиги их враги не скроют.
«Каждому — свое!»
Палачам — проклятье,
Бессмертье народной борьбы — героям.
Пулеметы на лагерь смотрят с вышек.
Окруженный врагами, Тельман вышел.
Каждый метр этой дороги
Вмятинами
Последних шагов отмечен.
Огонь опалил лицо на пороге,
Страшным жаром
Дохнули печи.
Я лицо человека вижу,
Гневные глаза голубые.
Тельмана слова последние слышу
Через стены глухие.
Испепелить его волю властную
Пламя не в состоянии.
И народы мира слышат —
«Да здравствует Свободная Германия!»
Альпийскими фиалками, травою
Лужайка заросла в кругу дубов.
Поодаль, отдыхая после боя,
Дремал, не слыша птичьих голосов,
Солдат советский под высоким небом.
Горячею рукой коснулся век
Закатный луч. Нет, воин спящим не был,
Сергей увидел, — он уснул навек.
Подостлана друзьями плащ-палатка,
На гимнастерке сгусток кровяной