Столько Леня видел за день, столько было событий, и надо, чтобы мама обо всем узнала.
Уже напившись молока и, весь вымытый, чистый, с завязанным пальцем, лежа под прохладной простыней, он всё еще без умолку болтает.
— Спи! Спи! Завтра доскажешь, — говорит мама.
— Завтра нескоро…
На минутку Леня закрывает глаза и вдруг видит степь. Только она не желтая и не серая, а голубая, и течет, колышется под теплым ветром. Да это вода! Леня берет маму за руку, чтобы она его не искала. Они погружаются в воду и вместе плывут, смеясь от радости.
И. ДемьяновЗдесь до осени проживем
Просыпаются листья дубравы,
Ветер тронул вершин басы.
Ночь ушла,
обронив на травы
Жемчуг круглой густой росы
День выходит зарею розовой,
И горит облаков гряда…
Гулко падает
с камня
в озеро
С солнцем смешанная вода!
Утки дикие с криком сели —
Их покачивает волна.
А вокруг — молодая зелень
Так и манит к себе она!
«Зис», рыча, переехал мостик,
Клокотала река под ним…
Мы приехали к солнцу в гости,
К водам,
искристым, голубым!..
Вот и домик, лесами сжатый.
Пахнет утро
смолой
и мхом.
— Выходите, —
сказал вожатый,
Здесь
до осени проживем!
И. ДемьяновОгоньки
Там, где берег яркой зеленью зарос,
Где хоть камешки считай
на дне реки,
На пригорках
у развесистых берез —
Полевых цветов
живые огоньки.
И не гасит их
ни ветер,
ни гроза,
После дождика
сильней еще горят!
Можно, кажется,
обжечь
о них глаза —
Столько яркости
в себе они хранят!
И такой под каждым
деревом уют!
И такая на пригорках тишина!
Только слышно, как
кузнечики куют,
Камышом шуршит
у берега волна.
И куда ты ни посмотришь, —
от реки
Всюду светятся и радуют глаза
Полевых цветов
живые огоньки.
И не гасит их
ни ветер,
ни гроза!
И. ДемьяновВ походе
Не в обиде мы на лето:
В это лето
много света,
И тепла и солнца много,
Синь озер и синь небес…
Меж лугов бежит дорога,
И за рощицей
у стога
Поворачивает в лес.
Ветерок —
ребята рады,
Быстрокрылому, ему:
Это лето в Ленинграде
Горячее, чем в Крыму!
На кустах щебечут птицы,
И стоит в полях стеной
Чуть шуршащая
пшеница…
Стали бронзовые лица.
Хорошо б водой облиться
Из колодца
ледяной!
Сеня шутит на пригорке,
Став под самые лучи:
— Может солнышко
пятерку
В это лето получить! —
Но сказал смеясь Сережа,
Быстро прячась за кусты:
— Не хвали,
зазнаться может
Солнце так же, как и ты!.. —
Шлет прохладу лес косматый,
И уже издалека
Отдыхающим ребятам
Улыбается река.
С. ГансовскийВоры
— Ну, повтори еще раз… Ты что, не слышишь, что я говорю?…
Мальчик не отвечал. Он смотрел, задумавшись, в окно.
Женщина на постели дернулась под серым одеялом.
— Том! — голос у нее был нервный и высокий.
— Да, мама. — Большие серые глаза мальчика остановились на раздраженном лице женщины.
— Ты слышишь, что я говорю?
— Слышу.
Мальчик как будто очнулся от сна.
— Так что же ты не делаешь?
— А что делать? — глаза у мальчика были недоумевающие, задумчивые.
Женщина приподнялась на постели, одеяло соскочило с плеча, обнажая бледную сухую кожу. Она встряхнула длинными, не чесаными черными волосами.
— Ты убить меня хочешь. Дай воды!
Мальчик в углу комнаты приподнял эмалированную крышку с ведра и зачерпнул кружкой. На мальчике была полосатая трикотажная рубашка, какие носят ребята в городе, и вытертые бархатные штаны до колен.
Он подал матери воду. Она выпила половину кружки и выплеснула остаток на пол.
— Ты, наверно, хочешь меня убить.
— Да нет, мама. Зачем ты так говоришь?…
— Ну повтори всё, что ты скажешь там.
— Да зачем? Я же знаю.
Женщина гневно взмахнула рукой.
— Ну ладно, ладно. Я сейчас… Я подойду к окошку, постучу. И, когда мне откроют, скажу…
— Дурак! — Женщина в отчаянье приподнялась и опять бессильно упала на серую подушку. — Дурак! Вот совсем не так. Сначала ты подашь квитанцию. Если ты сначала начнешь говорить, он захлопнет окошко и не станет ничего слушать.
— Ну да! Я забыл… Сначала я подам квитанцию, а потом начну говорить. — Голос у мальчика был монотонный. Он смотрел всё туда же, в окно, где в солнечном луче искрились пылинки. — Я скажу, что папа прислал нам денег из Висконсина, но мама больна и не может за ними прийти. Она послала меня и дала мне квитанцию.
— Ну, и дальше?
— Всё.
— А если он спросит, ходишь ли ты в школу и есть ли у тебя школьное удостоверение, — что ты скажешь?
— Я скажу, что не хожу в школу, потому что мы приехали сюда недавно, и я не успел начать.
— Ну а потом?
— Потом я сосчитаю деньги.
— Не отходя от окошка?
— Не отходя от окошка.
— Потом?
— Потом зашпилю карман булавкой и буду держать его вот так.
— Сколько должно быть денег?
— Сорок два доллара… И сразу пойду домой, никуда не заходя и не глядя по сторонам.
— Ты знаешь, для чего нам нужны деньги?
— Знаю. Ведь ты же объясняла.
— Ну ладно. — Женщина облегченно откинулась на подушку. Он; пошарила рукой по груди. — Если бы не это, я бы сама пошла. Разве можно тебя посылать за деньгами!
Мальчик повернулся и пошел к двери. Женщина смотрела на его маленькую фигурку. На локте полосатая рубашка у него была чуть-чуть продрана. Мальчик взялся за деревянную ручку двери.
— Том!
— Что?
— Поцелуй меня.
Он вышел и зажмурился от солнечного света. Бараки на этой окраинной улице стояли далеко один от другого. Чахлые травинки росли между булыжниками. Сразу за их домом начинались железнодорожные пути. Красные, синие, фиолетовые вагоны стояли на рельсах.
Где-то далеко прогудел паровозный гудок. Значит, 10 часов. Хорошо в городе! Всегда знаешь, сколько времени. У каждого часа свои звуки. Утром в 6 часов за стенкой начинает ругаться Джаспер. Он всегда ругается, пока встает и пьет кофе. Потом проезжает фургон молочника. Колеса стучат по булыжнику, — 7 часов. На этой улице редко кто берет молоко, но он тут ездит, потому что ему ближе.
Потом пригородные поезда. Каждый час. Не то, что на ферме. Там только три времени. Утро — надо выгонять корову и теленка. Полдень — мать приходит доить и приносит ему завтрак. Вечер — корову гнать обратно. А зимой совсем нет времени, — сидишь весь день в комнате и смотришь на двор в продутый в стекле кружок.
Хорошо в городе! Можно ходить по улицам и рассматривать дома, магазины, трамваи. Можно пойти в порт и смотреть на корабли.
— А сколько тебе лет? — спросил кассир.
— Одиннадцать.
— Откуда же вы приехали?
— Из Висконсина. Там у нас была ферма. Папа остался работать в лесу, а мы приехали сюда к бабушке.
— А почему же бабушка не пришла за деньгами?
— Она умерла. Два месяца тому назад.
— Ну, ладно. Вот сосчитай. Сорок два доллара. Смотри, чтобы у тебя не украли. Сразу иди к матери домой.
— Спасибо, мистер.
Кассир скучающе оглядел маленький зал почтового отделения с кафельным полом и серыми стенами. Небольшая очередь стоит за письмами у барьера напротив. За столом толстый небритый мужчина пишет письмо. В углу возле телефона-автомата высокий тощий брюнет шарит в карманах, ищет монетку. За деньгами больше никого нет.
Кассир захлопнул окошко. Мальчик пересчитал еще раз деньги. Всё правильно. Он сунул деньги в карман, вытащил из другого кармана булавку.
— М-м-м!
— Что? — мальчик обернулся.
Перед ним стоял мужчина в полосатом измятом пиджаке и темных брюках. Мужчина был высокого роста. С подвижным, нервно дергающимся лицом, с черными седеющими всклокоченными волосами. У него был высокий лоб с залысинами, глубокие морщины возле рта.
— Что, мистер? — недоуменно спросил мальчик, держа в руке булавку.
Мужчина показал себе пальцем на губы и помотал головой. Потом он взял себя за ухо и снова помотал головой. У него были блестящие черные глаза. На доске барьера он показал, переставляя пальцы, что надо куда-то идти.
На лице у мальчика были недоумение и растерянность. Он широко раскрыл серые глаза и отступил на шаг, прижав руки к груди.
— Я вас не понимаю, мистер. Вы не можете говорить?
Мужчина помычал. Он начертил в воздухе пальцем какую-то фигуру.