Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 — страница 80 из 123

— Миша, будь осторожен, не простудись.

Вот теперь хотя бы только один глоток, одну только каплю!

Потом молодому человеку показалось, что он теряет последние силы. Он задыхался, давило грудь, стучало в висках, в глазах кружились красные пятна… а по голове струился песок с шорохом, который казался Мише грохотом.

Сознание его помутилось. Он затих. Песок пересыпался через его тело.

Прошло не мало времени. Один из песчаных холмиков, насыпанных бурей, зашевелился. Миша поднял голову.

Ветра почти не было. Густая пыль еще висела в воздухе, но песок лежал почти неподвижно. Миша попробовал сплюнуть песок, набивший рот, но слюны не хватало. Ему пришлось пальцем очистить сухой рот. Распухшим языком он облизал потрескавшиеся губы и только теперь заметил, что на небе бледно мерцали звезды… Но был ли то вечер или утро, — Миша не знал.

Он посмотрел на часы. Стрелки не двигались, повидимому, и в механизм попал песок. Деревцо саксаула, к которому он стремился подойти в начале бури, было наполовину засыпано песком. Барханы, лежавшие до бури в форме полумесяцев своими рогами к нему, теперь повернулись рогами в другую сторону. Как будто вся пустыня изменила свой облик, и Миша больше не знал, в какую сторону надо идти.

Компаса в кармане не оказалось. Вероятно, он выпал. Миша стал в отчаянье разрывать около себя песок. Но вскоре понял, что это безнадежно.

Песок остывал, повеяло прохладой. Повидимому, ночь только наступала. Измученный всем, что ему пришлось пережить, Миша лег на прохладный песок и быстро заснул.

Проснулся он от жажды и голода. Солнце уже взошло, и песок снова стал накаляться. Чтобы немного утолить жажду, Миша стал жевать терпкие побеги саксаула. Это не помогло. Он решил двинуться в путь.

Деревцо саксаула, к которому он шел перед бурей, стояло немного правее намеченного им по компасу пути. Поэтому он взял направление левее саксаула. Шел он медленно, слабея с каждым часом от мучительной жажды.

В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Встречающиеся отдельные кусты колючек стояли неподвижно.

Вдали, там, где пустыня сливалась с небосклоном, появились цепи снежных гор, у подножья виднелась зелень. Там вода! Миша ускорял шаги… Нет, — мираж…

Кругом все застыло, скованное зноем. Песок, солнце. Жара.

Сколько он прошел за этот день и сколько ему еще осталось идти до колодца, Миша не знал. С трудом вытаскивая ноги из песка, он медленно брел всё вперед и вперед.

Он не заметил, где и когда оставил пустой бидон, но ружье было с ним, и он его не бросал, хотя нести было невыносимо тяжело. Подняв голову, он неожиданно увидел воду. Широкое серое озеро или море лежало вдали, сливаясь с горизонтом. Оно блестело на солнце.

«Неужели опять мираж?» — пронеслась мысль в его разгоряченном мозгу. Он посмотрел под ноги и заметил, что идет по широкой тропе, еле заметной в глубоком песке. По обе стороны тропы вздымались песчаные холмы, принявшие очертания громадных горбов каких-то допотопных чудовищ. На тропе валялись выбеленные солнцем и ветром кости. «Должно быть, верблюды», — как-то равнодушно подумал Миша.

Над ближайшими холмами кружилась громадная птица, то спускаясь к песку, то снова поднимаясь высоко в небо.

«Уж не меня ли выслеживает этот стервятник? — подумал Миша. — Но я еще жив… — и он вспомнил о ружье, которое болталось за спиной. — Я жив…»

С невероятным усилием он снял его с плеча, кое-как прицелился в птицу и нажал курок. Раздался выстрел. Птица взлетела повыше, потом, кружа в воздухе, стала снова спускаться над морем. И тут вдруг Миша понял, что серые полосы моря — это шоры, серые солончаки, он также понял, что идет по караванной тропе к колодцу, указанному на карте. Следовательно, он не сбился с пути, колодец близко, но идти он уже не мог. Тогда последним усилием Миша заставил себя снова взять ружье и выстрелить. Он стрелял, чтобы его услышали у колодца. Ведь там могли быть люди. Потом он тяжело опустился на песок, сознавая, что больше не встанет.

Откуда-то снова прилетел стервятник и опустился на ближнем бархане, выжидая. Миша приоткрыл глаза, еще раз выстрелил, почти не целясь, и потерял сознание.

Он очнулся оттого, что кто-то вливал ему в рот воду, — а он не мог глотнуть.

«Всё равно…» — вяло подумал он, не открывая глаз, и снова потерял сознание…

Лена нашла в песках умирающего от жажды человека и не знала, — что делать? Дотащить его до колодца — не было сил. Воды с собой она взяла слишком мало, чтобы окончательно оживить его. Идти домой за помощью — это займет слишком много времени. Человек может погибнуть…

На метеорологической станции всполошились, когда Лена не вернулась к назначенному сроку.

— Куда же она ушла? — взволнованно спрашивал Дмитрий Алексеевич. — Зачем ее отпустили?

— Сколько раз мы ходили в пески и всегда возвращались во-время! — отвечала Катя. — Я возьму с собой воды и пойду за ней.

Проводник Махмуд молча слушал разговор, потом сказал:

— В пески пойду я, — и, не ожидая возражений, он стал спокойно собираться. Велел своему сыну Якубу привести верблюда, связал охапку нарубленного саксаула, налил бочонок водой, завернул в чистую тряпку несколько пшеничных лепешек, взял кусок брезента, веревку, чайник, зарядил ружье, проверил, есть ли запасные патроны.

— Куда столько набрал? Уж не собираешься ли ты, Махмуд, уехать на целую неделю? — спросил его Дмитрий Алексеевич.

— Кто знает? Лучше взять много, чем взять мало, — невозмутимо ответил туркмен.

Через полчаса Махмуд ушел. Следы девушки еще ясно были видны на песке. Солнце садилось в пески, и от верблюда падала длинная тень, медленно двигавшаяся по барханам.

На рассвете Катя первая заметила Махмуда. Он шел впереди. На верблюде сидела Лена, а сбоку в подвешенной брезентовой люльке лежал незнакомый человек.

Лена рассказала, что, если бы не Махмуд, они, наверное, бы погибли, хотя и были всего за несколько километров от колодца.

Махмуд пришел, когда вода у Лены уже давно вся вышла. Чтобы хоть как-нибудь защитить найденного путника от убийственных лучей солнца, Лена сняла с себя гимнастерку и устроила маленький уголок тени над головой путника. Страдая от жажды сама, она всю воду до последней капли отдала умирающему. Солнце сожгло ей кожу на руках и и на спине, губы потрескались от жажды, язык распух, но она знала, что вода нужнее ему, что, пока есть вода, жизнь еще будет в нем теплиться.

Когда Махмуд их заметил, девушка лежала неподвижно рядом с полумертвым человеком.

Махмуд не сразу дал им пить. Он развел костер, нагрел в чайнике воду и заварил кок-чай. Пока вода нагревалась, он смачивал водой лица, шеи и руки пострадавших. Потом стал давать понемногу пить горячий чай. Лена ожила быстро и попросила есть. Найденный Леной человек почти не мог глотать, и его перенесли в брезентовую люльку, которую Махмуд предусмотрительно пристроил на боку у верблюда.

Миша пролежал на метеорологической станции несколько дней. Обе девушки ухаживали за ним. Дмитрий Алексеевич сообщил по радио в Ташкент о случившемся, и к концу пятого дня к колодцу подошел небольшой караван из трех верблюдов. Это приехал Ишим из экспедиционной геологической базы за Мишей.

Он рассказал, что Константин Иванович был так болен, что, когда Ишим приехал с новым запасом воды и продуктов, пришлось тотчас же уложить больного в люльку и везти на базу. В палатке Ишим оставил всё необходимое, если бы туда вернулся Миша.

На другой день он возвратился к палатке. Миша не пришел. Искать его в песках Ишиму не было смысла, ведь следы давно замел песчаной бурей. Поэтому Ишим поспешил на базу с тревожной вестью На поиски должен был вылететь самолет, но в это время из Ташкента сообщили по радио, где Миша, и начальник экспедиции снарядил Ишима в дорогу…

— Пустыня не любит беспечный человек. Идешь на два часа — бери хлеба, бери воды на пять дней! — закончил свой рассказ Ишим.

— Я оставил всю воду больному, Константину Ивановичу, не мог же я поступить иначе, — попробовал оправдаться Миша.

— Мало знаешь пустыню, — вмешался в разговор Махмуд. — Плохо знаешь людей. Разве Ишим не видел, что у вас мало воды? Разве Ишим не привез на другой день с собой воду? Зачем торопиться? Лучше было терпеть в палатке, чем умирать среди песков… Кому от этого польза?

— Да, если б не Лена, — я бы погиб! — и Миша с горячей благодарностью посмотрел на девушку.

Р. ПогодинМороз

Рис. Н. Муратова

Мороз всё зажал в свой ледяной кулак. Дома, казалось, теснее прижались друг к другу. Словно вымазанные известкой, белели никогда не замерзавшие стекла витрин. Кусты в сквере топорщились колючими снежными шипами, а седые от инея деревья боялись шевельнуть обмороженными ветками. Затаившийся под холодными арками ветер появлялся на улице вслед за автобусом или стремительной «Победой».

— Ух ты!.. — сморщился Толик, выйдя с Петькой Шапкиным из школы. — Холодина, даже в носу щиплет.

— Морозик! — задрав кверху голову, заявил Петька. Сощуря глаза, он внимательно оглядел небо и, крутнув согнутой в локте рукой, заявил: — Вот завтра завернет, — носа на улицу не покажешь.

— Не завернет, — возразил Толик, — у нас мороз долго не держится. — Подбородок у Толика мелко дрожал, сам он сгорбился, сунул руки в рукава и, зажав портфель подмышкой, пританцовывал вокруг солидного широколицего Петьки.

— Много ты знаешь! — глядя на товарища, снисходительно улыбнулся Петька. — Смотри, небо над крышами зеленоватое и дым свечкой стоит.

— Пускай стоит, — пробормотал Толик в мех воротника, — а у меня уже руки отваливаются.

— Закаляться нужно было. — Петька сунул приятелю свои толстые меховые рукавицы. — На, живо согреются.

Пока Толик хлопал себя по бокам, отогревая застывшие пальцы, Петька подбежал к заиндевелой стене школы и ногтем по инею вывел: «Завтра занятий не будет. Мороз», — подул в кулаки, глянул еще раз на небо и крикнул: «Пусть мои уши отмерзнут, если вру!»