Курганов сбежал по трапу на палубу. Заметив дремавшего в тени американского моряка, присел возле него, разбудил.
— Скажите, — вам случалось бывать в трюмах?
— Конечно, сэр, не раз.
— А вы не обратили внимание на мачты? Они пересекают все этажи до самого днища?
— Да, пересекают.
— Они состоят из трубы или в теле мачты есть отверстия?
— Есть дырки, не понятно для чего, в каждом этаже. Сунешь руку, нащупываешь еще одну внутреннюю трубу, сплошную, — с недоумением отвечал разбуженный моряк.
— А из этих дырок не дует?
— Немного тянет свежим воздухом, да ведь когда открыты люки, этого не замечаешь.
— Спасибо, — сказал Курганов, — теперь ясно.
Вдали показался какой-то корабль, шедший на сближение. На его передней мачте вдруг поползли вверх какие-то комочки и неожиданно развернулись яркими лоскутками сигнальных флагов.
— Ишь, как принарядилась старушка! — сказал нагнавший Курганова Аллен, показывая на корабль. — Это в вашу честь, в честь советских моряков. Канонерская лодка «Пампа» принадлежит к военному флоту Аргентины. Мы ее постоянно встречаем, когда проходим эти места. Она здесь патрулирует, потому что рыбаки часто затевают между собой драки с поножовщиной и даже со стрельбой. Конкуренция! Кто раньше привезет улов, — больше выручит за рыбу.
В салоне Девис и Бельчер попрежнему сидели друг против друга.
— Кто бы мог подумать, что простая лампа наделает столько неприятностей! — начал шкипер. — Мы с моим помощником еще раз обсудили ваше предложение, мистер Курганов, относительно спасательных плотиков. Теперь оно вполне своевременно. Здоровые люди могли выплыть из водоворота, но о тех, кто находится в бесчувственном состоянии, мы обязаны позаботиться. Я сейчас отдам приказ снимать филенки дверей, койки в каютах, — словом, начнем сколачивать плоты.
— А я полагаю, что мое предложение теперь потеряло всяким смысл, — спокойно ответил Курганов. — Никому эти плотики не нужны.
— Позвольте, я вас отказываюсь понимать! — начал горячиться Девис.
— Вы с самого начала всё прекрасно понимали, сэр. Лучше нам сейчас поговорить начистоту. В трюмах «Морского цветка» много воды, но держит корабль на воде не воздух под палубой, а пловучий груз. Каждый моряк знает манильские канаты из пальмовых волокон. В воде они не тонут, бухта такого каната выдерживает тяжесть человека. Почти весь груз «Морского цветка» — веревки, очевидно, тоже из пальмовых волокон. Кораблю грозила опасность разбиться о скалы, и это было действительно опасно. Тогда вы приказали послать в эфир сигнал бедствия. Но когда вас от скал отвели и ураган пролетел, тогда, сэр, вы, сговорившись с вашим помощником, повидимому, собственноручно перерубили буксирный трос. Он лежит опечатанный в кладовой на «Кузнеце Захарове», и составлен официальный акт, что на нем видны следы от зубила.
— Ложь!. Ложь!. Я привлеку вас к ответственности за клевету!.. — бесновался шкипер.
— Этого я не боюсь, — спокойно парировал Курганов. — Специалисты инженеры осмотрят мачты корабля и дадут заключение, что это своего рода вентиляционные каналы. Во время войны корабль, вероятно, перевозил военные грузы; некоторые взрывчатые вещества выделяют ядовитые, легко воспламеняющиеся испарения. Вот почему устроена такая вентиляция, — чтобы пары не распространялись под палубой, а уходили в атмосферу. Значит, и воздух в трюме не мог образовать воздушную подушку, а вылетел бы через мачту, как газ из раскупоренной бутылки с лимонадом.
С минуту Девис и Бельчер сидели подавленные. Наконец шкипер пришел в себя.
— Что ж, предположим, всё так… Вы хотите упрятать меня в тюрьму? Ничего не выйдет. Меня нельзя обвинить в попытке обмануть страховое общество, вы сами пришли к выводу, что судно держит наплаву груз.
Курганов пожал плечами.
— В этом вас никто не обвиняет. Вы решили смошенничать в другом, обмануть нас, советских моряков. Рассчитывали как-нибудь продержаться до утра, потому что заранее знали о присутствии в этом районе канонерской лодки «Пампа». За спасение парохода полагается денежная премия, и не малая. Но военное судно обязано оказывать помощь потерпевшим кораблекрушение, не беря за это вознаграждение. Однако вы жестоко просчитались, мистер Девис. Нас не интересовали ваши доллары, из-за них мы не стали бы рисковать. Но теперь с вас взыщут всё до последнего цента. Нам эти деньги стали нужны. Я знаю, экипаж «Кузнеца Захарова» пожертвует свою часть премии в пользу пострадавших американских моряков с «Морского цветка» на лечение и чтобы они могли просуществовать, пока опять найдут работу. Хорошо бы не на таком паршивом судне и не у такого капитана, сэр…
В. А. Шумилин
Он вышел в школу поутру
И, как хороший брат,
Он заодно свою сестру
Отправил в детский сад.
Потом немного постоял
Зачем-то у ворот.
Как дворник снег в сугроб сгребал,
Глядел, разинув рот.
Он взял у дворника метлу
И снег убрать помог.
Читал газету на углу,
Покуда не продрог.
Тут только вспомнил он о том,
Что начался урок.
Он в школу бросился бегом,
Сбивая встречных с ног.
Смеялись все ученики,
Когда он в класс вбежал,
А в это время у доски
Приятель отвечал.
— Ну, что ж ты, Виктор, опоздал? —
Степан Кузьмич спросил.
— Меня наш дворник задержал,
Я очень занят был.
Школьные занятия
Начались давно,
Но сидят приятели
С сумками в кино.
Им не до учения,
Не до школы им:
Смотрят с увлечением
Интересный фильм.
Хороши косички
У моей сестрички.
И вам таких косичек
Нигде не отыскать.
Хорошие косички,
Да скверные привычки:
Люблю я за косички
Сестричку потаскать.
Володя — хитрый ученик:
О нем идет молва,
Что не один завел дневник,
А сразу даже два.
Когда ему поставят пять, —
Один дневник решит подать,
Когда же — два, тогда — другой.
Изобретательный какой!
Э. ШимВесенняя осень
Хожу я в лес, смотрю, — какие происходят в нем весенние перемены.
На сухих местах зазеленела трава. На ветвях почки стали тугие и блестят, словно водой намочены. Скоро лопнут они, и в зеленую дымку окутается лес…
А тут что такое?
Вышел я на полянку, а на ней самая настоящая осень хозяйничает!
Стоят вокруг молоденькие дубки, с головы до ног в желтых осенних листьях. И на земле лежит желтый шуршащий ковер. И стоит возле пенька на толстой ноге гриб — сыроежка, в красной шляпе набекрень.
Да уж не снится ли мне всё это?.
Поморгал я глазами… Нет, всё настоящее. А поверить не могу. Не могу я поверить, что б такое было!
Сел я на пенек над сыроежкой, охаю тихонько, головой качаю. А перед самым носом у меня — червонные листья на дубовых ветках…
Стала мне закрадываться в голову мысль: а что, если эта полянка волшебная! Как в сказке. Не бывает тут зимы, не бывает лета. Вечная осень стоит. И можно сюда в феврале ходить по грибы. А в июне — собирать багряные листья…
Тишина разлита над полянкой. Ни шороха, ни хруста, ни птичьего голоса.
«Чок!»
Сорвался с ветки перед моими глазами сухой лист, закачался в воздухе, упал.
И открылась на месте листа тугая коричневая почка.
«Чок!» Сорвался второй лист. Еще почка открылась.
Ах, вот в чем дело-то!
Нагнул я ветку и увидел, что в пазухе каждого листа сидят спрятавшиеся почки. Наверное, укрылись от зимних холодов. А теперь разбухли и выталкивают старую листву. Оттого и на земле — сухой ковер…
Я его ногой разгреб, а под ним — зеленая трава…
Сорвал я сыроежку. Она свеженькая, крепенькая. И тут вспомнил я, что сыроежки у нас осенью до самого снега держатся. Не боятся заморозков, стойкие.
Так почему бы им и весною не появиться? Конечно, эта вот — самая первая, весенняя!
Ясно. Значит, и на этой полянке — весна. Только ее не сразу узнаешь. Она осенью прикинулась.
Э. ШимСтрах-дерево
Шел я весенним вечером домой из соседнего колхоза. Чтобы сократить путь, свернул с большака в лесок. Пробрался сквозь ольшаник, через ручей перескочил — и вот опять впереди дорога показалась.
В этом месте проложена она по самому краю обрыва. Стенки у него крутые, песчаные. Не так-то легко наверх влезть.
«Ну, — думаю, — ничего! Взберусь. Зато сразу на два километра ближе к дому буду». И полез.
Р-раз! — схватился рукой за хиленькую березку.
Два! — за пенек уцепился.
Три! — на ветке повис. Так и лезу.
Песок подо мною осыпается, сучья трещат, камни сыплются. Медвежий шум стоит в овраге.
Вот, наконец, и вершина. Осталось теперь только сквозь кустарник пробраться — и буду я на дороге.
Нырнул я в темные кусты, руками ветки раздвинул и вдруг…
Вдруг такое увидел, что и вспоминать страшно.
Из чащи голых весенних кустов просунулись ко мне не то клешни, не то огромные паучьи лапы. Мелькнули над головой. Щелкнули. Усики-щупальца пробежали у меня по лицу. Охнул я. Отшатнулся назад, руками закрылся. И, конечно, не устоял на крутизне.
Опомниться не успел — фи-и-у-уть! — ветка, пенек, березка промелькнули, — трах!!. — и лежу я на дне оврага, в куче прошлогодних листьев.
Лежал долго. Потом приподнял голову.
Тихо в овраге. Никто не шевелится. Кусты недвижны.
А может, только притаился тот зверь? Кинется сверху.
Бочком, бочком выбрался я из листьев, пригнувшись, отбежал назад, за елку, за осинку… Далеко стороной обошел страшное место и уж там выбрался на дорогу.