Но тут автоматически вступает в работу «мальчик с пальчик», или регулятор, который при всех изменениях нагрузки в электрической сети поддерживает постоянное число оборотов турбины.
Регулятор — это вожжи турбины. Только наш «мальчик с пальчик» должен удержать не пароконную упряжку, а огромный табун из 160 тысяч лошадей: мощность куйбышевской турбины.
Инженер-конструктор и слесарь-сборщик проверяют регулятор, но у них что-то не ладится. Конструктор прильнул к щиту с приборами, взялся за правый маховичок и крутит направо и налево, направо и налево. Глаза впились в указательную стрелку на одном из приборов.
— Что же ты, милая? Остановишься на том делении, где тебя просят?
Он уже двадцатый раз крутит маховичок, а стрелка качается, как неприкаянная.
— Вот неслух!
Рядом слесарь просунул руку в глубину регулятора, ощупывает пальцами отводящие трубки. Ищет там погрешность.
Долго идут поиски. Долго конструктор молча думает о чем-то. Долго сверяет с чертежами каждую деталь регулятора. И вдруг решительно скатывает чертежи в трубку.
— Друг мой, — говорит он слесарю. — Напрасно мы с вами мучаем ни в чем не повинный регулятор. Наш «мальчик с пальчик» приводит в действие лопатки направляющего аппарата. А его что приводит в действие?
— Сервомотор, — подсказывает слесарь.
— Правильно, сервомотор. И мы с вами уже собрали сервомотор для куйбышевской турбины, но отправили его на Волгу. Здесь мы пользуемся слабеньким заводским сервомотором, а он не подходит для такой могучей турбины. Вот вы, здоровый мужчина, попытайтесь затолкать свои ноги в дамские туфельки на высоких каблуках и походить в них по улице. Вас тоже закачает, как регулятор. Придется всё еще раз проверить на Волге.
Придется и нам с вами, юные друзья-читатели, обождать пусковых испытаний на Волге.
Башней выросла в цехе куйбышевская турбина, а живого дыхания в ней нет. Оживить ее в цехе невозможно. Для этого пришлось бы перегнать Волгу через цех. Турбина оживет через несколько месяцев на электростанции, когда волжские воды толкнутся в ее лопасти.
А нам хочется сейчас увидеть живую, работающую турбину.
Это было на Дону в теплую летнюю ночь.
Невдалеке за плотиной шумело молодое Цимлянское море, и легкий ветер с моря, смешанный с пряными запахами степных трав, врывался через полуоткрытые двери в нагретый машинный зал.
В полночь на кранах под высоким потолком проплыли подвесные люстры, озарив стальной корпус турбины и людей, столпившихся вокруг нее. Тут инженер-конструктор, которого мы видели в цехе у регулятора. Он и здесь стоит у регулятора, взволнованно ожидая пуска. Тут начальник строительства. Главный конструктор завода. Дежурный по машинному залу. Инженер-шеф монтажа, руководивший сборкой цимлянских турбин в глубоких кратерах на берегу Дона.
Шеф монтажа стоит у пускового штурвала. Он взглянул искоса на черномраморный щит с приборами и на людей, полукругом стоявших вокруг турбины. Люди так притихли, что могли бы услышать жужжание мухи, если бы она залетела в машинный зал. Но шефу и этого показалось мало. Своим спокойным, холодноватым взглядом он потребовал от людей такой тишины, чтобы каждый мог услышать, как бьется сердце соседа.
А потом взялся за штурвал.
— Иван Васильевич, только не торопитесь, — тихо проговорил сзади главный конструктор завода Ковалев.
— До двадцати оборотов, для начала больше давать не буду, — быстро ответил шеф.
И медленно повернул штурвал направо.
В это время в глубине шахты дежурный мастер стоял у сервомотора, а дежурный инженер следил за фонарем, в котором влажно поблескивал неподвижный вал турбины. Инженер сказал мастеру:
— Сережа! Следите за штоком сервомотора.
— Есть следить за штоком сервомотора, — баском ответил мастер.
— Сколько делений он прошел?
— Десять.
— Ваш Иван Васильевич не торопится.
Мы с вами знаем уже, что сервомотор воздействует на регулятор, а регулятор воздействует на лопатки направляющего аппарата и, поворачивая их, открывает воде доступ в турбину.
Если шток сервомотора пройдет немного делений и регулятор слегка приоткроет лопатки, если в турбину прольется немного воды и она от этого придет в движение, значит, она чувствительна к потоку. Значит, люди на заводе поработали на совесть!
Инженеру страстно хочется, чтобы цимлянская турбина оказалась чувствительной к потоку. Наконец, происходит то, чего он ждал с таким напряжением. Тяжелый вал вздрагивает, медленно описывает круг, набирает обороты.
— Деление, Сережа! — кричит инженер отчаянным голосом.
— Шток прошел двадцать делений.
— Не верю! Очень мало!
— Проверьте.
Дежурный инженер быстро шагнул к стенке шахты, вплотную приблизил лицо к штоку, медленно отдалявшемуся от двадцатого деления, широко, радостно, облегченно вздохнул. Он увидел, что река только подышала на турбину, только коснулась ее своими водами, и тысячетонная турбина ожила.
— Ожила! Чуешь, Сережа? Ожила!
В машинном зале другой инженер так же напряженно следил за приборами регулятора. Он услышал шум потока, полившегося в турбину, увидел, как стронулась, качнулась стрелка на приборе — та самая стрелка, которая так капризничала в цехе на таком же приборе.
— Замри! — шепнул он.
Стрелка приклеилась к делению, будто и в самом деле услышала голос человека. Инженер открыл дверцу, прислушался к маятнику. Тук… Тук… Тук… Ту… Маятник стучал неторопливо, — чуткий, послушный регулятор, как живой, отзывался на каждое изменение нагрузки в турбине; сильный, властный, он управлял водами Дона, увеличивая или уменьшая доступ воды в турбину.
И инженер сказал «мальчику с пальчик» тихо, по-доброму, как говорят близкому существу:
— Спасибо, родной!
Потом испытатели из машинного зала спустились в шахту. Они останавливались на каждом повороте, настороженно прислушиваясь к гулу донских вод, шумевших под помостом. Боялись, что в стенку турбины ударят водяные жгуты.
Это не раз бывало на электростанциях. В США при пуске крупнейшей заокеанской гидроэлектростанции Боулдер-Дем водяные жгуты ударили по стенкам турбин с такой страшной силой, что зашаталось главное здание электростанции. Казалось, что там началось землетрясение. И весь персонал электростанции в панике бежал из главного здания.
В глубоком кратере на берегу Дона ничего подобного не произошло, и успокоенные испытатели вернулись из шахты в машинный зал, еще раз убедившись, что люди завода на правом берегу Невы потрудились на совесть, когда строили цимлянские турбины.
То было на Дону в теплую летнюю ночь…
И в ту же пору над сибирской тайгой поднялось солнце.
Оно осветило, снеговые байкальские горы и прозрачные воды широкой реки, вытекающей из Байкальского моря.
Оно осветило и огромную строительную площадку на берегу реки.
По площадке шагали великаны-экскаваторы, вырывая ковшами целые вагоны грунта. Электрические землесосные снаряды гнали по трехкилометровым трубам потоки воды, смешанной с грунтом.
На берегу этой реки началось сооружение еще более мощной электростанции, чем та, которая скоро войдет в строй у подножия Жигулей на Волге.
Раннее солнце на востоке озарило другую сибирскую реку, полноводную и стремительную. По берегу цепочкой шли геологи-разведчики. Здесь началась разведка местности перед сооружением новой электростанции. Геологи проверяли местность на площади в несколько десятков квадратных километров, где будет сооружено водохранилище.
На плохо разведанной местности со дна водохранилищ на поверхность могут всплыть деревья и торф. Ветер может погнать их на плотину, и тогда на место катастрофы придется выслать эскадрильи самолетов и бомбить всплывший лес, чтобы он не загубил плотину. На электростанциях США не раз плотины разрушались под напором всплывших деревьев. Не раз вода уходила по низинам, которых раньше не заметили. Надолго выходила из строя электростанция. На сотни километров разливалась вода, губила людей, их жилища и посевы.
Мы стремимся избежать этого. Всё ценное, полезное мы охотно готовы перенять у строителей других стран, но ошибок их повторять не хотим. И геологи тщательно изучают местность, выбранную для водохранилища новой сибирской электростанции.
На заводе, где мы с вами побывали, уже проектируются водяные турбины для этой электростанции. Сибирские турбины будут чуть пониже куйбышевских великанов, но электрической энергии выработают вдвое больше.
Тридцать лет назад у нас пустили первую сельскую электростанцию. То было в селе Кашино, в одном из отдаленных уголков Московской области. По просьбе кашинцев, на пуск электростанции приехал Владимир Ильич Ленин, уже трудившийся над планом электрификации всей страны. На маленькой речке Лама завертелась крохотная турбина, в избах на краю села зажглись электрические лампочки, и обрадованные крестьяне прозвали их в честь приезда Ленина «лампочками Ильича».
То было 30 лет назад…
Теперь «лампочки Ильича» озаряют огромные пространства нашей Родины. Теперь у нас электрической энергии вырабатывается в несколько десятков раз больше, чем в царской России.
Но нам нужно еще больше. Мы строим коммунизм и стремимся повсюду заменить физический труд техникой, а ее питает электрическая энергия.
У нас неистощимые запасы энергии, которую можно переработать в электричество. Помимо нефти и черного угля, у нас много «белого угля». Это 1500 больших и средних и 113 тысяч малых рек Советского Союза. Если полностью использовать их энергию, этого хватит для получения таких мощностей, которые в 180 раз превысят мощность Куйбышевской ГЭС.
Энергию ветра также можно переработать в электрическую энергию. Люди сотни лет строят ветряные мельницы, мелют на них зерно. Теперь в колхозах работают ветродвигатели, гонят воду из прудов на скотные дворы. Но всё это ничтожно мало в сравнении с тем, что можно получить от ветра. А его энергия вдвое превышает энергию воды.