Хорошо в городе! На каждом перекрестке светофоры и дорожные знаки предупреждают об опасностях и указывают путь.
А в море? Кто поможет морякам в море, ночью, когда не видно берегов, когда ревут волны и завывает ветер?
Еще раз взглянув на карту, вахтенный офицер выходит на мостик.
— Сигнальщики, лучше смотреть! — отдает он команду.
— Есть лучше смотреть! — отзываются из темноты сигнальщики. Они подносят к глазам бинокли, вглядываясь в темноту.
Где-то, совсем уже рядом, берег и пенится вода у опасных скал. Кто же предупредит моряков об опасности? Кто укажет им правильный путь?
— Прямо по носу огонь! — радостно докладывает сигнальщик.
Вот он, долгожданный, надежный огонь маяка!
Сколько слов благодарности произносят моряки в адрес маячников, людей, которые своим честным и самоотверженным трудом помогают тем, кто в море!
На бурном Каспии, недалеко от Апшеронского полуострова, есть маленький, затерявшийся среди волн островок. Найти его на карте — задача нелегкая. Остров так мал, что нанесен только на самые крупные карты.
Волны, пенясь и ворча, разбиваются о его скалистые утесы. Кричат птицы, пролетая над островком, проходят стороной корабли, и их дымки растворяются на горизонте.
Высокая железная маячная башня, построенная на острове, возвышается над серыми неспокойными волнами.
Если вам когда-нибудь придется быть на этом острове, вас, наверное, удивят его каменные глыбы причудливой формы — словно застывшие волны.
Да, это действительно застывшие волны. Впрочем, об этом следует рассказать подробнее.
Каменные волны — это следы извержения вулкана, застывшая лава.
Весь островок — вулканического происхождения, и образовался он в результате извержения мощного подводного вулкана.
Последний раз вулкан дал знать о себе лет двадцать назад, и его извержение причинило немало бед.
Иван Семенович Макаров — начальник маяка, поужинав, собирался подняться на башню и еще раз проверить осветительный аппарат перед зажиганием маяка.
Вечерело. Багряное солнце скрывалось за горизонтом, тихо плескались волны. Неподалеку от жилого дома играли дети Ивана Семеновича. Вечер был тихим и на редкость спокойным.
Неожиданно огромной силы взрыв потряс остров. Рядом с маячной башней рванулся в небо огненный столб, посыпались камни. Вспыхнула крыша дома, ярким пламенем загорелись стены хозяйственного сарая.
Всё это произошло так быстро, что Иван Семенович не сразу понял, что случилось.
Потом он кинулся к дому, который уже был объят пламенем. Огненная лава растекалась по острову. Вытащив из огня жену и детей, получивших серьезные ожоги, Макаров усадил их в рыбачью лодку и снова бросился в дом. Борясь с огнем и дымом, он вместе с двумя другими служителями пытался спасти свою старую мать и других людей, оставшихся в доме. Но очень скоро рухнули погоревшие стропила крыши, едва не раздавив отважных людей, борющихся с огнем.
В рыбачьей лодке, ночью, по бурным волнам, Макаров с несколькими оставшимися в живых, обгорелыми людьми отошел от огненного острова. Лодку заметили с проходящего парохода, на который Иван Семенович сдал пострадавших, а сам с двумя служителями снова вернулся на пылающий остров.
Пароход направился в Баку, чтобы доставить обожженных людей в больницу. С борта парохода полетела в Баку радиограмма о бедственном положении на маяке.
Весь остров был объят огнем. Макарову и его товарищам не удалось найти на острове кого-нибудь в живых.
В трудных условиях, борясь с огнем, трое советских людей стали спасать имущество маяка. Они спасли склад с керосином, отстояли от огня маячную башню, на верху которой был установлен дорогостоящий оптический аппарат.
Борьба с огнем продолжалась всю ночь и весь день до полудня.
Днем к пылающему острову подошел военный корабль, вызванный из Баку; его экипаж помог Макарову отстоять маяк.
Уже в Баку, в больнице, Иван Семенович узнал, что его дети и жена умерли от ожогов. В горящем доме на острове погибла его мать.
За героизм, проявленный при спасении маяка, Иван Семенович Макаров был награжден орденом.
Макаров и сейчас служит на одном из каспийских маяков. Его маяк всегда в образцовом порядке.
В годы Великой Отечественной войны советские маячники свято исполняли свой долг, помогая славному флоту громить врагов.
В 1942 году улицы и бухты Севастополя превратились в передовую линию. Окруженный с суши, Севастополь был связан с Родиной воздухом и морем. Фашисты обстреливали город, сжимая кольцо блокады, но по-прежнему маячники зажигали огни двух севастопольских маяков — Верхне- и Нижне-Инкерманских. Огонь этих маяков обеспечивал вход кораблей в Севастопольскую бухту.
Фашисты неоднократно бомбили маяки, пытаясь сорвать их работу, но отважные маячники регулярно зажигали их с наступлением темноты. Благодаря работе маяков из Севастополя удалось эвакуировать раненых и подвезти его героическим защитникам продовольствие и боезапас.
10 июня 1942 года прямым попаданием фашистского снаряда была повреждена башня Верхне-Инкерманского маяка и разбит оптический аппарат, но в перерывах между обстрелами маячникам удалось установить новый аппарат — и маяк снова светил.
13 июня фашисты снова бомбили и обстреливали маяк, но вечером советские корабли, входившие в Севастопольскую бухту, снова увидели его огонь.
14 июня с самого утра фашисты начали обстрел маяка. Днем фашистские самолеты сбросили на маяк несколько десятков бомб. Башня маяка была полностью разрушена. Большая фугасная бомба попала в бомбоубежище, где находился весь личный состав маяка.
Но даже после этого маяк не прекратил своей работы. На смену героически погибшим маячникам к развалинам старинного маяка пробилась группа матросов. Им удалось установить на развалинах башни маячный фонарь, и с наступлением темноты он снова ярко светил.
22 июня 1942 года Нижне-Инкерманский маяк был окружен сильным отрядом фашистских молодчиков. Маячники вступили в бой; они уничтожили всю маячную технику, не желая оставлять ее врагу, и, прорвав кольцо фашистов, вышли из окружения.
Прошли годы; наша страна залечила раны и восстановила разрушенное. Расцветают цветы на могилах героических защитников Севастополя. И темными ночами, возвращаясь из походов, корабли снова видят яркие огни родных Инкерманских маяков.
Да! Это светят всё те же героические Инкерманские маяки, поднятые из руин и, как всегда, гордо возвышающиеся над густым кустарником Мекензиевых высот.
РАССКАЗЫ БЫВАЛЫХ ЛЮДЕЙ
Т. ТиховаИГРЕНЬКИНА ЖИЛА
Костер догорал. Андрей подбросил в него сучьев и пошевелил палочкой угли; пламя взметнулось ввысь. Косолапые тени шарахнулись по кустам и стволам деревьев. Подвешенный на рогульках чайник тоненько запел.
— Однако, паря, давай чаевать, — с утра не пили! — сказал старый таежник Нефедов, откладывая в сторону охотничье ружье, которое он старательно чистил. Андрей стал крошить ножом кирпичный чай, а Нефедов, вынув хлеб из мешка, нарезал его толстыми ломтями.
Солнце ушло на покой. Небо переливалось всеми закатными красками, замолкла желна, последний раз проворковала засыпающая горлинка — и дымчатые сумерки покрыли тайгу.
Рядом с таежником сидел рыжий щенок-подросток Пират. Песик поводил ушами, умилялся и постукивал хвостом по земле, стараясь обратить на себя внимание хозяина.
Нефедов протянул собаке большой кусок хлеба:
— Промялся небось; вишь, в какую глухомань забрались!
Где-то вдалеке раздался лай, а затем тонкий, жалобный, как будто детский, крик.
— Не иначе Тюнька охотится — зайчонка небось поймал! — сказал старик.
Налив в кружки черного и густого, как деготь, чаю, Нефедов продолжал рассказ.
Студент-геолог — второкурсник Андрей с девичьим румянцем на щеках (сколько огорчений доставлял ему этот румянец, которого хватило бы на десяток девушек!) и плечами призового боксера, не отрываясь смотрел на старого таежника.
В его глазах светилось откровенное восхищение, такая влюбленность, как у мальчишки, собирающегося сбежать в школу юнг, к просоленному ветрами пяти океанов старому моряку. Всё, решительно всё нравилось Андрею в Иване Ивановиче: глуховатый голос, и важная, неторопливая, пересыпанная сибирскими словечками речь, и медвежья поступь, и обветренное лицо с глубокими складками от носа к седым усам, и колючие, глубоко запавшие глаза. Даже нос Нефедова, напоминавший бурую, хваченную морозом луковицу, казался Андрею верхом совершенства.
Пират, покончив с хлебом, ткнулся холодным, мокрым носом в руку хозяина.
— Кусочек надо, Пират Пиратыч?
— Ау! Ау! — ласково-просительно проскулил песик.
— А палку надо?
— Р-р-р-р, — недовольно заворчал Пират.
— То-то, паря, знаю — не любишь!
Андрей засмеялся, а Иван Иванович потрепал перевернувшегося на спину щенка.
— Так вот, — продолжал Нефедов, — собрал я котомку сухарей да подалее от Бодайбо подался. Слыхал небось про ленский расстрел? Ну так вот, в нас же стреляли, жену мою молодую, Настю, убили, и мы же виноватые остались..
Горечь старой, но не забытой обиды кривила старческие губы под прокуренными седыми усами.
— Много лет прошло, изробился я, стариком стал, а забыть не могу! — голос Нефедова стал глуше.
— Тоска меня грызла, как железом каленым жгла, а тут уходить надо — верные люди предупреждали, что я в черный список попал, — поймают, в клоповнике сгноят. Подался я в тайгу, поближе к прииску Веселому — Иваницкий там орудовал, из наших, из таежников в хозяева выбился.
Попался мне ключик один — верховое золото подходящее, а до плотика[19] одному не добраться — вода одолевает!
Вы, теперешние, разве что по книжкам знаете, какое житьишко у вольных старателей было! Одна слава, что вольные, вольные с голоду подыхать в тайге, а как что-либо помануло, фарт какой ни на есть — тут все на старателя навалятся! — оглянуться не успеешь — и обдерут, как липку.