(1) «Увы! близехонько к волнам, // Почти у самого залива — // Забор некрашеный, да ива // И ветхий домик: там оне, // Вдова и дочь, его Параша, // Его мечта…»
(2) «Вот место, где их дом стоит, // Вот ива. Были здесь вороты — // Снесло их, видно. Где же дом?»
В двух имеющихся у меня копиях «Луки» есть эпилог, в котором описано кладбище, где покоятся герои поэмы: «В конце кладбища, у забора // Есть ива старая. Стоит // Она вдали крестов и плит, // Как бы стыдясь людского взора. // Они лежат под этой ивой. // Никто над ними не грустит». Не связана ли эта «ива» с той, из «Медного всадника»? Если признать, что «Лука» является своеобразной пародией и на «Медного всадника», и на «Езерского» (и даже на «Мою родословную», 1830), то можно предположить, что поэма была написана после 1833 г. человеком, имевшим доступ к неопубликованным произведениям Пушкина[64]. Покойный Павел Наумович Берков как-то сказал мне по случаю (на конгрессе славистов в Софии, в 1963 г.), будто бы есть серьезные основания считать автором «Луки» брата Пушкина — Льва. Кто-то прервал наш разговор, и позже я так и не собрался спросить Павла Наумовича (хотя не раз с ним встречался), чтó это были за основания. Если Лев Сергеевич действительно был автором поэмы, то она, несомненно, написана им до смерти Александра Сергеевича.
Лука Мудищев
Природа женщин сотворила,
Богатство, славу им дала,
Меж ног отверстье прорубила,
Его пиздою назвала.
У женщин всех пизда — игрушка,
Мягка, просторна — хоть куда,
И, как мышиная ловушка,
Для нас открыта всех всегда.
Повсюду всех она прельщает,
Манит к себе толпы людей,
И бедный хуй по ней летает,
Как по сараю воробей.
Итак, замужние, и вдовы,
И девы (целки тут не в счет),
Позвольте мне вам наперед
Сказать про еблю два-три слова.
Ебитееь все вы на здоровье,
Отбросив глупый ложный стыд, —
Позвольте лишь одно условье
Поставить, так сказать, на вид;
Ебитееь с толком, аккуратней —
Чем реже еться, тем приятней,
И Боже вас оборони
От беспорядочной ебни.
От необузданности страсти
Вас ждут и горе, и напасти,
Вас не насытит уж тогда
Обыкновенная елда.
Дом двухэтажный занимая,
У нас в Москве жила-была
Вдова, купчиха молодая,
Лицом румяна и бела.
Покойный муж ее мужчина
Еще не старой был поры,
Но приключилася кончина
Ему от жениной дыры.
На передок все бабы слабы,
Скажу, соврать вам не боясь,—
Но уж такой ебливой бабы
Весь свет не видел отродясь.
Покойный муж моей купчихи
Был парень безответный, тихий
И, слушая жены приказ,
Ее еб в сутки десять раз.
Порой он ноги чуть волочит,
Хуй не встает — хоть отруби,
Она ж и знать того не хочет:
Хоть плачь, а все-таки еби.
В подобной каторге едва ли
Протянешь долго. Год прошел,
И бедный муж в тот край сошел,
Где нет ни ебли, ни печали.
Вдова ж, не я силах пылкость нрава
И женской страсти обуздать,
Пошла налево и направо
И всем и каждому давать.
Ее ебли и молодые,
И старики, и пожилые —
Все, кому ебля по нутру,
Во вдовью лазили дыру.
Три года жизни бесшабашной,
Как день, для вдовушки прошли,
И вот томленья муки страстной
И грусть на сердце ей легли.
Всех ебарей знакомых лица,
Их ординарные хуи
Приелись ей, и вот вдовица
Грустит и точит слез струи.
И даже в ебли час обычный
Ей угодить никто не мог:
У одного — хуй неприличный,
А у другого — короток…
У третьего — уж тонок очень,
А у четвертого муде
Похожи на капустный кочан
И зря колотят по манде.
То сетует она на яйца —
Не видно, точно у скопца.
То — хуй не больше, чем у зайца…
Капризам, словом, нет конца.
Ее уж то не занимало,
Чем раньше жизнь была красна.
Чего-то тщетно все искала
И не могла найти она.
Вдова томится молодая,
Вдове не спится — вот беда.
Уж сколько времени, не знаю,
Была в бездействии пизда.
И вот по здравому сужденью
О горьком жребии своем,
Вдова, раскинувши умом,
Пришла к такому заключенью:
Чтоб сладить мне с лихой бедою,
Придется, видно, сводню звать:
Мужчину с длинною елдою
Уж та сумеет отыскать.
В Замоскворечье на Полянке
Стоял домишко в три окна.
Принадлежал тот дом мещанке
Матрене Марковне. Она
Жила лет сорок в тех краях,
Жила без горя, без печали.
Ее везде, во всех углах
За сваху ловкую считали.
И эта целочная жрица,
Преклонных лет уже девица,
Свершая брачные дела,
Прекрасной своднею слыла.
Наскучит коль купчихе сдобной
Порой с супругом-стариком, —
Устроит Марковна удобно
Свиданье с ебарем тайком.
Иль по другой какой причине
Свою жену муж не ебет,
И та заскучит по мужчине —
И ей Матрена хуй найдет.
Иная, в праздности тоскуя,
Захочет еться — тут как тут
Матрена ей нашла уж хуя,
Глядишь бабенку уж ебут.
Порой она входила в сделку:
Иной захочет гастроном
Свой хуй полакомить — и целку
К нему Матрена тащит в дом.
И вот за этой, всему свету
Известной своднею, тайком
Вдова отправила карету
И ждет Матрену за чайком.
Вошедши, сводня помолилась,
На образ истово крестясь,
Хозяйке чинно поклонилась
И так промолвила, садясь:
«Пошто позвала, дорогая?
Али во мне нужда какая?
Изволь: хоть душу заложу,
А уж тебе я угожу.
Коль хочешь, женишка спроворю.
Аль просто чешется пизда —
В таких делах я завсегда
Твому могу помочь я горю.
Без ебли, милая, зачахнешь,
И жизнь-то станет не мила…
Уж для тебя что просто ахнешь
Я б ебаришку припасла».
«Спасибо, Марковна, на слове, —
На это молвила вдова, —
Хоть ебарь твой и наготове,
Но пригодится мне едва.
Мелки в наш век пошли людишки!
Хуев уж нет — одни хуишки,
Чтоб хуя длинного достать,
Весь мир придется обыскать.
Мне нужен длинный хуй, здоровый,
Не меньше, чем восьмивершковый.
Я мелкому не дам хую
Посуду пакостить свою.
Мужчина нужен мне с елдою,
Чтобы когда меня он еб,
Под ним вертелась я юлою,
Чтобы глаза ушли под лоб,
Чтобы дыханье захватило,
Чтоб я на свете все забыла,
Чтоб на зуб зуб не попадал,
Чтоб хуй до сердца доставал».
Матрена табачку нюхнула
И, помолчав минутки две,
О чем-то глубоко вздохнула
И так промолвила вдове:
«Трудненько, милая, трудненько
Такую раздобыть елду.
С восьми вершков ты сбавь маленько —
Тогда, быть может, и найду.
Есть у меня тут на примете
Один парнишка. Ей-же-ей,
Не отыскать на целом свете
Такого хуя у людей!
У жеребца — и то короче.
Ему не то что баб скоблить,
А — будь то сказано не к ночи! —
Лишь впору им чертей глушить.
Сама я, грешная, смотрела
Намедни хуй у паренька
И, увидавши, обомлела —
Как есть пожарная кишка.
Собою видный и дородный,
Тебе, красавица, под стать,
Происхожденьем благородный —
Его Лука Мудищев звать.
Но вот беда: сейчас Лукашка
Сидит без брюк и без сапог —
Все в кабаке пропил, бедняжка,
Как есть до самых до порток».
Вдова восторженно внимала
Рассказам сводни о Луке
И сладость ебли предвкушала
В мечтах о дивном елдаке.
Не в силах побороть волненья,
Она к Матрене подошла
И со слезами умиленья
Ее в объятия взяла.
«Матрена, сваха дорогая,
Будь для меня ты мать родная:
Луку Мудищева найди
И поскорее приведи.
Дам денег, сколько ты захочешь,
И ты сама уж похлопочешь
Одеть приличнее Луку
И быть с ним завтра к вечерку…»
Четыре радужных бумажки