— Михалыч! — обрадовался Паша, вплывая сквозь марлю в комнату, — наконец-то, а то мы уж думали, ты того.
— Ой, извините, извините меня, пожалуйста, — вынырнула у него из-за спины женщина, показавшаяся Михалычу смутно знакомой.
— Я же не знала, что вы доктор наук, — продолжала она тихим, словно прозрачным голоском, — думала педофил какой-то мою Дианку обхаживает. Сейчас ведь шагу нельзя ступить — извращенцы кругом. Вы лежите, лежите, вам нельзя вставать. Я вам примочку холодную наложу. Сейчас скорая приедет, укол сделают, вам легче будет….
Михалыч покорно вернул голову на прохладную мягкую подушку. Вблизи женщина выглядела куда старше — под тридцать, но всё равно казалась очень моложавой, с наивными глазами школьной выпускницы.
Наверное, сразу после школы выскочила замуж, нарожала детей, на чем её жизненные университеты и закончились. Знакомый типаж: особа тихая, скромная, стеснительная и легковерная. Это хорошо. Однако, как говорил Михалычу жизненный опыт, такая иногда может стать твёрже кремня, а, как показывал совсем уж недавний пример, под горячую руку к ней вообще лучше не попадаться.
Женщина ушла в дом, и Михалыч снова приподнялся.
— Колечко! Колечко взяли? — вскричал он.
— Да какое там, — помощник махнул рукой, — как только мать дочку свою ни уговаривала. Бесполезно. Обезьяной вцепилась, не выхватишь. Хорошо я даму убедил, чтобы силой отнимать не пыталась….
— А что, что ты ей сказал? — понизив голос, спросил Михалыч, сморщившись от боли и от досады, — как всё объяснил?
— Как-как, правду сказал, — буркнул помощник, отводя глаза.
— Что?! Чёрт! Ты в своем уме? Как мы теперь выпутываться будем? — возмутился шеф.
— Не знаю, — обиделся Паша, — а ты бы что сказал? Она вообще грозилась милицию вызвать. Вот я посмотрел бы, как ты с ментами объясняешься.
— Ладно, ладно. Выкрутимся. Сейчас главное колечко заполучить, — Михалыч схватился за голову, провел рукой по глазам, пытаясь сорвать плавающую пелену, из-за которой всё воспринималось, словно из глубины, — И что, она сразу тебе поверила?
— Как только пропуск твой рабочий увидела, так поверила….
Из дома, наконец, выскочила женщина с тряпкой.
— Ложитесь, Сергей Михалыч, ложитесь, вам нельзя подниматься.
Но Михалычу, видно, слегка полегчало. Он твёрдой рукой отстранил женщину, приказал ей позвонить в скорую и отменить вызов. Согласился лишь на примочку и две таблетки анальгина. После чего, опираясь на плечо помощника, добрался до окна, из которого хорошо просматривался разморённый солнцем палисадник, а в нём девочка, откручивающая у несчастной куклы последнюю ногу. Несколько минут все трое наблюдали за девочкой. От окошка гудела оса, нагнетая и без того нервозную обстановку.
Михалыч поспрашивал и выудил у женщины интересующие сведения. Артефакт был найден Дианкой вчера после обеда в земле, вырытой её отцом из ямы для погреба. Через полчаса со столба упал монтёр, показавший Дианке язык. Сломал ногу, два ребра и больше уже не дразнился. Затем на заднем дворе вдруг взорвался петух, страшно клевачий и вредный, не упускавший случая побегать за Дианкой. Лена решила — петарду склевал, которую подкинули соседские мальчишки. Пару раз в чистом небе гремел гром, и, главное, у Дианкиного отца прихватило сердце. У здоровяка, кандидата в мастера спорта по гребле! Прихватило как раз в тот момент, когда он попытался-таки отобрать у дочери колечко. Да так, что его сразу же забрали в больницу.
— Мда, эмоциональная индукция налицо, — пробормотал Михалыч.
— Что-что? — растерянно переспросила женщина, которую, кстати, звали Елена.
— Дёшево вы отделались, говорю, — пояснил Михалыч, — могло быть куда хуже.
Оказалось, хуже не сложилось по чистой случайности, потому что мать была занята мужем и поездкой в больницу, до Дианки особо не доматывалась, не заставляла ни есть, ни умываться, ни мыться, ни спать, что, безусловно, помогло избежать острых конфликтных ситуаций.
— Колечко надо изъять как можно скорее, причём не разозлив ребёнка, — изрёк Михалыч, — иначе последствия могут быть самыми страшными. Учитывая эффект подчинения, время работает против нас.
— Какой эффект? — в один голос спросили Паша и женщина.
— Эффект подчинения, — скривившись то ли от боли, то ли от необходимости объяснять, сказал Михалыч, — заключается в том, что некоторые артефакты влияют на сознание своих владельцев, подчиняют его. Здесь эффект, похоже, выражен особенно ярко: сознание ребёнка уязвимо, а артефакт очень силён. Боюсь, придётся повозиться. Скорее расскажите нам о девочке. Что она любит, сласти, игрушки какие, ещё что?
Через пять минут Паша с Михалычем знали, что Дианка по причине жуткой аллергии не ест сладкого, живёт, не подозревая даже о существовании сластей. Что отец её балует, заваливает игрушками и заинтересовать проказницу чем-либо новеньким будет трудновато. Что девочка почти не разговаривает, изъясняясь в основном нечленораздельными возгласами. Наконец, оказалось, маленькая модница любит порисоваться и предпочитает общаться с симпатичными молодыми парнями, доводя их до белого каления своими приставаниями. Последний факт Михалыч и сделал центральным в плане отъёма артефакта.
— Первым номером общаться с ней будешь ты, а мы будем оказывать поддержку с флангов, — провозгласил он тоном Наполеона, стоящего перед картой, — Ты парень видный, по девушкам ходок, женскую психологию хорошо должен знать….
— Я с маленькими никогда не общался, — вяло возразил Паша.
— Не мудри. Женщина всегда женщина, два ей года или семьдесят два. Пошли быстрее. И так затянули отъём дольше некуда….
Паша вышел первым, почесывая вихрастую макушку. Михалыч в примочке, напоминавшей старинный ночной колпак, похожий на водевильного героя, кряхтя и держась за голову, следовал за ним. Операция по отъёму артефакта началась.
В самом начале отъёма произошло событие, несколько охладившее пыл охотников за артефактами.
— Погодите, погодите! — вдруг вскинулась мать, — она же у меня на самом солнцепёке. А я смотрю, дура...
Женщина вынесла из дома розовую панамку и подбежала к дочери. Паша с Михалычем остановились, Дианка же на появление матери никак не отреагировала — рассматривала какого-то жучка на травинке.
— Дианка, надень панамку, — сказала Лена.
— Ууу, — сказала Дианка и оттолкнула мамину руку.
— Дианка, очень жарко, тебе головку напечёт, — объяснила мать.
Дианка только смахнула со лба надоедливую муху.
— Ах, так, я сама надену, — женщина расправила панамку и попыталась водрузить её на дочерину голову, за привычной материнской заботой, видно, совсем забыв об осторожности. Дочь оттолкнула панамку, сердито вскрикнула, и вдруг панам ка вспыхнула ярким, оранжевым огнем. Вспыхнула сама по себе, изнутри — вот что было самое жуткое. Вскрикнув, мать отбросила головной убор и бросилась в дом, залечивать обожжёенные пальцы, а Паша с Михалычем заворожённо наблюдали, как развернувшись, ослепительный огненный цветок слизал панамку и снова свернулся в никуда, ни следа не оставив на траве.
Паша ощутил себя стоящим на простреливаемом из пулемёта открытом месте и замер, боясь пошевелиться.
— Поздравляю, — сказал Михалыч, — такого яркого проявления магии, Паша, ты ещё не видел. Потом хвалиться будешь…. Давай, начинай, время не ждёт.
Тут его качнуло, и Михалыч вынужден был, сжав голову, опуститься на траву.
— Ну, давай, давай, сынок, — сказал он по-отечески. Паша вздохнул, оглянулся на весёленькие листочки яблони и подошёл к девочке….
Поначалу события развивались быстро. Контакт был легко установлен с помощью новенького Пашиного мобильника. Минут пять позабавлявшись музыкой, Дианка выбросила телефон куда-то в траву и принесла Паше маленькое жёлтое ведёрко. Паша не понял. Тогда-то Дианка снова проявила недовольство — нахмурилась, закричала, замахала своими ручонками. Тут же словно воздух потемнел во всей округе, а за Дианкиной спиной, прямо на глазах у замерших взрослых, с пушечным хлопком лопнул большой красный мячик, усеяв двор красными ошмётками. Дианка почти не обратила на это внимания. Паша же съёжился и беспомощно посмотрел на Михалыча.
— Пить хочет? Воды ей, что ли, набери, — нерешительно предположил Михалыч.
— Она хочет, чтобы вы пирожок ей сделали, — подсказала мать.
Паша резво подбежал к песочнице, взял совочек и за рекордное время соорудил спасительный пирожок. Дианка молча разрушила пирожок и уставилась на Пашу, чуть склонив голову. Паша растерялся.
— Вы ей ещё один пирожок сделайте, — пояснила мать, — это значит, вы ей понравились.
«Ничего себе понравился», — думал Паша, наяривая совочком. Вскоре вся песочница, будто столица лилипутов, была уставлена целыми и разрушенными пирожками. Дианка сбегала к крылечку и положила на траву перед Пашей потасканную рыжую собачку. Паша беспомощно оглянулся в сторону крыльца.
— Это её любимая игрушка, — успокоила Лена, — Вы ей точно понравились. Возьмите собачку.
Паша взял собачку и понеслось. Сначала они играли с Дианкой в догонялки, она носилась от него, смешно переставляя негнущиеся ножки и вереща заморской птицей. Потом вместе ходили по кругу гусиным шагом — так уж взбрело Дианке в голову. На третьем круге Пашины ноги отказались гнуться, но ему повезло — следующие несколько кругов они прошли на прямых раскоряченных ногах, как истуканы. Потом Дианке надоело ходить по кругу, и они поиграли в прятки. Потом в мячик, в собачек, в бумажные самолётики, которые делал Михалыч. Наконец, девчонка заставила Пашу взять её на руки и велела носить по двору, пальцем указывая, где и что ей требуется достать. Паше везло. Он лишь пару раз вызвал её лёгкое недовольство, тогда с крыши сарая снесло лист шифера и перевернуло корыто у кур. А один раз Дианка больно ущипнула его за руку. С улыбкой, без всякой причины, просто от избытка чувств.
Все это время Паша не оставлял попыток завладеть колечком. И уговаривал, и просил, чего только не обещал, хитрил, напирал на то, что он её настоящий друг. Наговорил ей кучу комплиментов, от которых маленькая коза лишь выше задирала носик. Михалыч и Лена поддакивали, подсказывали, сами уговаривали, хитрили, обещали, делали вид, что колечко их больше не интересует. Вся полянка была усеяна конфетами, шоколадками, бананами, яблоками, апельсинами, огурцами, морковкой, булками, печеньями и сухарями, на которые взрослые пытались обменять вожделенное колечко колечко. Бесполезно. Дианка хитро улыбалась и лишь прятала колечко за спиной.