Паша потерял терпение к исходу второго часа, когда возил Дианку на закорках, а та рулила, дёргая его за уши. Пот лился градом, футболка липла к телу, повсюду чесались крапивные ожоги, уши горели, спину ломило, а от резкого звонкого голоска до поджилок прохватывало раздражение. И Паша вдруг понял — с него хватит. Если он сейчас не достанет проклятое колечко, точно сойдёт с ума. Недолго думая, Паша нащупал мягонький кулачок, погладил его для отвлечения внимания, и вдруг дёрнул ручку, стараясь зацепить колечко пальцами. Зря он это сделал.
Дианка вырвала ручку и заорала каркающим противным голоском. Ослепительная вспышка слилась на мгновение со светом солнца, и небо взорвалось пушечным ударом грома, от которого надрывно завыла сигнализация на соседской машине. На большой старой берёзе, нависшей у ограды, затрещало пламя. Паша не сразу догадался, что в дерево из чистого неба ударила молния. А Дианка, больно вцепившись ему в волосы левой рукой, продолжала вопить и бить его твёрдыми пяточками. Молния ударила во второй раз, в третий, казалось, от грома содрогалась сама земля. Михалыч и Лена, спотыкаясь, побежали к крылечку. Повинуясь какому-то наитию Паша схватил девочку и начал подбрасывать её вверх, чтобы только загасить столь разрушительный порыв гнева. Помогло.
Паша, как проклятый, работал руками. Вверх-вниз…. Вверх-вниз…. Вверх-вниз. Пару раз он пытался остановиться, но Дианка так грозно сдвигала бровки и так начинала махать руками, что бедняга тут же возобновлял прерванные упражнения. Ослушаться он уже и не пытался. Неподалёку, потрескивая, сморщиваясь в вялой пляске огня, догорала расщеплённая берёза. Жара, совсем уж застоявшись, начала оплывать к вечеру. Паша тоскливо посмотрел на крылечко. Увидел напряжённое лицо шефа, по-прежнему с примочкой, похожей на старинный ночной колпак, бледное лицо Лены, и тут его осенило.
— Михалыч! — крикнул он, — позвони мне на телефон. Скорее, я больше не могу.
Михалыч догадался, встрепенулся, скрылся в комнате. Возился долго, сказывалось, видать, сотрясение мозга, наконец, из поникшей травы раздались аккорды спасительного сигнала Пашиного телефона. Дианка обернулась, и Паша, воспользовавшись моментом, поставил её на землю. Девочка, смешно заплетая ногами, побежала к телефону, а Паша бросился к спасительному крыльцу. Так, бесславно закончилась первая попытка отъёма.
— Хорошо еще, что у маленьких детей воображение не развито, — успокоительно заметил Михалыч, — а то бы здесь такое творилось!
Паша, лежавший на холодном полу с раскинутыми руками, поднялся и в который раз приник к носику умывальника — всё никак не мог напиться. Пил долго, как конь Мюнхгаузена, Лена только подливала из ведра в бачок рукомойника.
— И много таких штук волшебных встречается? — спросила женщина, поставив ведро.
— Нет, — ответил Михалыч, не собираясь вдаваться в разъяснения.
— Откуда хоть они берутся? — Лена начала рыться в буфете, намереваясь, наверное, выудить что-нибудь съестное.
— Пока не ясно, — Михалыч, не отрываясь, следил за Дианкой, колотящей телефоном по скамеечке.
— А куда вы их деваете?
— По возможности уничтожаем или изолируем. Главное — исключить их попадание в руки человека.
— В хороших руках они, наверное, много пользы принести могут, — не унималась женщина.
— Нет, — Михалыч категорически дёрнул головой, так, что у него сползла примочка, — не могут. Любое использование магии подчиняется закону сохранения энергии. Если мы используем её на какое-либо дело, в другом месте эта энергия убывает с непредсказуемыми последствиями. Девяносто девять процентов, что они окажутся самыми пагубными, потому что вызовут нарушение равновесия в природе. Так что не говорите глупостей. Артефакты должны быть уничтожены.
Женщина понимающе покачала головой.
— Ну, ещё немного отдохнёшь и продолжим — Михалыч подумал и отбросил примочку в сторону.
— Не, — слабым голосом заявил с пола Паша, — с меня хватит. Я больше не пойду. Это же динамо-машина, док, она колечко никогда не отдаст.
— Надо чтобы отдала, — смиренно вздохнул Михалыч, — другого выхода нет.
Паша отвернулся.
Вдруг с улицы послышался Дианкин голос. Все замерли.
— Папа, — кричала Дианка с требовательной ноткой в голосе.
Паша с Михалычем вопросительно уставились на женщину.
— Папой она всех мужчин называет, не только отца. Это она вас зовёт, — обратилась женщина к Паше, — уж точно понравились вы ей.
— Не-е, — Паша привстал и попятился, — я больше туда не пойду.
— Папа! — в крике с улицы послышалось явное недовольство.
— Паша, вставай, — сказал Михалыч.
Паша замотал головой и отполз ещё ближе к стене:
— Не, она сама сейчас сюда придёт.
— Не придёт, она одна по лестнице боится забираться, — объяснила женщина.
— Папа! — кричала Дианка.
Женщина взяла из буфета булку и вышла на улицу. Но крики не прекратились.
— Она без вас не успокоится, — послышался её встревоженный голос.
— Встать! — закричал Михалыч, — ты же клятву давал. Сейчас же встать!
Паша начал медленно подниматься. Вдруг в окошках потемнело, словно на солнце набежала хорошая тучка. Они бросились к стеклу. Густо зашумели деревья, на дороге облаком взвилась пыль, в песочнице — песок. У Лены унесло косынку. Она хотела взять дочь на руки, но та вырвалась и отбежала в сторону, продолжая взывать к предмету своей симпатии. Занавески рвались в комнату, мешали смотреть.
— Паша, успокой её, — закричал Михалыч, стараясь перекричать шум ветра.
Деревья шумели все гуще, надрывнее, уже клонились в сторону, словно вцепившись в свои листья. Куда-то уносило игрушки, лопатки, палки. Плавно, словно в замедленной киносъёмке, проплыл лист фанеры с соседского двора.
— Лена, бегите в дом, — заорал Михалыч, высунувшись из крыльца, — ей не будет вреда. Лена обернулась. Действительно, Дианка, разительно похожая на маленькую ведьмочку, стояла совершенно спокойно, словно под защитным куполом. Все потоки воздуха, полные опасными обломками плавно обтекали её.
Смешно пригибаясь, Михалыч выскочил на улицу, схватил женщину за руку и втащил её на терраску, полную страшного сквозняка. Дрожали стекла, скрипели балки, и было очень страшно.
— Успокой её, гад! — заорал Михалыч, — иначе всем …..
Паша не расслышал последнего слова, но словно очнулся, повернулся к двери.
— Козлика ей покажите, — крикнула, приблизившись к его уху, мать, — она всегда смеётся, когда ей козлика показывают.
Схватившись за косяк и с силой преодолев сопротивление ветра, Паша вынырнул на тёмную улицу. Михалыч хотел вынырнуть следом, задохнулся, но ветер уже стихал и вдруг прекратился совсем, словно кто-то задвинул заслонку. Тут же просветлело, солнце выглянуло на разворошенный двор, на такой же дачный посёлок. В оглушающей тишине раздался заливистый детский смех, потом кто-то очень натурально заблеял, и на терраску прытко вбежал маленький беленький козлик. Дрыгая копытцами, козлик смешно запрыгал около Михалыча. Михалыч пригляделся и обомлел, скорее почувствовав, чем увидев в животном очертания своего помощника.
— Мать моя! — воскликнул Михалыч, — Есть оказывается у двухлетних воображение.
— Это что же, навсегда теперь? — спросила женщина, жалостливо глядя на козлика.
— Нет, если мы получим артефакт. Хотя некоторые психические отклонения возможны, смотря сколько он козлом пробудет, — и Михалыч обхватив длинную козлиную морду ладонями, заговорил, глядя прямо в мутноватые горизонтальные зрачки:
— Паша, слышишь меня? Смотри мне в глаза, Паша! В глаза смотри! Не теряйся. Ты
— Паша, запомни, Паша. Главное, повторяй своё имя, понял? Повторяй имя! Я тебя вытащу, понял? Я, Михалыч. Веришь мне? Ты только повторяй своё имя, понял?
Козлик смотрел на него с тупым вниманием, ничего человеческого в его жёлтых глазах не прослеживалось.
— Что Дианка делает? — спросил Михалыч у матери.
— Играет с девочками соседскими, — ответила мать, выглянув в окно, — минут десять у нас есть.
— Закройте дверь, а то он, козёл, вырвется. И думайте, думайте, что ещё можно сделать. Вспомните что-нибудь. Она же ваша дочь.
Лена, совсем как дочка, наморщила лобик, но так ничего и не придумала, только поставила козлику ведёрко с водой. Козлик благодарно мемекнул и принялся пить.
Женщина ещё подумала и вдруг всплеснула руками:
— Господи! Сейчас же Костя приедет! А я тут стою!
— Костя — это кто? — хладнокровно спросил Михалыч.
— Брат её старший, — пояснила женщина, — Он из пионерского лагеря должен вернуться, сосед обещал подвезти. Они с Дианкой ладят, как кошка с собакой. Если она его встретит, как бы чего не случилось.
— Ну, так что ж вы сидите, бегите его встречать, проведёте огородами, — приказал Михалыч.
Женщина закивала часто-часто и бросилась к двери.
— Не открывается, — вдруг сказала она, удивленно раскрыв белёсые глаза.
Михалыч, запнувшись об козлика, подскочил к двери, но та и ему не поддалась.
— Заклинило, крыльцо, наверное, перекосило. Есть другой выход? Ну, тогда попробуйте через окно, — в критической ситуации Михалыч командовал всегда чётко и ясно.
Через минуту выяснилось, что все окна не только на крыльце, но и в доме оказались закрытыми и не думают открываться.
— Что же делать, господи? — воскликнула женщина.
Михалыч озадаченно потёр подбородок: неужели артефакт сделал это сам, своим тёмным сознанием? От такого предположения ему, старому, опытному волку, впервые стало по-настоящему страшно.
На пару секунд в домике установилась тишина, нарушаемая только сопением задремавшего козлика. Вдруг в этой тишине громом раздалось урчание автомобиля. Они застыли, глядя друг другу в широко раскрытые глаза. А машина остановилась, потом послышалось хлопанье дверец.
— Это он, — упавшим голосом воскликнула Лена и, бросившись к окну, отчаянно задёргала задвижкой, — Костя! Не подходи к Дианке! Не подходи!