— Что это, воин?
— Трофей, — не задумываясь, ответил я. По уставу рядовым не полагалось ничего, кроме оружия и кормёжки. Солдаты имели право на личные вещи, а воины — даже на слугу или раба. Правда, только на одного. Десятники и сотники (Граждане: не благородные, но и не Привязанные люди) слуг не имели, зато им можно было покупать дома и землю. К тому же, граждане шли на службу добровольно. Поэтому десятник лишь кивнул и направился по своим делам. Малышка крепко прижималась ко мне всем телом, её пугало такое скопление людей. В цирке тоже часто собирались толпы, но она была ограждена от них спасительным кругом арены. Здесь же были люди, с которыми ей предстояло делить жизнь ещё долгое время. Девочка прекрасно это понимала.
— Мы пойдём на войну? — спросила она у меня. Я лишь молча кивнул в ответ — мне нужно было ещё почистить старую, залатанную кольчужку. В трёх местах на ней не хватало колец, кое-где же она вообще была расплетена. Я почти успел, и рог протрубил о построении за секунду до того, как я сунул кольчужку в мешок. Оружие осталось в казарме, поэтому кольчуга была моей единственной заботой. Жаль, что я не забрал в цирке нож, за его утерю спишут с жалованья пару серебряных.
— Что сейчас будет? — вновь спросила меня девочка. Я осторожно поставил её на землю, прижался губами к её щеке и прошептал:
— Смотр войск. Сейчас приедут рыцари, и будут нас считать. Просто держись за моей спиной и всё. Ладно?
Малышка Смерть кивнула. Я подумал, что стоит придумать ребёнку нормальное имя, и взял её за руку. Обведя взглядом солдат, я быстро нашёл свою сотню и направился к ним. Отыскав в толпе Рудольфа, я, по праву воина, встал слева от него. На счастье девочки, построение войск на смотре было линейным, в одну шеренгу. Это было не совсем удобно, особенно в маленьких городках, зато доставляло меньше хлопот с перекличкой — рыцари просто проезжали из одного конца шеренги в другой и считали убыток. На этот раз недосчитались сорока с лишним человек. Это не страшно, по крайней мере, для неявившихся. Вскоре их вытащат из таверн и борделей, побьют пару раз палками и отправят на войну. Сбежать из армии невозможно — каждый, кто не имел при себе ни одной из печатей, подвергался проверке. Печать Привязанного ставили прямо на кожу, и сдирали (вместе с кожей, естественно) при оформлении в солдаты. Печать Гражданина была на бумаге, которую следовало всюду носить с собой и беречь, как зеницу ока. Печать же благородного человека была перстнем, за кражу которого в Лавии полагалась смертная казнь через четвертование. Так вот, если человек не имел при себе ни одной из печатей, его отдавали в солдаты рядовым.
Наконец сбор закончился, и солдаты уныло поплелись в казармы. Даже сейчас мои сослуживцы не задавали вопросов о девочке, и я был очень благодарен им за это. Малышка снова залезла мне на плечи и что-то тихо напевала. Какую-то дурацкую детскую песенку про муравьёв. Мне стало снова нестерпимо жалко этого ребёнка. «А что если она, правда, дочь самой…» — думал я тогда. Мне было страшно и хорошо одновременно. Я был так счастлив, оказаться нужным кому-то, защищать этого жутковатого ребёнка, способного убивать одним лишь жестом. Словно услышав мои мысли, Малышка Смерть спросила:
— Ты ведь уже был на войне?
— Да, — ответил я, почти сразу же. — И убивал, если ты об этом.
Девочка промолчала, но я прекрасно знал, ЧТО она хочет обо мне знать, поэтому добавил:
— Это гадко. Мерзко, больно и неправильно.
Малышка наклонилась и поцеловала меня в щёку. Её огромный рот, который больше походил на шрам, раскрылся на мгновение, и я ощутил тёплую влагу на своем лице. Это должно было быть мерзким, но я не испытывал ничего подобного. Поцелуй девочки был поистине поцелуем ребёнка — сколько бы ей ни было лет на самом деле.
— Я тоже так думаю. Но мама говорила, что такова природа человека, — сказала Малышка, вытирая мне щёку небольшим носовым платочком. — Что люди всегда убивают и разрушают, поэтому достойны только Смерти и Разрушения.
Меня передёрнуло — не приведи Богиня, если мою девочку услышали! Упоминать так богохульно имена Самой и Повелителя Разрушений, Отца Войны! Теологи называют нашу веру триединой, в отличие от дуалистической веры северных государств и монотеизма южных варваров (не спрашивайте, откуда я знаю такие умные слова, я же рос в библиотеке). То есть главной была и будет Богиня, самая мудрая и справедливая. Она подарила людям жизнь, она всё нашего мира. Смерть же тиха и молчалива, она дарит людям себя. Сама является сестрой Богини и идёт с ней рука об руку. Повелитель Разрушений — это олицетворение всех мужских низостей и мерзостей. Он изуродовал Человека, создав мужчин, и он сеет зло по всему миру. И вот уже триста лет идёт эпоха Разрушения — в королевской семье не рождалось ни одной девочки. Отсюда и все беды — разве могут мужчины править государством? К счастью, мятежом в Лавии даже не пахло. Возможно, новый брак короля Айрона на Рудеской принцессе Фист принесёт нам новую королеву, и вновь начнётся эпоха Мира… Но до этой свадьбы ещё полгода, а пока мы шли в казармы и готовились к очередной войне.
Глава 3«Рыцарь»
Мне совсем не хочется описывать армейские будни, это мерзко и глупо. Уж тем более я не имею никакого желания описывать одно из сражений. Но, к сожалению, моя история проходила на фоне очередной бессмысленной войны, поэтому у меня нет выбора.
Итак, война с Некрией шла уже четыре месяца. Это маленькое государство находилось между Лавией и Рудекией, поэтому мы и преподнесли его друг другу в качестве свадебного подарка. Отец принцессы Фист, король Рудекии Арчибальд II, в`л свои войска с юга, Лавийская же армия терзала Некрию с севера. Малышка Смерть всегда пряталась в лагере, когда валеты трубили «атаку». Наверное, мне помогали выжить её молитвы, обращенные к Самой Смерти. Может, то, что я сам истово молился Богине. Не знаю. Но я был жив, и всё свободное время проводил с Малышкой Смертью. К сожалению, нам всё не хватало времени найти себе имена, поэтому мы никак к друг другу не обращались. Нам хватало одного взгляда или тихого шёпота. Остальные солдаты считали её моей дочерью, и тихо жалели нас обоих. Малышка Смерть просила, чтобы я не разубеждал их, — она так привыкла к унижениям, что была счастлива нашей походной жизни. По бумагам она числилась моей слугой, поэтому ей также полагались паёк и одежда. Казалось бы, ещё шесть лет — и мы сможем оставить службу.
В тот вечер мы сидели с Малышкой Смертью у костра, и я читал солдатам старую отцовскую книгу. Поскольку я был единственным грамотным в сотне, я делал это почти каждый вечер — вояки с радостью слушали старые баллады или даже исторические хроники каких-нибудь монахов. Это способствовало улучшению боевого духа, как сказал бы Рудольф. Его, кстати, к тому времени уже не было. Десятника растоптал конь Неарийского рыцаря, в какой-то мелкой стычке. Его заменили толстяком Феодом, примерно через четыре дня, и больше о нём не вспоминали. Так вот, я читал солдатам «История падения государства Эбиро, описанная иноком Леонидом для потомков в назидание и поучение», когда к нам подошёл один из рыцарей. Мы тотчас же встали и, поклонившись, предложили ему сесть у костра. Этого требовал этикет (хотя какой у Привязанных этикет? Скорее закон), и обычно рыцари садились у костра и делили пищу с солдатами. Но в этот раз всё было по-другому. Из за спины рыцаря выпорхнул карлик в шутовском наряде и завизжал:
— Это она, мой добрый сэр рыцарь. Живёт себе, отродье Тьмы, И не берут её костры!
Рыцарь, нахмурившись, уставился на Малышку Смерть, я же пожирал взглядом шута — это был тот самый карлик, что мучил девочку в цирке. Я набрался смелости и, не поднимая глаз на сэра рыцаря, произнес:
— Простите, мой лорд, но это моя дочь. Возможно, её внешность…
Мне не дали договорить. Шут тотчас же закричал, пуская во все стороны слюни:
— Не верьте, добрый сэр. Этот солдат украл Чудовище и совокупляется с ним в надежде получить вечную жизнь.
Рыцарь шикнул на карлика, и тот замолчал. Мы с Малышкой тоже ничего не говорили, слова шута были полной чушью. Я искренне полюбил эту странную девочку, и пусть я не до конца понимал природы своей любви, но ничего греховного в ней не было.
— Твоя дочь, — начал рыцарь, — нравится моему шуту. Как Привязанный ты должен отдать её. Такова моя воля.
Что-то внутри меня надломилось. Я услышал, как где-то вдалеке засмеял ся карлик. Услышал, как всхлипнула моя Малышка. Я сжал рукой свой старый меч и уже приготовился напасть на рыцаря — будь потом что будет, — но опоздал. Рыцарь, с мертвенно бледным лицом оседал на землю. Время словно замедлилось. Я понимал, что Малышка убила рыцаря, и что у меня нет выбора. Я подскочил с земли и рубанул мечом шута — слева направо, раскраивая несчастного на куски. Мне не было его жаль, я плохо представлял, что делаю. Через секунду мир снова стал реальным. Я стоял над двумя трупами и крепко сжимал меч, Малышка Смерть же стояла за моей спиной и плакала. Нас окружили ратники. Один из них торопливо снимал с рыцарского коня всё лишнее — доспехи, флаги, пики, знамёна. Я всё понимал без слов — соратники, с которыми я провёл вместе девять лет, спасали мою жизнь. Малышка Смерть тоже это понимала. Мы молча уселись на коня и выслушали, в какой стороне Лавия, а в какой Некрия. Затем я ударил лошадь пятками по бокам и поспешил в сторону вражеского государства, так, чтобы нас никто не заметил. Это было несложно, впрочем, я даже не надеялся ни на что. Всё, что я чувствовал, это как к моей спине прижимается Малышка Смерть и рыдает. Её слезы были самым страшным. Жизнь, которую она так полюбила, рушилась из-за её чудовищного дара. Я даже боялся представить, что чувствует сейчас девочка. Мы двигались в сторону одного из Некрийских поселений.
Наверное, всё могло бы быть куда проще, чем случилось на самом деле. Мы могли бы найти какую-нибудь деревеньку, построить дом на окраине и жить, как все нормальные люди. Поговаривали, что в Некрии были вполне сносные налоги. Но Богине было угодно по-другому.