Сборная Германии, с огромным трудом вырвавшая победу в полуфинале у сборной Сан-Марино по пенальти, выходила на поле в мрачном, но боевом настроении. Этот чемпионат побил все рекорды по количеству сенсаций: фавориты один за другим, словно «Титаники», опускались на самое дно турнирных таблиц, а всегдашние аутсайдеры, ошалев от собственного везения, с лёгкостью проходили от этапа к этапу. Одни лишь немцы, продемонстрировав невероятное мастерство и волю к победе, удержались на плаву и добрались до финала.
Когда на поле показалась сборная России, стадион взревел. Никогда ещё эта неудачливая команда не добивалась таких результатов; от матча к матчу её игра становилась всё увереннее, а восемь сухих голов во встрече с испанцами сделали россиян общими любимцами. Возбуждённо галдящие болельщики не обращали внимания на двух смуглых и круглолицых мужчин, стоявших недалеко от кромки поля. Впрочем, если бы кто и услышал их разговор, то, скорее всего, ничего не понял бы: собеседники пользовались родным языком, на котором здесь никто не говорил.
— Ты точно это знаешь?
— Точно. Я уже давно слышу потрескивание. И вижу, как ткань расползается на глазах. Сразу во многих местах.
— И ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить это?
— Ничего. Таких, как я, больше нет, сам знаешь. Да и мои потуги, по большому счёту, не сравнить с возможностями древних мастеров… Я попытался наложить несколько заплат, но это всего лишь временная мера.
— То есть от сегодняшнего матча будет зависеть всё?
— Да. Ошибки быть не может. Все жилы сходятся в этом узле.
Громкий свисток прервал их беседу — игра началась.
С первых минут россияне завладели мячом и двинулись единым фронтом к воротам противника. Два немецких защитника устремились к форварду с мячом, но один из них неведомым образом споткнулся о свою же ногу и растянулся на траве. Стадион содрогнулся от свиста и гневного топота. Второй немец успел блокировать российского игрока, неуловимым движением ноги отобрал мяч, подбросил его в воздух и сильнейшим навесным ударом послал мяч вперёд своему нападающему. Защитник россиян, который в этот момент рассказывал голкиперу свежую байку, даже растерялся — он давно не видел противника в такой близости от ворот. Мяч уже начал снижаться, как вдруг встретил на своём пути не вовремя вспорхнувшую ворону. Неосторожная птица кубарем покатилась по траве, а мяч отскочил в сторону — прямо под ноги российского защитника. Тот наконец очнулся от ступора и отдал пас по флангу.
Казалось, что против немцев ополчилось всё мироздание. Им постоянно приходилось лавировать между подозрительными пятнами на поле, их кусал за ноги выскочивший на поле бультерьер, над ними сгущались крохотные тучки и запускали в их мокрые шевелюры острые пальчики молний. Весь стадион видел, как форвард немцев во время пробежки с мячом ни с того ни с сего дёрнулся назад и свалился без чувств; впоследствии он готов был поклясться, что въехал лбом в совершенно пустое, но очень твёрдое место. Лишь один человек из присутствовавших на стадионе смог разглядеть пространственную складку, возникшую на его пути, и тут же разгладившуюся.
Несколько немцев уже выбыло из игры с различными травмами. Одного запасного сейчас искали все секьюрити стадиона; к удивлению охранников, немногочисленные свидетели в один голос утверждали, что видели, как чьё-то длинное щупальце захлестнуло футболиста за шею и утащило в раздевалку прямо со скамейки. Однако держались немцы по-прежнему стойко, а их вратарь вообще творил чудеса, не обращая внимания на траву, остервенело щёлкавшую шипами под его бутсами. Впрочем, даже многолетний опыт игры не помог ему в конце второго тайма, когда мяч от удара полузащитника полетел в сторону ворот, но тут же исчез из виду в тёмном мареве, клубившемся в штрафной площадке, и выскочил из ниоткуда прямо за спиной голкипера.
— Дыра! — сдавленно воскликнул второй из собеседников, выбрасывая перед собой обе ладони.
Марево перед голкипером тут же начало рассасываться, и он почувствовал, как головная боль, терзавшая его на протяжении всего матча, начинает утихать. По всему было видно, что его товарищи испытывают то же самое. Немецкий тренер собрал семерых выживших игроков, провёл срочную перегруппировку и напоследок широким жестом перекрестил своих подопечных.
Через минуту вратарь россиян сидел на траве и таращил ошалелые глаза на мяч, лежащий в углу ворот. Это был первый гол, пропущенный ним за весь чемпионат. Гул трибун привёл его в чувство; голкипер схватил мяч и изо всех сил ударил по нему. Мяч взвился вверх в немыслимой свечке, на мгновение завис в самой высокой точке, а затем полетел вниз по причудливой спирали, обогнул прыгнувшего навстречу вратаря немцев и с мелодичным издевательским свистом закатился в ворота. Ещё через несколько секунд прозвучал финальный свисток.
— Всё, — выдохнул второй жрец и зажмурил воспалённые глаза. — Абсолютно невероятное событие произошло. Россияне победили немцев. Этот мир уже никто не спасёт, даже великий покровитель всех майя Гукумац.
В ликование стадиона вплеталось тихое потрескивание ткани мироздания, рвущейся под напором ополоумевшей вероятности. До конца света оставалось сто семьдесят три дня.
Мартин Фохт mfoht@rambler.ruНаблюдение
От редакции: Герой этого рассказа думал, что добьётся значительных успехов в области науки. Молодой, амбициозный, он мечтал утереть нос старому профессору. Но наш герой и не знал, кто на самом деле объект наблюдений.
Виктор занервничал ещё неделю назад. Оба шимпанзе не показывали ожидаемых результатов. Статистика летела к чертям, но Виктор не понимал причин неуспеха — животные были здоровы и не выглядели подавленными.
Постановочное задание имело средний уровень сложности — и Джин, и Микки выполняли его прежде вполне успешно, за что были вознаграждаемы любимым лакомством — булкой с абрикосовым джемом.
Но теперь животные словно отупели — протягивая лапу с фигурной вставкой к доске с соответствующими гнёздами, они в нерешительности застывали и устремляли растерянный, и даже жалобный взгляд на Виктора. Он не мог скрыть своего разочарования.
В другие же дни они, словно подменённые, приматы выполняли задание успешно. В поведении обезьян не было видно системы, по набранной статистике повторений выходило, что их попадания в необходимое гнездо было почти делом случая, слепой удачи.
— Ничего не понимаю, — жаловался Виктор коллеге, Йозефу Шоллю из отдела зоопсихологии морской фауны.
— Если тебя утешит, мой Парис тоже всё испортил на прошлой неделе, — сказал Йозеф, зло, вспоминая своего «ведущего» осьминога, интеллектом которого он хвастал ещё месяц назад.
— Ты вирусологию «делал»? Может какаянибудь подострая или стёртая энцефалопатия?
— Да вдоль и поперёк! Томография, биоматериал на все виды «скопий» и «графий»! Иммунология идеальная! Здоровы черти, хоть об дорогу бей.
— Не переживай. Возможно рано ещё. Может быть, патологический агент ещё за пределами чувствительности тестов, дремлет, например.
— Но тогда он и неактивен. Какой с него вред?
— Ну, наверное. Пусть ветеринары скажут, что нам с тобой голову ломать?
— У меня сроки по проекту. Эх! Ладно, пока. Пойду домой, — Виктор шлёпнул приятеля по подставленной ладони.
Утром обезьянам удавалось выполнить почти все тесты, включая самые сложные. После двухчасового перерыва они выполняли лишь каждый четвёртый тест, независимо от уровня сложности. Статистика вновь «летела» к чертям собачим. На следующий день всё повторялось снова.
День ото дня настроение Виктора портилось. Вопреки давнему обычаю немного выпивать с друзьями на уик-энд лишь дважды в месяц, он стал захаживать в «Империю Рока» почти каждый день после работы. Там он пропускал не менее четырёх стаканчиков бурбона и только затем просил вызвать ему такси.
Проклятые обезьяны! Коротышка-профессор Рейнхольд будет как всегда ухмыляться, и приговаривать — «А я ведь вам говорил, молодой человек! Я говорил. Может, попробуете себя на ниве коммерции, а?» Чёртов заносчивый старикашка! Вообразил себя богом зоопсихологии! Да черта с два!
Пьяный мозг, слишком слабый, чтобы сопротивляться личным демонам гнева, рисовал яркие картины мести Рейнхольду. Немалое честолюбие Виктора, как учёного, было глубоко уязвлено уже самим фактом провала, ну а старый профессоришко уж не упустит случая щёлкнуть по носу младое поколение.
Утро приносило страдания духа и плоти, как справедливую кару за демоническую вольницу накануне. Виктору становилось стыдно, он злился на себя и своих подопечных. Он кое-как приводил себя в порядок и ехал в лабораторию, навстречу надеждам и разочарованиям.
Впалые щеки, круги под глазами, небритость стали заметны коллегам. Йозеф Штолль всячески старался поддержать приятеля и предлагал посадить приматов на ещё более строгую диету, чтобы стимулировать поиск решения, но Виктор его не слушал — перед глазами у него стояла ухмыляющаяся физиономия Рейнхольда.
13 сентября Джин и Микки выполнили все задания без единой ошибки и на следующий день повторили его в самое подходящее время — когда в отдел приматов явился заместитель директора академической лаборатории и ненавистник Рейнхольд.
Никакой секс не мог сравниться с упоением от натянутой улыбки профессора-пигмея. Опущенные уголки рта, его гримаса лжеудовольствия кричали о том, что хозяин испытывает недюжинный укол ревности. В течение недели нервный Рейнхольд приходил почти каждый день, но обезьяны, раз за разом показывали превосходный результат.
Виктор торжествовал. Он даже вспомнил о своей подруге, Катрин, с которой он повздорил на почве дурного настроения. Воодушевленный научными победами и тожеством честолюбия над Рейнхольдом он позвонил ей и елейным голосом вымолил прощение. Напоследок Виктор заказал столик в ресторане.
— Слушай, тебе не надоело? — спросила Джин. — Сегодня он опять сам не свой. Мне его уже жаль.