«Я тебя люблю».
— А что дальше? — прошипела рация. Пол вздрогнул.
— Какое тебе дело, — он начал опять закипать. — Какое, мать твою, тебе дело!
— Мне интересно, — проговорил голос. Пол промолчал, голос тоже замолк. Он лежал, ощущая себя деревяшкой, бесчувственным бревном. Запёкшиеся и растрескавшиеся губы ужасно саднили и пекли, опять зачесался нос и Пол, подняв руку, почесал его. Поднял руку. Пол в изумлении уставился на руку, всю измазанную битумом. В голове медленно щёлкали винтики и шестерёнки. Такого быть не может. Не может. Но вот его рука, вот она, он ведь недавно был в битуме практически весь, не пошевелиться, а тут свободная рука. Пол попробовал приподнять голову и это ему удалось. Он был по пояс погружён тёмную и маслянистую массу битума, ног не было видно, но главное, что освободились руки. Пол воспрянул духом, посмотрел назад на лестницу. Вот она, совсем рядом, если он до неё дотянется, то, считай, спасён.
*погружение 06:15*
Каким образом освободились руки, Пол не знал. По всем законам физики ему было суждено только погружаться и ничего более. Но и голос из поломанной рации (он первым делом, как освободились руки, проверил рацию) тоже совсем не вписывался в реальность. Хотя голос молчал, и Пол начинал думать, что ему он просто померещился. Пол потрогал битум. Он странно пружинил, что давало пищу для размышлений и надежду на спасение. Как только у него снова появилась надежда, появились и силы, и ясность мышления. Теперь всё зависело от него, как он поступит и что сделает. Нужно было дотянуться до нижней ступеньки и вырваться из этой трясины. Но чем дольше он думал, тем меньше ему нравилось то, что он должен был сделать. Собственно, ничего другого не оставалось, как рискнуть и перевернуться на живот, одновременно пытаясь подтянуться и достать до нижней скобы.
Решено. Пол глубоко вздохнул и начал двигаться, пытаясь перевернуться. Тугая жижа битума сперва сопротивлялась его попыткам, но потом сдалась и вот он уже лежит на животе со свободными руками. Битум вёл себя, как солёные воды Мёртвого моря, что было очень странным. Но это неважно, сейчас Пол не об этом думал. Теперь он сможет дотянуться. Не сможет, а просто обязан. Пол начал двигать ногами и руками, пытаясь оттолкнуться от битума и продвинуться к лестнице. У него получалось! Пол мог поклясться, что он немного продвигался вперёд. Битум словно потерял всю свою липкость, ему без труда удавалось отрывать руки, чтобы плыть, словно он был в воде. Всё потеряло для него значение: голос, воспоминания, битум. Только скобка лестницы, только она, такая близкая и далёкая. Вот совсем чуть-чуть осталось, он уже касается её кончиками пальцев. Ещё немного, последний рывок и Пол почти ухватился за ступеньку.
— Думаешь, получится? — глухо прошипел голос из рации. Почти получилось.
От неожиданности Пол вздрогнул, и битум мгновенно стал жидким. Пол провалился по горло, и только руки и голова остались на поверхности, панический ужас мгновенно его парализовал. В голове была каша, мысли путались, остались только инстинкты, которые вопили во весь голос: «Ты тонешь! Ты был близко! Ты тонееееешь!».
Пол замычал и начал дёргаться из последних сил, протянув вверх, к скобе, свои руки.
— Не получится, — так же безразлично донеслось из рации.
Пол погрузился ещё глубже, масса битума сдавила грудь, и стало труднее дышать. Сил не оставалось. Он тонет, и больше не увидит, не услышит свою Елену, не скажет ей много того, что так хочется сказать, не сделает очень многого.
*подъём 07:35*
— Всё? — спросил голос. — Сдаёшься?
— Нет, — прохрипел Пол. — Выкуси.
— Но что ты можешь сделать? — голос равнодушно поинтересовался. — У тебя совсем нет сил, всё съел твой страх и ужас. Ты почти умер. Почти мой.
Пол лихорадочно соображал. Смерть?
С ним говорит смерть? Что за бред! Такого не может… С ним не могло произойти всего этого. Это нереально, это сказка, это бредовый сон.
— Нет, я не смерть. Я твой… — голос не договорил.
Пол вдруг засмеялся. У него нет сил, с ним разговаривает нечто, похожее на Смерть, он почти утонул, а ему смешно, страх улетучился, словно его и не было. Он смеялся и смеялся, слёзы полились у него из глаз, до чего же ему стало смешно. Как говорила Елена, станет страшно — посмейся. Страх боится, да, страх боится смеха, радости. Но только настоящего смеха.
А сейчас Полу терять было нечего, и он смеялся от души. Смеялся над голосом, над смертью, что пришла полюбоваться на его муки, смеялся над собой, так нелепо попавшим в битумную ловушку. И действительно, как не посмеяться над всем этим, когда и плакать-то сил нет, и он, как та лягушка, что в молоке пытается взбить масло. И от этой мысли ему стало ещё смешнее.
Он почувствовал, как битум отпускает его понемногу, как он становится чуть мягче и пружинистее, давление на грудь стало спадать. Пол перестал смеяться и подумал о его Елене, о её смехе, о руках, о её привычках и вкусах, о том, как она ему говорит о своей любви к нему. После смеха хотелось думать только о хорошем, прекрасном, смех разгрузил и развеял страх. Он продолжал вспоминать о том, как они выбирали себе жильё, как вместе съехались, и о планах и будущих детях. И чувствовал, как битум совсем ослабел, выпускает его, почти выдавливает из себя. Пол из последних сил, начиная вдруг понимать, что происходит, напрягаясь так, что стало больно в голове, начал тянуться до лестницы и, уже ухватившись за неё и взявшись за нижнюю, сплетая руки так, чтобы он ни при каких обстоятельствах не выпустил из рук спасительную скобу лестницы, теряя сознание, Пол услыхал голоса, сверху чтото кричавшие о нём или ему, и короткую трескучую фразу из рации:
— Молодец. Ты понял.
Торбейн crater-rgp@rambler.ruИщущий ветра
От редакции: Сложно избежать проклятия, если оно тебе суждено. Но недостойным поведением можно добавить к проклятию ещё и заслуженные сожаления…
— Корабль прямо по курсу! — послышалось с палубы.
Сидящий за столом капитан отложил бутылку бренди. На лице, едва покрытом морщинами более от разгульной жизни, нежели от старости, мелькнул интерес. Не так часто в этих водах можно повстречать корабли. Торбейн и сам-то не планировал заплывать сюда. Если бы не бушующий в это время в море шторм, он этого и не сделал бы. Но лучше переждать непогоду вблизи берега, чем, рискуя жизнью, плыть прямиком в Амстрад.
Еле заметно пошатываясь от непривычно сильно качающих волн (или от выпитого), капитан вышел из каюты. На палубе царило замешательство. Матросы с интересом рассматривали качающийся на горизонте корабль. Торбейн вытянул из кармана трубу и взглянул на предмет любопытства команды.
Его шхуна проплывала мимо невесть откуда взявшегося в этих мёртвых водах старого барка. Корпус выглядел слегка потрёпанным, но достаточно крепким, чтобы удерживать корабль на плаву.
Парусам же досталось куда больше. Изорванными они колыхались на ветру, словно повешенные сушиться тряпки. Палуба и каюты выглядели безжизненными настолько, что Торбейн потерял всякую надежду увидеть на борту кого-либо, кроме мертвецов.
— Спустить шлюпку на воду! Я и ещё двое поплывём туда.
Матросы засуетились, и уже через пару минут трое людей, сидя в узкой лодке, гребли по направлению к таинственному кораблю. Он дрейфовал. У капитана появилась возможность поближе разглядеть барк. Таких на полуострове не делали.
Возможно, корабль прибыл сюда издалека. Самое близкое, где могли смастерить его, — дальние уголки Иероксии. Скорее всего, где-то в верфях городов Торговой Лиги. Выгравированная надпись на корме гласит — «Ищущий ветра».
Шлюпка прильнула к борту. Один из матросов забросил на палубу крюк и взобрался наверх.
— Есть кто на корабле?! — выкрикнул капитан. Молчание в ответ не было неожиданностью. Забравшийся по тросу тем временем привязал к борту верёвочную лестницу и скинул её оставшимся в лодке.
Капитан поднялся и огляделся вокруг. На палубе царило разложение. Осыпавшийся кое-где в труху такелаж, скрывавший местами почерневшие доски, свидетельствовал о бесчисленных пережитых в одиночестве штормах. Белевшие под солнцем неизвестно сколько лет кости, принадлежащие некогда живому экипажу, сейчас одиноко покоились среди гнилой трухи.
— Все мертвы, — без надобности пояснил второй моряк и повернулся, чтобы спрыгнуть обратно в лодку.
— Стой, — торопливо окликнул его Торбейн, — быть может, нам удастся узнать, что случилось на корабле. Я пойду в капитанскую каюту. Может, там сохранился судовой журнал.
— Но, капитан, — возразил прошедшийся по палубе матрос, — это и без того очевидно. Они все умерли. Скорее всего, об этом позаботились пираты.
— Пираты не плавают в этих глухих местах.
— На попытки узнать, что тут произошло, мы лишь потеряем кучу времени.
— Время мы потеряем, если ты будешь продолжать препираться. В конце концов, это приказ, и, пока я тут капитан, это будет главным аргументом во всех вопр… — Торбейн недоговорил. Его речь была прервана дверью капитанской каюты, которая открывшись, резко хлопнула о стену. Все трое, как один, вздрогнули и обернулись.
Была ли то игра морского ветра, или корабль приглашал гостей узнать его тайну?
В каюте было достаточно просторно. Шкаф, кровать и письменный стол занимали лишь малую часть пространства. За столом, откинувшись на спинку стула, сидел и сам капитан. В отличие от остальных мертвецов, он сохранился куда лучше. Его кости были скрыты под слоем сухих почерневших мышц и медленно гниющей одеждой. О запахе разложившегося тела давно позаботился ветер. На столе, за которым сидел мёртвый капитан, лежал судовой журнал. Годы пощадили его не в пример больше, нежели пролитые на страницы чернила. Торбейн отодвинул стул с вросшим в него мертвецом и взял со стола журнал. К счастью, чернила залили лишь его правую, неисписанную часть. Капитан перелистал на начало. Многие страницы были вырваны, и лишь несколько — заполнены неровным почерком.