У Даши мелко-мелко задрожали пухлые губы. Обычно она так делала, когда хотела растрогать какого-нибудь парня, а сейчас получилось само собой. Умереть должна была убожество Валька! А теперь та будет жить, чтоб превратиться в заумную сварливую тётку с хозяйственными сумками и кучей сопливых детей, или, что вероятнее, в очкастую старую деву с научной степенью, а убьют молодую, перспективную, всегда идущую по головам Дарью?! Такого не могло быть в Дашкином мире.
В этом мире Дашки должны процветать на кровавом поту прогибающихся и смирно тянущих ярмо Валек. Девушка подняла голову и вдруг поняла, что сидеть в углу и визжать не будет. Прошла босиком в кухню, помахивая умолкнувшим кулоном, погремела облупленными ящиками стола, нашла какой-то тупой нож, нелеповоинственно и совершенно неправильно сжала его в кулаке и обратилась к украшению:
— Ну, рассказывай, как убить эту твою ядвигу?
Стрелка часов неумолимо отмеряла миллиметры циферблата. За окном так же неумолимо темнело. Даша сидела за опрокинутым старым диваном и затравленно смотрела сквозь арку прихожей на входную дверь. Нож в руке ходил ходуном. Кулон как-то неуверенно сообщил, что убить ядвигу, конечно, можно, расчленив её, отрезав голову, словом, нанеся телу необратимые повреждения, которые оно не сможет регенерировать. Озвучивать Дашкины шансы это сделать украшение тактично не стало. Но воцарившаяся после реплики тишина звенела скорбью.
Голос так больше и не сказал ничего, пока девушка переворачивала диван и искала что-нибудь вроде топора.
— Что, не общаешься со смертниками? — процедила Дарья, у которой от беззвучья перехватывало дыхание и молотом гремел пульс в голове.
— Чшшш-ш, — присвистнул кулон. — Тебе лучше действительно сидеть тихо. А когда ночь станет чернильнопоздней… — продолжил он зловеще, тоном пугальщика-сказочника.
— Вот же придурок! — не оценила Дашка. Надела украшение на шею, сунула под кофту, трусливо всхлипнула и снова уставилась на дверь.
Та была обита темно-зелёной клеёнкой, с дурацкими пуговками-стяжками по поверхности. Цепочка жалко перехватывала щель входа и колыхалась от сквозняка.
Темнота бархатом текла из углов и окон, постепенно окутывая квартиру. По стёклам наждачно царапали ветки деревьев. Редкие шаги в подъезде гремели грузно и громко, но всякий раз это оказывался случайный прохожий — дверь не трогали. Кулон на обнажённой коже неожиданно налился жгучим холодом. Дашка сдавленно застонала, опустила взгляд, выудила украшение из-под кофты — и тут звонко треснула цепочка на двери. Девушка подпрыгнула так, что чуть не покалечила себя же неловко оттопыренным ножом, и диким взглядом уставилась на медленно открывающуюся дверь. Она не слышала, чтобы кто-нибудь передвигался в подъезде, не было грохочущих шагов, не было даже малейшего шороха. Но вот сейчас кто-то одним лёгким движением оборвал металлическую цепочку и медленно приотворял дверь. Даша, поскуливая, сползла под диван, поборола приступ тошнотворной паники и подтянулась на кончиках пальцев обратно, вынырнув над пёстрой обивкой мучительно изломанной линией бровей.
Вошедшему надоело играть в прятки — дверь широко распахнули пинком, и на порог неслышно скользнула женская фигура, достаточно лёгкая и, насколько можно было судить, в приличной одежде. Дашка чуть не отключилась от облегчения.
Не та! Девушка, торопясь и неловко елозя по линолеуму разъезжающимися ногами, выползла из-за дивана.
— Помогите! — кулон неожиданно крепко зацепился за обивку. Даша досадливо дёрнулась, протянула к незнакомке руки, стоя в унизительнейшей из поз — молитвенно, на коленях. К ней наклонились, крепко подняли за плечи, и над ухом она услышала уже знакомый смешок.
Это было так неожиданно, так ужасающе неожиданно, так невозможно неожиданно — когда девушка почти поверила в спасение. Дашка издала короткий вопль и замахнулась ножом. Женщина, в чертах которой смутно угадывалось что-то от давешней бомжихи, быстро перехватила руку и заломила до хруста костей. Дарья завопила снова.
Одним ударом ноги злобно раздувающая ноздри баба перевернула обратно диван и швырнула на него скулящую жертву. Тут же припечатала к спинке, крепко схватив за плечи.
— Ну что, полюбуйся, милочка. Получше я стала выглядеть, правда? Мозги резвее заработали, одеждой разжилась. Вот и тебе, — снова злорадный смешок, — принесла гостинец.
Рядом на диван полетел пакет из супермаркета.
— Ты кушай, солнышко, кушай. Мне нужно, чтоб ты подольше протянула. Да не дёргайся так, вот же дурочка, а! — мило воркуя, ядвига стискивала плечо и шею Дашки, пока в горле той не захлюпали булькающие хрипы. Девушка перестала судорожно царапать её запястья и безвольно уронила руки. Кажется, лимит героического размахивания ножами иссяк. Животный страх душил пальцами ядвиги, и в висках стучало единственное, отчаянное: «Пусть это всё поскорее кончится».
И ещё безнадёжное: «Пускай я проснусь». Ядвига уронила полузадушенную жертву, откинула её лохмами торчащие волосы, издевательски утерла невесть когда успевшие набежать Дашкины слёзы, и медленно, пребольно, кромсая кожу, укусила.
«А ведь она совсем не страшная на самом деле, — лениво думала Даша, бесцельно разглядывая ядвигу сквозь завесу полуопущенных век. Обыденная тётка.
Похорошевшая, скинувшая пару десятков лет, подтянутая, но обычная человеческая баба. Никаких клыков, вертикальных зрачков, рогов-хвоста, таблички «не подходи — убьёт» на лбу». Дашка невесело усмехнулась. Табличку бы надо.
Да и обстановка до смеха обычная. Запущенная квартира, паршивый растворимый кофе на столе, небрежно намазанный бутерброд, который жуёт ядвига, пакет из супермаркета. Никакого ужастика.
Всё это так обычно, что встать бы, вмазать горячей сковородкой с плиты тётке по черепу и свалить — ведь вокруг ничего сверхъестественного и действующего на психику.
Страшно другое. То, что тело налито невозможной тяжестью, и ей сейчас хуже, чем во все разом взятые болезни, которыми она болела. И ядвига может, весело что-то напевая, делать свой кофе. Потому что Даша не то что за сковородку не схватится — Дашенька не может и пальчиком шевельнуть без головокружительной дурноты.
Титаническим усилием девушка приподняла руку и чуть не завопила. Вопить она, оказывается, тоже не может. Голосовые связки ссохлись бесполезными тряпочками. А рука — рука раздулась, пошла пятнами и морщинами, кольца впились в сосискообразные пальцы. Дарья уронила руку и сумела страдальчески застонать.
Ядвига обернулась на звук и брезгливо пнула девушку носком тапка.
— Доброе утро, милочка! Красавица неземная! Так бы тебя и расцеловала! — дурашливо потрепала Дашку по щекам. — Какая я лёгкая! Какая молодая! Как приятно выливать в тебя эту дрянь! Солнце взошло. Хочу туда, лёгкая-лёгкая, так бы и полетела! — глаза чудовища искрились полубезумным восторгом и жаждой деятельности. Дарья возненавидела её в этот момент всеми фибрами души — за то, что красивая, беспечная и весёлая.
А Даша сейчас внутри, снаружи, в теле и в подсознании ощущала одну паразитом угнездившуюся тяжесть, как будто вся она — непомерно тяжёлая гиря, отлитая из мерзкой, источившей органы дряни.
Ядвига ласково дунула девушке в лицо, рассмеялась звонко и даже, что обидно, совсем не злорадно. Как будто та была пустым местом, бессловесным сосудом, уже приговорённым ничем. Дашка брезгливо скривилась и, сложив плохо гнущиеся пальцы, показала твари фак. Ядвига расхохоталась ещё звонче, небрежно пихнула ногой к Дашке валяющийся на полу кулон, поставила блюдце с бутербродами, подмигнув, положила рядом нож, певучим голосом пожелала хорошо провести время и упорхнула, гремя дверьми. Из подъезда донеслось ликующее пение, кажется, про «пусть всегда будет солнце». Сильный голос, расставшись с хозяйкой, ещё долго гулял эхом по исписанным унылым стенам.
Дарья в бессильной ярости стиснула кулаки. Это было так радостно, так похоже на неё и так ей теперь недоступно.
— Да, ядвиг иногда получает какие-то черты жертвы. То внешность, то повадки. Учитывая усугубляющееся с годами безумие, смесь выходит гремучая, — ожил где-то под диваном кулон. Голос изменился и стал совершенно невозможным: ни женским, ни мужским, журчащим и шелестящим. Такая речь, казалось, должна сливаться в невнятный, но милый слуху гул.
Дашка же улавливала смысл струящихся слов удивительно ясно. Немыслимый, чаровничий голос. Его тембр проветрил голову и даже слегка разогнал застывшую в венах отраву.
— Кто ты? — прохрипела девушка ещё вчера мелькавший в голове вопрос.
— Знаешь, — проигнорировал её кулон, — после третьего укуса процесс будет необратим.
Сменить тему безделушке удалось блестяще. Дашка даже перестала лежать колодой и с усилием приподнялась на локтях.
— О, и что, — саркастично прохрипела она, пытаясь скрыть страх и жадное любопытство, — я превращусь в ядвига?
— Нет, зачем? — в голосе прозвучало искреннее удивление. — Ядвигами рождаются, а не становятся. А после третьего укуса твоё тело, увы, будет отравлено окончательно и ничто уже не предотвратит медленной смерти.
— Да пошёл ты! — Дашка неожиданно легко, откуда только силы взялись, вскочила. — Я убегу отсюда! Это всего лишь вшивая квартира! Этого вообще всего не может быть!
— Снова заново! — простонал кулон уже вполне человеческим голосом. — Понимаю, если ничего не можешь сделать, проще всего происходящее отрицать.
А я, к слову, искренне хотел бы тебе помочь.
Девушка беспомощно передёрнула плечами.
— Она зверски сильная, эта тварь. А мне так плохо… Я этим ножом, — Даша повертела в руках лезвие, — даже замахнуться не смогу. Ещё вчера не смогла.
— Тебе надо бежать, а не драться.
Я помогу обмануть удерживающие чары. Несложно — начертить пару символов, сбрызнуть кровью и всё такое. Скроешься, а там отоспишься, отъешься, витаминчиков попьёшь — и вернёшь прежнюю форму. Главное, что не было ещё третьего укуса. Идёт? Только меня с собой прихватить не забудь.