«Думаю, девочка сбежала, спустилась по водосточной трубе и отправилась искать своего папу, бедняжка».
Я не стал спорить, потому что нянюшка выглядела очень упрямой женщиной и вряд ли стала бы слушать чепуху про детей, похищенных сидами. Я покинул Леттеркени вечером того же дня. Небо заволокли тучи, шёл дождь. На горизонте сверкали вспышки зарниц и изредка, когда ветер утихал, были слышны далёкие раскаты грома.
Я думал о дочери лорда Блакстона. Возможно, она скитается сейчас по холодным ночным улицам, одинокая в этом незнакомом для неё мире. Возможно, Мананнан Мак Лир вернулся за ней и вновь увёз в страну вечной молодости. Я не исключаю возможности и того, что это простое совпадение и несчастная беглянка не имеет никакого отношения к истории рода Блакстонов.
Мой экипаж сильно трясся по разбитой дороге, по его крыше барабанил дождь.
Я думал о далёкой грозе.
16 марта 1900 года.
3 местоДмитрий ТроллевПраво на подвиг
Не убивайте душу, которую Аллах запретил убивать, если только у вас нет на это права.
От редакции: Мир может быть или слишком сложен для понимания, или слишком прост. Если на это непонимание накладываются грязные игры политиков разнообразных калибров и бесприютность в непонятном мире, можно ждать крови. Много крови. И даже сами убивающие вряд ли смогут внятно объяснить — зачем?
Тело ударяется о гравий возле железнодорожных путей. Я нажимаю кнопку — взрывная волна тащит меня по земле. Руки и ноги стёсаны щебнем, в ушах звенит, голова раскалывается, но сознания не теряю. Жуткая боль разливается по всему телу. Хочется выть, орать и рыдать младенцем, но парализованное болью тело способно лишь на конвульсии, а может, и агонию. Вот только мёртвые не чувствуют боли, а значит, я не в одном из лучших миров, а всё ещё на грешной земле. И ради сохранения status quo следует поторопиться. У меня нет времени для агонии.
Идти вслепую возле взорванного вагона — это самоубийство. Красные пятна боли сменяются привычной темнотой, и я решаюсь разомкнуть веки.
Развороченное чрево вагона. Горит даже железо, полыхает. Лижут небо языки пламени. Внимание привлекают незначительные детали: догорающая шторка, придавленная спортивная сумка, плавятся пластмассовые глаза-пуговицы плюшевого медведя, вспыхивает его рыжее тело. А когда возвращается слух, то слышу не рёв бушующего пламени или звон лопающихся от жара окон, а тихий треск: медленно дотлевают кожаные сиденья. Журнал с красотками на обложке подхватывает ветер — обожжённый край разгорается, и пламя целиком поглощает глянец. Прощальным фейерверком он отправляется в небо. Красиво.
Посреди всего этого великолепия возвышается металлическая балка. Я даже не догадываюсь, часть это вагона или выгнутая взрывом рельса. В стальном месиве она выглядит самым цельным предметом. Среди кусков покорёженного металла балка возвышается древним идолом. Демоном, вырвавшимся из заточения и требующим человеческих жертв.
А люди…
Смерть — это неизбежность, дарованная всем. Я знаю это, как и любой учащийся школы Хафиз Иман. Всякий шахид понимает, что, с точки зрения Вечности, разница между смертью в двадцать и в пятьдесят ничтожна. Всё равно ничего путного из нас бы не вышло, раз уж мы сюда попали.
Хотя школа как школа. Ничем не хуже других на юге Франции: и казармы чистые, и кормёжка сносная. Да и деньги после Подвига семья получит немалые. Это стопроцентно, ведь кому ещё верить, если не государству.
Мне и деньги-то некому оставить. Если б не сестра, мать-одиночка с двумя детьми, даже в шахиды не взяли. А мне деваться некуда: ни работы, ни образования, и государственное пособие закончилось. Экстремистские бригады, в которых я состоял, вытеснили мусульманские полисмены.
Они были лучше вооружены, а главное, более жестоки: пока мы сражались за клаптики земли, именуемой Родиной, они защищали Всевышнего. В какой-то момент я внутренне приготовился к встрече с Творцом, потому и напросился в Хафиз Иман. Хотелось закончить жизненный путь по-мужски, а не как свинья, отловленная обкуренными полисменами.
Нет, разумеется, мы тоже курили гашиш, только редко, по праздникам. В отличие от инструкторов, вечно жующих густую смолу анаши, нам полагалось хранить разум в чистоте, дабы не напортачить в самый ответственный момент своей никчёмной жизни — в момент смерти.
— Ничто, я повторяю, ничто, — орал жующий гашишную жвачку инструктор, — не должно нарушать чистоту сознания в момент Подвига!
Тогда мы особенно нуждались в ясности сознания, поскольку ползли под паутиной колючей проволоки. Сдохнуть во время тренировки — невелика заслуга. Нужно дожить до настоящего Подвига, лишь тогда радость от встречи с Создателем можно считать полной. Ведь героев Он встречает вне очереди.
Ползущий за мной Мишель меньше всего походил на героя: рыжие волосы, конопатое лицо, тело червя. После позорной казни отца-винодела ему, студенту, как старшему сыну пришлось кормить семью. Несколько бессмысленных попыток раздобыть денег — и Мишель оказался в Хафиз Иман. Как приняли такого дохляка, я не знаю, но было в рыжем что-то такое, что указывало на внутренний стержень, какаято наглость идти до конца. Её-то и разглядели опытные вербовщики школы.
Тело юноши оказалось неприспособленным для ползанья в грязи под навесом из стальных колючек, поэтому наглец хватал за ботинок меня, ползущего впереди, и подтягивался. Инструктор, конечно, это заметил, но не спешил возмущаться. Мне Мишель тоже не мешал, поэтому я не отказывал в посильной помощи. К рыжему я испытывал почти дружескую симпатию.
Здесь друзей не заводили. Тренировки сжирали все время: инструкторы себя не жалели, готовя нас к Подвигу. У нас не хватало сил даже на ненависть, один Подвиг на уме. Мы иногда ругались во время бесконечных тренировок, только нормально поговорить не удавалось — инструкторы орут. А после занятий даже язык так устаёт, что иногда и послать никого не можешь. Лишь дежурные фразы, которыми мы изредка перекидывались с Мишелем, чтобы не забыть человеческую речь, чтобы напомнить, кем мы были до школы.
Мишель пыхтел, преодолевая последнее метры колючки. Я бы уже давно закончил, но боялся, как бы рыжий не застрял посреди траншеи. Упражнение не на время, поэтому ждал, пока Мишель подтянется на моей ноге. Я не видел ничего зазорного в том, что мы закончили упражнение последними, но инструктор остался недоволен.
— Эй, солнцеликий, — от инструктора это звучало грубейшим оскорблением, — таким, как ты, не Пророка славить, а убирать мусор после подвигов его истинных сыновей! Убирайся прочь к своей жирной мамаше!
Из Хафиз Имана только два пути: на Подвиг, или за казарму, где устраивали скорую встречу с Создателем. Инструктор подписал Мишелю смертный приговор, и это понимали все.
— Я сам решу, шакал, как и когда мне встретиться с Творцом. И ни одна собака не помешает исполнить дарованный мне небом Подвиг. Я герой, а не трус, как ты, толстая свинья!
Наверное, инструктор должен был рассердиться. Орать, бить кулаками по худому телу Мишеля, повалить того на землю, а после достать пистолет и разрядить обойму в наглеца. Наверное, он бы так и сделал, но, говоря обидные слова, Мишель протыкал обидчика остро заточенным карандашом — тем самым, что писал письма «жирной мамаше»: в глаз, в шею, в щеку, ещё раз в шею…
В лазарете инструктора так и не спасли, истёк кровью. Мишеля увели. Всю ночь мы ждали, что затрещит автомат за казармой, но выстрелы так и не нарушили тишину.
А утром Мишель вернулся к нам и продолжил тренировки. Как ни в чём не бывало.
Каждый конец света имеет свою легенду. Мир топят в бесконечных дождях, терзают астероидами, а самые законченные физики мечтают о чёрной дыре. В какой-то момент нашей жизни мы даже можем увериться в стабильности мироздания и неиссякаемости окружающих нас благ. Но всё эфемерно, как сон…
Где-то в Умани, на далёкой Украине, студент после бурной ночи хотел взбодриться энергетиком — напитком с повышенным содержанием кофеина. Денег не хватало даже на автобус, но на столе лежала взломанная пластиковая карта. Задумка студента была проста — повторно снять стипендию и ломануть банкомат, чтоб не сдал. Подходящий вирус студент изобретал долго.
Несмотря на немалый мороз, парень прошагал больше часа, прежде чем нашёл приглянувшийся банкомат. Заветный аппарат исправно выдал оставшиеся на карте деньги — в пересчёте чуть больше десяти евро — и погас. На эти деньги студент купил две пачки курева, пару банок энергетика, а остаток потратил на травку, чтобы отпраздновать удачную аферу…
Через два часа упала банковская система Украины. Ещё через двенадцать минут сумасшествие настигло и финансовую систему России. На двадцать секунд дольше продержались США. Евросоюз сопротивлялся вирусу почти три часа, за это время поседели финансисты Японии и Южной Кореи. Арабские страны вирус посетил последними, одолев их банковские счета почти на сутки позже украинских.
Вирус выискивал цепочки цифр и перемешивал их в произвольном порядке. После банковских счетов он принялся за базы данных, попадавшиеся на его пути: цифровая связь, спутниковая навигация, глобальные коммуникационные сети, интернет… Пока программисты и математики думали, что делать с правильными цепочками бессмысленных цифр, радикально настроенные арабы вторглись в Израиль.
Паника охватила Европу. Тысячи людей вышли на улицы: одни жгли машины и грабили магазины, другие пикетировали государственные учреждения. Деньги обесценились уже на следующее утро, ими разжигали костры. На второй день массовые беспорядки переросли в вооружённые столкновения.
Нервозности прибавила и ситуация в США. В Российской Федерации ещё со времён Союза имелся военный проект «Мёртвая рука». В случае полного уничтожения населения России восемнадцать ядерных боеголовок вылетали из разных подземных шахт необъятной страны и наносили удары по потенциальным противникам. Абсолютно автоматически. Вирус добрался и к «Мёртвой руке»: Китай успел отбить две боеголовки из четырёх; американцы получили остальные, поскольку их ПВО вирус уже вывел из строя. Учитывая полное отсутствие связи, можно было смело говорить, что США как сверхдержава исчезла с политической карты мира. Китай же вторгся в Россию без предупреждений, как и получил две незаслуженные ракеты.