Эту магнитофонную запись изъяли «таможенники» у моей невесты в аэропорту Шереметьево, когда она в начале января 1969 года улетала с моим братом и его женой во Францию. Я их провожал. В аэропорту после их отлета меня повели в отделение милиции. Они хотели, чтобы я признался в каких-то нарушениях и расписался. Не хочу утверждать, что я такой уж храбрый и смелый, но в тот момент я вспомнил все нецензурные слова и заявил, что ничего не подпишу. К сожалению, Борис Константинович так и не смог услышать голос своего младшего собрата…»
Ненужные архивы
Сегодня в архиве французского филолога-слависта сохранилось множество книг с дарственными надписями Зайцева. «Их у меня, – говорит он, – несколько десятков. Могу процитировать хотя бы три: «Дорогому Ренэ Герра дружески. Бор. Зайцев 2 марта 1968 г. Париж» (надпись на книге «Юность», Париж, 1950); «Дорогому Ренэ Герра душевный привет. Бор. Зайцев 3 окт. 1968» (надпись на книге «Далекое», Вашингтон 1965); «Дорогому Ренэ на память об общих литературных занятиях. Всего лучшего. Бор. Зайцев 12.ХП.70» (надпись на книге «Италия», Берлин 1923). К 70-летию Зайцева была издана его рукопись «Италия» (обложка раб. Добужинского).
«Зайцевский архив, как и архивы А. М. Ремизова, И. С. Шмелева, Мережковских, И. И. Милюкова и множества других оказались не нужными французской науке, – говорит Р. Герра. – В свое время парижский Институт Славяноведения отказался их принять. И никак не случайно, что в Париже, который в 1924 году стал фактически столицей Зарубежной России, не сохранились, кроме архивов названных выше писателей, еще и архивы Бунина, Адамовича, Тэффи, Ходасевича, Вейдле, Газданова, Бердяева, Карташева, Мельгунова, Анненкова, Добужинского, Бенуа, Лифаря и других фигур первой величины русской и мировой культуры.
Равно как не сохранились во Франции и архивы Союза русских писателей и журналистов, знаменитых газет и журналов («Последние Новости», «Возрождение», «Россия и Славянство», «Русский Инвалид», «Иллюстрированная Россия», «Звено», «Современные Записки», «Русские Записки»), Союза русских военных инвалидов, Земгора, Русского Общевоинского Союза (РОВС) и других эмигрантских организаций. К счастью, большая их часть была отправлена в США, где они бережно хранятся и доступны для исследователей. Могу в завершение сказать, что и мои архивы, десятки тысяч единиц хранения, не останутся во Франции: им здесь, увы, не место», – сообщил Р. Герра.
Но в громадном собрании-архиве Р. Герра сегодня хранятся не только книги, фотографии и другие документы, связанные с Борисом Зайцевым, но и со многими другими русскими писателями и художниками (в большинстве своем из Петербурга), оказавшимися изгоями у себя на родине. Это – огромное, уникальное собрание, целый пласт русской культуры! Этот француз еще и – автор ряда глубоких книг-исследований, посвященных их творчеству и чуть ли не каждый год публикует все новые.
Расстрелянный поэт
Выдающегося русского поэта, горячего патриота России Николая Клюева некоторые ставят даже выше Есенина, однако мемориальной доски его памяти в городе на Неве нет, хотя поэт долго жил в Петербурге-Ленинграде.
Николай Клюев, которого называют поэтом «крестьянского направления», родился в глухой деревне Ковштуги Олонецкой губернии. Отец – урядник, сиделец в винной лавке. Среди предков Клюева были староверы, сам он говорил, что его род восходит к протопопу Аввакуму. Мать была сказительницей и первая обучила сына «грамоте, песенному складу и всякой словесной мудрости». Затем он учился в городских училищах Вытегры и Петрозаводска. Участвовал в революционных событиях 1905–1907 годов, неоднократно арестовывался за агитацию крестьян и сидел за это в тюрьме. В молодости много путешествовал по России. Рассказывал, что встречался в Ясной Поляне с Львом Толстым и с Распутином, хотя это и не подтверждается источниками.
Стихи Клюева появились в печати в 1904 году. Первый сборник – «Сосен перезвон» – вышел в 1911 году. Яркое и своеобразное творчество поэта было с большим интересом воспринято поэтическим сообществом России, похвально отозвались о нем Блок, Брюсов и Гумилев. Блок даже говорил, что Клюев – это «Христос среди нас». Николая Клюева связывали близкие, хотя и сложные отношения с Сергеем Есениным, который считал его своим учителем.
Но оба они, выходцы из деревни, все-таки оказались чужаками, как в Петрограде, так и в Москве. «Голубь мой белый, – писал Клюев Есенину, – ведь ты знаешь, что мы с тобой козлы в литературном огороде и только по милости нас терпят в нем… Я холодею от воспоминаний о тех унижениях и покровительственных ласках, которые я вынес от собачьей публики… Видите ли – неважен дух твой, бессмертное в тебе, а интересно лишь то, что ты, холуй и хам смердяков, заговорил членораздельно…»
Посвященный от народа
Но свое великое призвание поэт ясно понимал и чувствовал:
Я – посвященный от народа,
На мне великая печать,
И на чело свое природа
Мою прияла благодать.
Благотворно повлиял потом Клюев и на некоторых поэтов. Д.Молдавский вспоминал, как он наставлял Ольгу Берггольц: «…В юности, когда она (Берггольц) еще писала слабенькие стихи «под Есенина», у нее был знакомый начинающий поэт, который знал Клюева. Он и повел ее к старику. Дверь открыл какой-то отрок в поддевке. Борзые собаки. Множество икон и лампад. Клюев говорил: «Читайте, девушка, стихи». Я читала, он слушал. Потом встал и сказал: «Орел Сафо над вами парит… Сами не знаете, кем будете… Идите к Анне, Анне Ахматовой. Держитесь ее советов».
Революцию Клюев поначалу встретил с восторгом, рассматривая ее как наступление Царства Божьего. В 1918 году вступил в компартию и создал ряд пафосных революционных стихов. С ликованием он писал:
Да здравствует Коммуны
Багряная звезда:
Не оборвутся струны
Певучего труда!
Да здравствуют Советы,
Социализма строй!
Орлиные рассветы
Трепещут над землей.
Однако вскоре поэт убедился, что ни воли, ни земли крестьяне не получили. После нескольких лет голодных странствий около 1922 года Клюев снова появился в Петрограде и Москве, его новые книги были подвергнуты резкой «пролетарской» критике и изъяты из обращения, жить стало не на что, поэт бедствовал. Катастрофическое положение Клюева не улучшилось даже после выхода в свет его сборника стихов о Ленине. В апреле 1920 Клюев был исключен из партии «за религиозные взгляды».
Много лет спустя Клюев со стыдом и горечью отречется от этих стихов о Ленине такими словами:
Увы… волшебный журавель
Издох в октябрьскую метель!
Его лодыжкою в запал
Я книжку «Ленин» намарал,
В ней мошкара и жуть болота.
От птичьей желчи и помета
Слезами отмываюсь я,
И не сковать по мне гвоздя,
Чтобы повесить стыд на двери!..
Красный ливень
Вскоре Николай Клюев, как и многие крестьянские поэты, окончательно дистанцировался от советской действительности, разрушавшей традиционный мир русской деревни. После убийства Есенина в гостинице «Англетер» он написал «Плач о Есенине», который был изъят из продажи, поэта яростно громили, как «идеолога кулачества». А в его поэме «Погорелыцина» усмотрели открытый памфлет на коллективизацию. В неоконченным цикле стихов «Разруха» Клюев так упомянул о стройке Беломоро-Балтийского канала:
То Беломорский смерть-канал,
Его Акимушка копал,
С Ветлуги Пров да тётка Фёкла.
Великороссия промокла
Под красным ливнем до костей
И слёзы скрыла от людей,
От глаз чужих в глухие топи…
2 февраля 1934 года Клюев был арестован по обвинению в «составлении и распространении контрреволюционных литературных произведений» и сослан в Нарымский край. Распоряжение об этом утвердил лично Сталин. Положение ссыльных было ужасно. В письме другу-поэту Сергею Клычкову Клюев писал: “Поселок Колпашево – это бугор глины, усеянный от бед и непогодиц избами, дотуга набитыми ссыльными. Есть нечего, продуктов нет, или они до смешного дороги. У меня никаких средств к жизни, милостыни же здесь подавать некому… Скажу одно: “Я желал бы быть самым презренным существом среди тварей, чем ссыльным в Колпашеве”. Долго быть ссыльным ему не пришлось, в 1937 году поэта расстреляли. В 1957 году Николая Клюева реабилитировали, однако его первая посмертная книга в СССР вышла только в 1977 году в Ленинграде.
«О, кто ты родина?»
Критики считают, что редкостный талант Клюева, которого часто ставят выше Есенина, вырос из народного крестьянского творчества и многовековой религиозности русского народа. Стихи в духе народных плачей перемежаются со стихами, созвучными библейским псалмам:
О, кто ты, родина? Старуха?
Иль властноокая жена?
Для песнотворческого духа
Ты полнозвучна и ясна.
Твои черты январь-волшебник
Туманит вьюгой снеговой,
И схимник-бор читает требник,
Как над умершею тобой.
Но ты вовек неуязвима,
Для смерти яростных зубов,
Как мать, как женщина, любима
Семьей отверженных сынов.
На их любовь в плену угрюмом,
На воли пламенный недуг,
Ты отвечаешь бора шумом,
Мерцаньем звезд да свистом вьюг…
В Петрограде-Ленинграде Клюев жил в доме 149 на набережной Фонтанки и на улице Герцена (ныне Большая Морская) в доме № 45. Однако мемориальных досок с именем выдающегося русского поэта на этих зданиях нет до сих пор. Петербургский поэт Александр Кушнер уже предлагал увековечить в мемориальных досках память петроградских и ленинградских писателей и поэтов, погибших и пострадавших от репрессий, в том числе и Николая Клюева.