т единого мнения о его значении и художественной ценности, «Новый мир» выдвинул «Две зимы и три лета» на соискание Государственной премии СССР, которую ему так и не дали. А после того, как Абрамов написал письмо в защиту Солженицына, которого исключили из Союза писателей, «по указанию сверху» в «Ленинградской правде» была напечатана статья, оценивающая повесть негативно. Удостоен госпремии за трилогию «Пряслины» писатель был только позднее. В 1974 году режиссер Юрий Любимов в Московском театре драмы и комедии на Таганке ставит по повестям Абрамова спектакль «Деревянные кони», ставший знаменитым.
Последняя книга из цикла о Пряслиных, роман «Дом», был задуман автором практически сразу же по окончании работы над «Братьями и сестрами». Критики считают, что это произведение по праву можно считать лучшим романом Федора Абрамова. Как отмечали критики, книги Абрамова высвечивают великий подвиг народа и страдания тех, кто остался в тылу и обеспечил Победу в страшное лихолетье войны, повествуют о судьбах русской деревни. В них автор предстаёт как подлинный мастер создания разнообразных характеров, изображения сложного многоцветья жизни, яркой палитры людских отношений. В центре – перипетии судеб семьи Пряслиных. В романе «Дом» нарисована горькая, но правдивая картина: уходят старики, спиваются бывшие фронтовики, погибает Лизавета Пряслина – хранительница пряслинской совести и родного очага, а Михаил Пряслин, хозяин и труженик, ничего не может сделать с разрушением Дома на фоне всеобщего распада. Обо всех проблемах Абрамов писал прямо, не отступая от своего призыва: писать «только правду – прямую и нелицеприятную».
В августе 1977 года в родную деревню Абрамова Веркола приехал курс студентов Ленинградского театрального института со своим руководителем Львом Додиным. Студенты собирались ставить дипломный спектакль по «Братьям и сестрам». Молодые актеры попробовали себя в сельскохозяйственных работах, знакомились с местными жителями, и скептическое поначалу настроение Федора Александровича довольно скоро сменилось радостью. Спектакль, поставленный весной 1978 года, стал лучшим в театральном сезоне Ленинграда.
Став знаменитым, Абрамов много путешествовал, его приглашали зарубежные издательства. Но от США у него остались тяжелые впечатления. Его поразила царившие там бездуховность, делячество. Писатель не выдержал, не дождался окончания официальной программы пребывания и улетел из Америки на несколько дней раньше. «Америка – это антипод поэзии… Неужели по этому пути идти всему человечеству? Неужели у людей нет другого пути?» – с горечью записал Абрамов после возвращения из поездки. – «Человек, которого мы жаждем сегодня, – это не радость. Он непременно вырождается в дельца».
Правда без оговорок
Федор Абрамов был награжден многими орденами и медали, он был страстным патриотом России, страстно и бескомпромиссно боролся за правду в литературе и в жизни. Он был замечательным оратором, трибуном. «Слушать его было почти потрясением», – вспоминал академик Д. Лихачев. Федора Александровича называли проповедником, народным трибуном, рожденным для того, чтобы вести за собой массы.
«Сегодня, – писал Абрамов, – иногда приходится слышать: о войне надо писать правду такую, которая бы не разоружила нас духовно. Я думаю, есть одна правда. И настоящая правда никогда никого не разоружает. А потом, – разве правда о войне с оговорками – не оскорбление тех, кто погиб?»
Сам о войне Абрамов не писал долго. Почему? Все еще удивлялись: как же так? Писатель-фронтовик, а все о деревне и о деревне, а о войне – ни слова! Наверное, потому, что по тем временам правду писать было нельзя, а врать или писать полуправду, создавать «военный лубок», как некоторые, он не хотел. Его единственная книга «О войне и Победе» была издана только после смерти писателя. В ней нет описаний побед и парадов. А только горькая правда страшной народной трагедии, мучений и бед народа, разгромившего врага ценой невероятных страданий и лишений. Вот, к примеру, короткая зарисовка «В день Победы»: «У нас Ваня Пахомов самый веселый в палате был, хотя обеих ног не было. Всех утешал, всех на жизнь наставлял. А утром, как только объявили победу по радио, выбросился из окна. Почему выбросился-то? Жена была злая? Не думаю. Пока война была, держался, а из войны в мир переступить не мог. Ног-то у него не было».
Или вот другая зарисовка: «Ужасы блокады». «Анна с ужасом вспоминает блокаду: ее почти год не выпускали на улицу. Почему? Потому что она была полненька, розовенькая девочка (мать работала на фабрике пищеконцентратов) и дома боялись, что ее съедят. За годы блокады семья Анны завела три сейфа. А колец, серег, браслетов – этого не сосчитать».
Писатель много и мучительно размышлял о войне, о причинах наших неудач в ее начале, о страшной цене победы и о непростых судьбах ветеранов после ее окончания. «Да что же это такое? Немцы нас не разбили, а бюрократизм, может быть, и разобьет», – с горечью писал Абрамов в 1969 г., но яростно бороться за правду не прекращал. «В литературу должны идти те, кто хочет служить людям», – был уверен писатель.
Правда для него всегда была самым главным. В конце 1960-х гг., когда подлинная правда о блокаде была еще запретной темой, он отказался от предложения Алеся Адамовича написать совместно «Блокадную книгу», и тот обратился тогда к другому известному писателю. Абрамов неустанно повторял, что возрождение России, путь социальных реформ без нравственного, духовного оздоровления нации «не может дать должных результатов». «Две силы должны править миром, – считал писатель, – закон и совесть».
Он трезво оценивал свое поколение: «Какие мы были чистые и возвышенные!.. Но и ограниченные!» За все послевоенные бедствия Абрамов возлагал вину не только на чиновников и бюрократов, но и на рядовых граждан, простых тружеников, которые проявляли героизм в борьбе с фашизмом, но не сумели потом противостоять недальновидным и даже преступным действиям власть имущих, неразумным социально-экономическим реформам, забвению подлинных духовных истин и ценностей.
Умер Федор Александрович в 1983 году в Ленинграде, но был похоронен на родине – в селе Веркола на правом берегу реки Пинега. Когда гроб с телом Абрамова опускали в могилу, в небе вдруг появилась стая журавлей. Увидев, как птицы, словно прощаясь с Федором Александровичем, сделали, курлыкая, круг над полями, люди стали говорить: «журавли провожают только праведников»…
На левом берегу Пинеги, напротив могилы писателя находится Артемиево-Веркольский монастырь, вопросом восстановления которого Абрамов был озабочен в конце жизни. В Верколе открыт музей Абрамова, а в Петербурге его именем названа улица.
О войне и Победе
Федора Абрамова традиционно причисляют к «писателям-деревенщикам». Его замечательная военная проза почему-то менее известна. В рамках выпускаемой сейчас по инициативе Комитета по печати и взаимодействию со СМИ правительства Санкт-Петербурга серии книг «Писатели на войне, писатели о войне», издан его сборник «О войне и Победе». Эта книга включает художественные и документальные материалы Федора Абрамова о Великой Отечественной войне и Победе. Среди них – уникальные дневниковые записи времен войны (1942–1945) и последующих лет, повести, рассказы, свидетельствующие о многолетних размышлениях писателя о минувшей войне. Везде он страстно убеждает нас, что жить и работать «по высшим законам совести и справедливости, с сознанием вечного и неоплатного долга перед погибшими».
Слов многих не произноси…
Казалось, поэзии у нас больше нет. Никто стихи не читает, их почти не издают и не покупают. Таковы, как нас уверяют, суровые данные статистики. Вот вам и страна Пушкина, Лермонтова и Тютчева! Однако настоящие поэты на Руси все-таки не перевелись. Жаль только, что далеко не все это знают.
А началось это у нас, в стране, создавшей самую великую в мире литературу, вовсе не в 1990-х, как нас уверяют, а довольно-таки давно. Еще Маяковский, хотя и названный «лучшим другом советских поэтов» самым гениальным и самым выдающимся, однажды признался:
Хорошо у нас в стране советской:
Можно жить, работать можно дружно,
Только вот поэтов, к сожаленью, нету…
Может, это и не нужно?
Написал, да и сам потом пустил себе пулю в лоб. Не лучше кончили и многие другие, которых «черт догадал», родиться в СССР сумом и поэтическим талантом: Гумилева расстреляли, Блок, которого не пустили лечиться за границу, преждевременно умер в страшных мучениях, Есенина убили, повесив в «Англетере» уже его изуродованный пытками труп, Цветаева повесилась сама, Мандельштама уморили в лагере, Ахматову много лет не печатали… А сколько великих талантов бежало и тихо угасло потом в безвестности и без читателей на чужбине?
Потом, правда, когда расстреливать и тайно убивать за стихи перестали, поэты вдруг стали собирать стадионы, книги их выходили миллионными тиражами. Но где все эти прославленные, увенчанные и многократно награжденные Евтушенки, Вознесенские и Рождественские сегодня? Забыты и никто их не читает. Значит, кумиры и таланты были ложные? Или это мы и страна стали другими?
Неожиданное открытие
Думается, дело все-таки – в другом. Настоящих поэтов, которые сейчас живут рядом с нами, мы попросту не знаем. Нам навязывают другие ценности и других героев. Вот попались недавно такие строки:
Тракторист в картузе мятом
Мимо дома пробежал;
На ходу богатым матом
Чувства мысли выражал.
Хорошо, что мы под крышей,
Что нам ливень, что гроза?
У хозяйки волос рыжий
И горячие глаза.
Изумительные строки! Но кто поэт? Сказали: Александр Люлин, наш, питерский. Жил одно время в городе, выпивал, говорят, квартиру, как и положено на Руси поэту, пропил (“Водку пить мы привыкли стаканами, потому что в бутылках она…»), а теперь будто бы ютиться где-то под городом, в деревне «Христа ради» у какой-то дамы, ни с кем не встречается. Но, говорят, пишет и его стихи иногда кое-где все-таки появляются. Стихи великолепные, мудрые: