— Прощаю, ты сумел заинтриговать меня. «По-крупному» — законный супруг мой подразумевается?
— «Горькая полынь» подразумевается… И Старцев, и ты — оба потеряли своих детей. Еще тогда — тринадцать лет назад.
И тут она себя выдала (я не понял, расчетливо или опрометчиво), заявив:
— Ведь действительно: Юла у отца ключ от избушки стянула. Но откуда дети могли про нас знать?
— Кажется, я догадался. Но сначала — тебе слово.
Тихомирова выпила бокал, закурила.
— Лев жил здесь, мы приятельствовали со Старцевыми. Я — злая. Мария кроткая, с холодком, заполучить ее мужа не составило для меня труда.
— Зачем он тебе?..
— Захотелось. Желаниям своим я привыкла потакать. Месяца три мы встречались у тетки Клары, но она умерла. Вот тот мой ковер… тот, что в крови теперь… он не поместился в автомобиль.
Она замолчала, я дополнил:
— И наследник тетя Клары разоблачил тебя перед мужем.
— А, ты был у Льва. Остальное тебе более или менее известно. Я с Дениской гостила у Старцевых и встретила старуху… впрочем, я уже рассказывала: судьбу в образе старухи с охапкой желтенькой купавны. Знаешь? В мае цветет.
— Слышал, но не видел. Или видел… вроде в лесу…
— Этот цветок с той поры исчез, в «Черную книгу» занесен, наверное… такой чудесный пряный аромат с легкой болотной гнильцой, — она усмехнулась, — умирать буду — вспомню. С согласия Федора я сняла ту избушку. Уехала от Старцевых, а Дениска не захотел в Москву, они с Юлой были не разлей вода. Всего-то два раза мы встретились в Чистом лесу — и навсегда расстались.
— По какой причине?
Она ответила не сразу:
— То, что я расскажу тебе, он не знает. Никто не знает. Однажды майским вечером он был у меня в пурпурной комнате, как ты ее зловеще окрестил. Мы пили сухое красное вино, занимались любовью. Бутылка кончилась, Федор спустился в погреб, оттуда послышалось: «Вот так пахнет в могиле — сырой землей и гнилой доской».
— Так, — вставил я, содрогнувшись.
— Но эти слова нарушали радость, я засмеялась, отстраняя смерть (гадкую гнилую старуху), взяла из вазы цветок купавны… на мясце, на косточках цветет, шутила моя гадкая вонючая подружка.
— Это не шутка, Лада. Ты мне покажешь — где?
— Откуда я знаю… Вдыхая живую прелесть цветка, я вышла на порог кухни. «Хочешь, я к тебе в преисподнюю спущусь?» И вдруг увидела, как медленно, неслышно открывается дверь из сеней. Мария. Мы так и застыли, глядя друг на друга. Забавно, как в драме Ибсена. Снизу донесся голос «живого классика»: «Здесь грязно, поднимаюсь, я хочу тебя ласкать при свете».
— А дальше?
— Я бросила цветок в яму… и правда, как в могилу. Мария исчезла. Все. — Тихомирова неопределенно улыбнулась. — Она действительно исчезла, больше Марию никто, насколько мне известно, не видел. Из избушки ее никто не гнал, не было никаких сцен, — добавила Лада мрачно. — Она ушла сама. — Выпила бокал залпом. — Я рассказала — твой черед. При чем тут дети?
— Мне кажется…
— Так ты не знаешь!
— Твой сын пошел туда на смерть!
— Выкладывай, что тебе кажется.
— 27-го мая Старцев отправился в избушку на свидание. Жене, понятно, соврал и, на беду, поддразнил детей, играющих в саду: семафорчики, застряли в своей песочнице, как маленькие! Примерно через час Мария на кухне услышала телефонный звонок и поднялась в кабинет.
— Это всем известно: Платон звонил. «Господи, какой ужас!» И понеслось. Мистика.
— Нет, все проще. Твой сын в детстве, по отзывам, был лидер, то есть самолюбив, выпендривался перед девочками и т. д.
— И куда все делось? — Тихомирова вздрогнула. — Куда мы все «делись» после детства? Впрочем, продолжай.
— Словом, Денис обиделся на «маленьких в песочнице».
— И они пошли за Федором? Да? Но как ты понял?
— По отдельным репликам детей, уже выросших. Они затеяли новую «взрослую» игру. В высокой башенке терема мать разговаривает по телефону и видит ярких «семафорчиков», подходящих к Чистому лесу, пользующемуся дурной славой.
— Денис ни разу не заикнулся об этой игре. Ты считаешь, он затаился…
— Щадил тебя. Любил, наверное.
— Очень даже зря, — она выпила.
— Зря, — зло меня взяло на ее невозмутимость. — Услышав голос мужа из подпола и увидев голую гетеру с цветком — фаллическим символом совокупления, — Мария устранилась. А сын твой?
— По-твоему, он нас с Федором видел?
— Что-то видел, потому и запретил подружкам об их «игре» рассказывать. Да ты это и сама чувствовала, стеснялась «волчонка», «воскресила» подмосковных родственников… лгала, Ладушка.
— Ты винишь меня в его смерти?
— Я тебе не судья и не духовник, ты девушка взрослая, с десятью заповедями сама разберешься.
— Там нет! — Лада расхохоталась. — Там нет заповеди «почитай сына своего»!
— Не пей больше, ты мне еще нужна. В тот момент, понятно, ты не сказала Федору про явление Марии, чтобы не нарушать радость оргазма. Или сказала?
Она помедлила.
— Нет.
— А потом?
— Нет
— Почему? Он ведь жену искал. Или не искал, а знал, где она… ее труп?
— Искал.
— Ты не хотела выглядеть в его глазах стервой.
Она обратила на меня жгучие, мерцающие мраком глаза.
— Не хотела.
— Но это так мелочно и пошло перед лицом смерти.
— Алексей, не говори красиво.
— Что ж, конкретно: ты со Старцевым рассталась, по твоим словам, навсегда. Что тебе помешало направить его на истинный след?
— «Истинный след»! Ты обвиняешь меня или Федора, или нас обоих в убийстве Марии и сокрытии трупа. Что мой мальчик видел это изуверство и шантажировал Старцева. Ну, а тот его зарезал.
— Тебе страшно, Лада. Трагедию ты пытаешься перелицевать в «дружеский шарж».
— Я настолько цинична?
— И нигилистична — можно так сказать? Я обвиняю тебя и твоих прошлых, да и настоящих дружков не в убийстве…
— Юлий не убийца? — удивилась Лада.
— …а в порче своих детей, вы их нравственно изуродовали. Случайная твоя встреча с колдуньей в низине не случайна, на ловца и зверь бежит.
— Умерь пафос. Я просто снимала у нее дом.
— Просто? А какие эксперименты вы над Юликом проделывали, если он делал левый заход! Гипноз был? Глюкоген в вине был?
— Всего лишь из любопытства. Надеюсь, меня ты в убийствах не подозреваешь. Я и предположить не могла, что Юлий так намертво вцепится в Юлу, я б его отпустила на волю! Объясни, чем ему мешал Денис.
«Ему ли?» — рвалось у меня с языка, но я молча два словечка проглотил, потому что ответа не знал. Не дождавшись, Лада продолжала:
— Накануне… накануне его гибели я была в гостях, вернулась, значит, после тебя. Он разговаривал по телефону в прихожей. Увидел меня и говорит: «Нет, перенесем на утро».
— На утро? — переспросил я. — Он звонил убийце!
— Все может быть. А я мельком подумала: с кем-то из бывших одноклассников разговаривает.
— Он имя в разговоре упомянул?
— Нет. Почему я так решила… — она пожала плечами. — Загадка. Он сразу положил трубку, но поздно ночью (я совсем поздно заснула) еще кому-то звонил, брал аппарат к себе в комнату: утром часть длинного шнура завернулась под его дверью, я вытянула. — Лада залпом выпила бокал. — Шантаж не исключается, загадочен предмет шантажа. Само убийство сын видеть не мог, он в тот четверг дома сидел, да и вообще с детства, по-моему, в тех местах не бывал.
— У меня создалось такое же впечатление, — подтвердил я. — В единственный наш разговор Денис вспоминал то лето, Марию, колдунью — фею из волшебного замка… как дети пили холодную целебную воду по дороге в лес. Он сказал: «Вот бы туда съездить!»
— Зачем ты мне это говоришь?
— Ты должна знать про последние минуты его жизни. Может быть, он не только ради шантажа в Чистый Ключ приехал. Отец Киприан, настоятель тамошнего храма, описал мне, как рыженький тоненький юноша, напившись из источника, побрел к Чистому лесу, где его ждал убийца. Побрел один, он с детства знал дорогу в пурпурную комнату.
После тяжелой, как плита на могилу, паузы Лада сказала:
— У меня к тебе просьба, Алексей. Третий день сижу пью, но представь, никак не могу одолеть фобию.
— То есть?
— Войти в его комнату. Жуткое ощущение, будто он там на неприбранной кровати своей валяется.
— Господи, Лада!
— Потом привыкну, но в первый раз лучше с кем-нибудь… лучше с тобой.
— Ты притворяешься бесчувственной…
— Не притворяюсь. Я — злая.
Когда она толкнула дверь, я присвистнул: стеллажи оголены, по полу разбросаны распяленные книжки.
— Что тут творится, Лада?
Но она только выразительно повела плечами.
— Ты когда сюда в последний раз заходила?
— После его смерти не заходила.
— Я был в субботу… У кого есть ключи от квартиры?
— У Дениса и у меня.
— У Громова?
— Нет. Ах да, еще у мужа, если не выкинул. Но что здесь искали? Героин?
— У наркоманов запасов не бывает. Обрати внимание: стронуты только книги. Что можно спрятать в книге? Деньги, письмо, фото… вообще, любую бумажку. Посиди, я поставлю. (Она подняла орфографический словарь.) Будем перелистывать каждую книжку. Тут такой кавардак, он спешил — вдруг не нашел?
— Денис?
— Возможно, он сам искал улику.
А нашли ее мы! Почти сразу — в оранжевом томе детской энциклопедии под девизом «ЧЕЛОВЕК». Я подумал: в большом фолианте улику можно засунуть поглубже.
Это была фотография среднего размера: бумага, пленка (и фотоаппарат, конечно), как говаривал абсурдист — хай-класс! Цвет нежный, колорит мягкий, эротика невинная (уместно употребить оксюморон). Словом, снимал профессионал, в своем роде художник.
— Она и в жизни такая? — поинтересовалась Тихомирова.
— Я видел ее только в одежде. Здесь она совсем как девочка.
— Это взгляд самого фотографа. — Лада усмехнулась. — Знаешь, Ахматова сказала про своего первого мужа: «Он любил только девушек».
— То есть девственниц?
— Понимай как хочешь. Оттеночек такой есть, лукавая двусмысленность.