— Блеск! — перебил он меня ее словечком. — Серийный убийца!
— Это недалеко от истины. Почему тогда в избушке вы меня не прикончили?
— Еще не стал серийным, — усмехнулся Платон. — Я решил, что вам больше подойдет роль подсудимого. Я ошибся.
— У вас были возможности исправить ошибку.
— Не было. Спать вы не ложились, свет не гасили, сколько я ни проверял. Ночью на даче тоже сумели ускользнуть, с Маней, а после ведьмина омута я стал опасаться обыска и подложил нож в общую кучу на кухне.
— Вы ненатурально спокойны сейчас и хладнокровны, — вырвалось у меня.
— Натурально. Не будем касаться моего душевного состояния. Что еще вас интересует?
(Про его «интерес» я догадывался: Платон не выпускает из рук нож, а меня «заговаривает».)
— Все!
— После отмщения, так сказать, я пошел к машине, остановился закурить, издалека приближались шаги, очень легкие, очень быстрые. Нырнул в подлесок. Белый ангел, не иначе глюки начались. Но тут же сообразил: это сестра спешит на помощь. Сюрреализм. И уже почти на опушке — ведьма в черном. О, думаю, духи сбираются к трупу, как птицы… И вы подтверждаете утром на балконе: мертвая исчезла, унесли ее. Волшебная сказка для детей, от которой я был разбужен наркоманом.
— За что вы убили Дениса?
— За шантаж.
— Чем он вас достал?
— Он угрожал донести вам о нашей связи, Юла выдала тайну другу детства.
— Что тут криминального?
— Я же скрыл наши отношения с жертвой от вас, ото всех — и вдруг так невовремя, так трагически все выйдет наружу! Мы с ним говорили по телефону, он — не понижая голоса, непринужденно. Я понял, что шантажист дома один, и хотел было подойти, потому что шантаж наркомана кончается только с его смертью. Триста баксов — для начала. Но слышу, он огрызнулся в сторону, ага, мама домой явилась! Парень позвонил позже и проговорился, что поедет завтра утром в Чистый Ключ. Понятно, классика нашего обобрать… хотя там и брать-то нечего.
— Денис вам про Старцева сказал?
— Нет, я позже сопоставил, вы навели на завязку: «волшебный замок», дети, исчезновение матери… Ну, утром отправился за ним следом. А мальчишка пошел к источнику, в лес… Мы встретились возле чертовой избушки.
— Денис потребовал у вас триста баксов?
— Он, видите ли, передумал брать деньги. У одержимых это сиюминутное настроение.
— Вы не поинтересовались, как он нашел дом в лесу?
— В детстве они с девочками Старцевых выследили двух голых гадов, которые занимались здесь любовью с желтым цветком. Так Денис выразился.
— И он, не опасаясь вас, вошел в дом?
— Бестрепетно. Выпил вина, которым я угостил его. И так далее.
Вот теперь я ясно различал в нем признаки душевного распада.
— Мальчик пошел в храм, Платон! И его вы зарезали, «исходя из вечности»?
— «Мы другие», сказал он вам. У «других» нет вечности, назавтра он любой ценой достал бы героин.
— Так вы ж еще не знали, что Денис колется!
— Не знал. — Покровский задумался. — Нет, непохоже, что он был «под балдой». Я смотрел на него и дивился, как вы на меня сейчас: сумасшедший… А теперь уверен: Денис давно заметил мою слежку, он хотел, чтоб его убили.
— Господи, какая тоска! — вдруг выговорилось. — «Вы пижонили, говорил он мне, а мы умираем». — Я помолчал. — Но не надейтесь, Платон, что я вас убью.
Платон засмеялся. Наверное, я никогда не узнаю, за что на самом деле погибли эти «другие».
— Вы украли на Кутузовском дискету с «Марией Магдалиной в зеркалах»? — вопрос второстепенный, поскольку ответ очевиден. — Вы уничтожили ее?..
Дух пещеры
Психотерапевт констатировал с профессиональным удовольствием:
— Не я, а вы сами выстроили нечто вроде «ассоциативного ряда». Вот основные звенья, как я понял: запах плесени — пещера — труп — ангел-хранитель — доктор — Чистый лес. Вы в состоянии расшифровать эти символы?
— Естественно, я же не больной. А вы в состоянии объяснить механизм «черной магии»?
Тихомиров засмеялся.
— Начните с «плесени».
— Семь лет назад после страшного камнепада мне пришлось провести почти неделю в пещере на Тибете. Вход завалило, сильно пахло плесенью.
— В пещере имелись захоронения?
— Древние. Уже остались скелеты.
— Ну а почему труп?
— Моей жены. Она погибла, спасая меня.
— Суровое испытание.
— Чтобы жить, надо было забыть. Это почти удалось, но Страстов вовремя расколыхал мою память.
— Стало быть, запах плесени с тех пор ассоциируется у вас с духом тления. Дальше!
— Дальше начинается история современная, не менее, наверное, мрачная.
— «Ангел-хранитель», — напомнил доктор.
— Или демон-искуситель — кто из них гений Юлии Глан? Так они с ведущим шутили в «Русском Логосе». Я-то пошел за Маней, поражало явное сходство сестер и тайное различие. Загадочная нордическая героиня Гамсуна или Бергмана со снисходительной иронией восхищалась «блаженством нищих и кротких». «Блеск!» Внезапно меня охватил ужас. Я что-то говорил им про опасность, грозящую «культовой фигуре», но подоплекой был животный ужас, как там, в пещере.
— Запах, — кивнул психиатр, — самый острый раздражитель для памяти.
— Да, подсознательное ощущение смерти, но я ничего не понял (я ж боялся вспоминать!). Хотя позднее сам Платон признался, что выходил в ванную освежиться — на самом деле принять «эликсир сатаны» от стресса. Он бесшумно прошел по ковровой дорожке и остановился за моей спиной. А потом и вся компания подвалила.
— «Доктор», — подсказал доктор.
— Это кульминация убийства Юлии Глан. Платон склонился надо мной прощупать пульс. Потом взял мою правую руку и обвил пальцами ручку ножа. Мне в это время снился Пантелеймон-целитель, который пытается оживить труп.
— Иначе говоря, от убийцы пахло плесенью.
— Он принял последнюю порцию: впоследствии по запаху, как ищейка, я его вычислить не мог.
— Понятно. В том сне объединились мучавшие вас идеи-образы, такое единство называется «сгущением». Они получили развязку в последнем звене — «Чистый лес»?
— Он давно не чистый. «В том лесу белесоватые стволы выступали неожиданно из мглы. Из земли за корнем корень выходил, словно руки обитателей могил» — вот так, словами Гумилева, мое ощущение выразил с редким своим чутьем фотокор. Неподалеку от избушки был вырыт когда-то давно глубокий колодец, сруб почти сгнил, а яма превратилась в желтое болотце. С трупами.
— Марию тоже нашли?
— Скелет. И еще останки нерожденных детей.
— Морава делала аборты?
— Да, в то время, когда они были запрещены. Я предупредил вашу жену, что она получила опасное наследство, энергетика колдуньи может перейти…
— Давно перешла! — перебил Тихомиров с каким-то презрительным сарказмом. — Когда-то она не спасла свою подругу… сейчас не побоялась поджечь старухины свечи, по принципу: гори оно все синим пламенем! — Он помолчал. — Ну и как, Юлия Громова освободили?
— Выпустили, но никто не знает, где он. Желаю ему удачи.
Тихомиров промолчал.
— Лев Петрович, почему в экстремальные моменты настойка без запаха становилась пахучей?
— Покровский принимал лекарство внутрь?
— Внутрь. Но иногда виски протирал, если уж совсем напряг.
— Ага! — доктор кивнул с удовлетворением. — Причины, полагаю, чисто физиологические: именно в такие моменты — тревога, страх — у подсудимого, как и у многих, особенно у мужчин, начинается обильное потоотделение. Капли пота мешаются с бальзамом и дают свой эффект. Не «черная магия», а химическая реакция.
— Мы с Платоном активно общались — по жутковатой иронии именно соседа я сделал доверенным лицом! — но только в двух случаях возник тот смертный дух. В ночь убийства, понятно: сверхвозбуждение. И вот тогда на юбилее перед телевизором… — я умолк.
— Ну ну?
— Наверное, тогда он задумал преступление.
— Тоже понятно, переволновался, — подтвердил психотерапевт. — Исступленный фанатик видит бывшую возлюбленную и не может вынести публичного поругания своей веры. (Тихомиров слово в слово повторял неиссякаемый бубнеж по телевизору и в прессе.) На этой почве они когда-то расстались, годы он неистово боролся с ее творчеством, даже основал журнал для борьбы.
— Православный публицист! — вырвалось у меня с горечью. — Мне его безумно жаль.
— Убийца моего сына! — напомнил Тихомиров угрюмо. — Однако факт: с религиозной точки зрения, деятельность Юлии Глан страшнее и опаснее любой порнографии — тут кощунство, святотатство.
— Вы прочитали? — я кивнул на два ярких томика за стопкой папок на столе.
— Даже с интересом. Я — атеист, точнее, агностик: утверждаю непознаваемость Бога, метафизики вообще. Продукция Юлии Глан заставила меня задуматься об обратной связи… какой-то очень глубинной зависимости творца от своего творчества. Осквернение святынь ведет, в конце концов, к дисгармонии, психопатии. Или, еще серьезнее, к раздвоению личности. — Он взглянул вопросительно.
— Я ее предупреждал! И Юла подсознательно чувствовала: «Двуличный ангел» — ведь недаром двуличный… Я предупреждал про опасность подобных экспериментов для психики. Психопаткой по жизни она не казалась, весь негатив уходил в творчество по принципу вытеснения…
Психотерапевт перебил:
— Здесь, скорее, механизм сублимации — более мягкий способ. Страстная энергия не загоняется в глубь подсознания, а преобразуется в эстетические формы.
— Разновидность «Цветов зла», — вставил я.
— И все-таки «цветы», язык богатый. Наследственные гены. Впрочем, что уж теперь, ничего не исправишь, ничего она больше не напишет.
— А дискету с третьим романом маньяк, видимо, уничтожил.
— «Мария Магдалина»… «Мария Магдалина в зеркалах» — она успела переименовать перед смертью, издатель говорил.
— О! Напрямую взялась за Евангелие, чувствуете?
— Вот на этом витке Божий гнев все и испепелил.
Тут распахнулась дверь и явилась Рената Артуровна; доктор замахал на нее руками, но она с упрямым стуком опустила ме