noncorpa! Так что следов было либо слишком много, либо не оказалось вообще. Возможно, нужные мне свидетельства имели форму, в которой я не мог их распознать. Я углубил свои поиски.
Мне удалось обнаружить одну историю, рассказанную двадцать лет тому назад ночью, у костра.
Давным-давно по земле гуляла красная чума. Она выкашивала людей тысячами. Здоровые бросали хворых и убегали прочь, успокаивая себя: «Судьба рассудит, кому жить, кому умереть». Пятнадцатилетнего Тарвая{86} тоже бросили умирать в стране птиц. Его дух покинул тело и отправился в страну мертвых, к грядам песчаных дюн.
Когда он появился в юрте хана преисподней, тот очень удивился:
– Почему ты покинул свое тело, ведь оно еще дышит?
Тарвай ответил:
– Мой повелитель, живые решили, что мое тело погибло. Я без промедления отправился сюда, чтобы заверить тебя в своей преданности.
Хан преисподней был тронут покорностью Тарвая.
– Нет, я постановляю, что твой срок еще не наступил. Бери самого быстрого из моих скакунов и возвращайся к своему учителю в страну птиц. Но сперва выбери что-нибудь из сокровищ в моей юрте. Вот, взгляни, тут есть богатство, удача, красота, вдохновение, печаль и скорбь, мудрость, страсть и наслаждение… Так что же ты выбираешь?
– Мой повелитель! – ответил Тарвай. – Я выбираю сказки.
Тарвай сложил сказки в кожаный мешок, оседлал самого быстрого из скакунов хана преисподней и помчался обратно на юг, в страну птиц. Когда он прискакал, вороны уже выклевали глаза его телу. Тарвай не посмел вернуться к дюнам страны мертвых, опасаясь, что хан преисподней сочтет это неблагодарностью. Поэтому он вновь вступил во владение своим телом и поднялся с земли. Он прожил слепцом сто лет, странствуя по свету на скакуне хана преисподней – и по Алтайским горам на западе, и по пустыни Гоби на юге, и по великим рекам нагорья Хэнтэй. Тарвай предсказывал будущее и поведал соплеменникам легенды о происхождении их земли. С тех самых пор монголы и рассказывают друг другу сказки и легенды.
Я решаю отправиться на юг, вслед за Тарваем. Если реальность не дает мне подсказки, может, ее дадут легенды.
Джаргал Чинзориг силен, как верблюд. Верит он только своим близким и своему грузовику. В детстве Джаргал мечтал стать летчиком ВВС Монголии, но у родителей не хватило денег дать взятку кому надо, чтобы мальчика приняли в столичную школу для партийных. Поэтому он стал водителем грузовика. Наверное, это даже к лучшему. Кто знает, что приключится, если ржавым аэропланам ВВС Монголии придется взлететь. В парламенте ведут разговоры о том, не списать ли на металлолом весь военно-воздушный флот, поскольку Монголия все равно не в состоянии защитить себя от соседей, даже от малоразвитого Казахстана. Из-за экономического кризиса Джаргал работает на любого, у кого есть топливо: на дельцов черного рынка, на теоретически приватизированные металлургические заводы, на лесозаготовительные бригады, на торговцев мясом. Джаргал пойдет на все, лишь бы заставить свою жену рассмеяться: даже натянет носок на нос и будет бегать за ней вокруг юрты, сопя, как похотливый як.
Дорога из Улан-Батора в Даланзадгад, по которой мы едем, наименее ужасная из всех монгольских дорог. По ней можно обычно проехать в любую погоду, даже в дождь. На ее 293 километрах Джаргал знает каждую выбоину, каждый поворот, каждую канавку и, конечно же, патрульных на каждом КПП. Он знает, на каких заправках бывает бензин и когда, сколько еще прослужит каждая из деталей его тридцатилетнего советского грузовика и где можно раздобыть запчасти.
Горизонт расширяется, горы ворочаются, укладываются поудобнее, и начинается степь. Одинокое дерево. Дорожный знак. Пыльное кафе, которые не открывалось с 1990-х годов. Остовы заброшенных бараков с ободранной проводкой и трубами. Когда-то здесь размещались советские войска на время маневров.
Солнце меняет положение. Облако принимает форму сурка. Джаргал вытирает пот со лба и закуривает китайскую сигарету. Вспоминает, как в прошлом году канадец-автостопщик угостил его «Мальборо».
На каменной гряде стоит гнедая лошадь, смотрит на дорогу. За каменной грядой – поселок. Небесный сурок превращается в цилиндр двигателя. В семидесяти километрах от Даланзадгада есть камень, похожий на голову великана. Давным-давно один богатырь этим камнем раздробил голову гигантскому змею. На вечернем холодке небо зеленеет, как нефрит. Джаргал опять закуривает. Пять лет назад где-то здесь – вот как раз на этом спуске – перевернулся грузовик с цистерной пропана. Говорят, до сих пор на дороге можно встретить охваченного пламенем шофера, зовущего на помощь, которая никогда не придет. Джаргал знал его. Не раз вместе выпивали в придорожных забегаловках.
Впереди зажигаются огни. Джаргал вспоминает лицо жены в тот день, когда родился их первенец. Вспоминает лоскутную козу, которую его тетушка, госпожа Энхбат, сшила для его маленькой дочери. Малышка еще не умеет говорить, а верхом скачет так, словно родилась в седле.
Гордость – еще одно чувство, которого я никогда не испытывал.
– Что-то ты никогда раньше не интересовался старинными сказаниями, – наморщил лоб высохший старик в военном кителе. – При русских всякие легенды и сказки были запрещены. Всех пичкали только дребеденью про героев революции. Я тогда работал учителем. Слушай, а я тебе рассказывал, как к нам в школу приезжал Хорлогийн Чойбалсан? Сам президент?
– Пятнадцать минут назад рассказал, пердун безмозглый, – пробормотал перепачканный мазутом собеседник.
В закусочной работало радио, передавали популярные песни на английском и японском. Трое или четверо играли в шахматы, но правил не соблюдали – слишком пьяны.
– Если б я начал рассказывать ученикам старые сказки, – продолжил старик, – меня тут же включили бы в черный список кандидатов на перековку. Русские запретили даже Чингисхана – сказали, что он деятель эпохи феодализма. А сейчас в каждой обоссанной деревушке утверждают, что Чингисхан родился как раз возле их ручья.
– Все это очень интересно, – сказал я.
Джаргал истомился от скуки. Я с большим усилием заставил его сидеть, слушать и не хамить.
– А историю о трех животных, которые думали о судьбе мира, ты не знаешь?
– Да давай я лучше про свою жизнь расскажу. Между прочим, к нам в школу приезжал Хорлогийн Чойбалсан. Да-да, сам президент. В большой черной машине. «ЗИЛ» называется. Мне б еще бууз…{87} А с чего ты вдруг заинтересовался легендами предков?
– А вот и твой бууз. Смотри, какой большой… Жирный, сала много. Да это, понимаешь, из-за сына. Он не любит, когда я рассказываю одну и ту же сказку. Ты же знаешь детей, вечно им новенького подавай… Я вот в детстве слышал легенду про трех животных, которые задумались о конце света…
Иссохший старик рыгнул.
– У сказок нет будущего… Сказки – это прошлое, для музеев. Сказкам нет места в наше славное время рыночной демократии.
Внезапно раздались крики. По закусочной разлетелись шахматные фигурки. Зазвенело разбитое окно.
– Так вот, он приехал на большой черной машине. С ним и охранники, и советники, и кагэбэшники. Их всех в Москве обучали.
Один пьяница вскарабкался на стол, что-то заорал дерущимся. Другой, с родимым пятном во все лицо, колотил шахматной доской об голову соперника. Я сдался и позволил Джаргалу уйти.
Хранитель музея удивленно уставился на нас с Джаргалом.
– Легенды?
– Да, – начал я.
Музейный работник рассмеялся, и я с трудом остановил Джаргала, который уже занес кулак.
– Неужели кого-то интересуют монгольские легенды?
– А как же иначе? Ведь это наше культурное наследие, – пояснил я. – И потом, я не прошу, чтобы вы рассказывали мне легенды. Мне нужна информация о том, откуда они взялись.
Молчание. Даже настенные часы не тикали – стояли.
– Джаргал Чинзориг! – сказал хранитель. – Ты, наверное, перегрелся в своем грузовике. Или возле жены. Ты всегда был малый со странностями, но сейчас ты говоришь не то как старый псих, не то как турист.
Из кабинета вышел тип в костюме, шикарней которого не было во всей Монголии. Директор музея подобострастно хихикнул. Тип в костюме держал в руке кейс и жевал жвачку.
– Среди наших экспонатов – чучела птиц, – продолжил хранитель. – Есть выставка, посвященная нерушимой монголо-российской дружбе. Можем показать кости динозавра, рукописные свитки, бронзовые статуэтки работы Дзанабадзара{88}, которые нам удалось спрятать от русских и не дать вывезти. Но если тебе нужна информация, то ты обратился не по адресу. Прошу прощения!
Тип в костюме поравнялся с нами. Зачем-то нацепил темные очки, хотя день стоял пасмурный.
– Знаете, – вдруг обратился он к нам, – тут один человек из Даланзадгада, не помню, как зовут, составляет антологию монгольских народных сказок. Странная затея. Он надеется перевести сказки на английский и продавать туристам. В прошлом году обратился со своим предложением в государственное издательство, но ему отказали – нет бумаги. Тогда он нашел нужных людей, и появилась надежда протолкнуть книгу в следующем году.
Я поблагодарил типа в костюме. Он удалился.
– А теперь, Джаргал Чинзориг, – сказал хранитель, – не угодно ли отвалить? Обед.
Директор музея с облегчением захлопнул дверь своего кабинета.
Джаргал взглянул на часы на руке у хранителя:
– Но сейчас только половина одиннадцатого!
– Все правильно. Перерыв до трех.
Луна на утреннем небе напоминала клубок паутины.
– Эй, погодите! – Джаргал выбежал из музея и бросился через пустынную дорогу.
Тип в костюме усаживался в японский полноприводный автомобиль. Джаргал заволновался: владелец такого автомобиля наверняка очень важный человек.
– Подождите, пожалуйста!
Тип в костюме обернулся, шевельнул рукой в кармане пиджака.