Татьяна на миг задумалась.
– Не вижу разницы.
– Как – не видишь?
– Никакой разницы. И в аду, и в раю все хотели одного: набить брюхо. Но те, что в раю, обстряпали свои делишки похитрее, вот и все.
Она рассмеялась.
А я – нет.
Увидев выражение моего лица, Татьяна сказала:
– Прости, Маргарита…
Минуты ползут, как раненый гангстер в голливудском боевике.
Я знаю, что моему Руди иногда приходится жестко настаивать на своем, но между настойчивостью и насилием есть разница, как между бизнесменом и гангстером. Я никогда не обольщалась на этот счет. Мой Руди иногда чересчур прямолинеен. Но что ему остается делать, если люди не возвращают законные долги? Руди не обязан раздавать деньги безвозмездно, он же не благотворительный фонд. Когда кто-то берет деньги в долг, то обещает вернуть их в срок, а если не выполняет обещанного, то Руди имеет право принять те меры, которые сочтет нужными, чтобы в один прекрасный день он и его деловые партнеры не остались с пустыми карманами. Просто в голове не укладывается, что некоторые не понимают таких простых вещей. Помню, года два назад, вскоре после того, как Руди согласился переехать ко мне, однажды ночью он пришел, а на шее – порез, длиной чуть ли не в ладонь. Вокруг раны запеклась кровь, густая и липкая, как зубная паста. Должник передумал возвращать деньги, объяснил Руди. В больницу ехать он отказался, и рану я перевязала сама, разорвав на бинты свою блузку из чистого хлопка. Больница – удел бедняков, сказал Руди. Он такой отважный.
После той ночи Руди купил пистолет, а я – бинтов.
Облака и далекие Альпы в послеполуденной синеве, мороженое и пуховые перины. Сиеста в райском саду, дремотный шепот в кущах. Мошкара вилась лентами, колыхалась. Ева обдумывала решение.
– Ну, спроси свое желание, что тебе нужно, – прошипел Змий.
– Это ответственный шаг. Изгнание, менструации, труд в поте лица и родовые муки. У меня к тебе последний вопрос.
– Валяй! – сказал Змий.
– Почему ты ненавидишь Бога?
Змий, улыбаясь, свернулся спиралью в воздухе и опустился к Еве на колени.
– Будь добра, сначала пощекочи мне шейку, ну, прошшшшу тебя… Да, я знал…
Еве очень нравились изумрудные и рубиновые высверки на золотистых чешуйках.
– Тогда дай мне мудрый ответ.
– Плод у тебя в руках, Ева, ссспелый, сссочный, податливый плод, и его мякоть даст тебе знание всего, что ты только пожелаешь. Почему я ненавижу Бога? Заратуссстра, манихейссская ересссь, Юнговы архетипы, пирамида Кого-то-тама, виртуальные чассстицы… отнюдуже сибилянтные серпантины сивиллиных словоизлияний, бессмертие… Почему все происходит именно так, как происходит? Тебе лишь остается, Ева… – в глазах Змия завертелись сияющие калейдоскопы Нострадамуса, – сжать покрепче своими пухлыми губками сочную прелесть этого плода, прокусить и посмотреть, что из этого выйдет…
Ева зажмурила глаза и приоткрыла рот.
Послы со свитой соблаговолили удостоить нас с Делакруа своим визитом. Дипломаты – разновидность идиотов, которые умеют лишь одно: расшаркиваться и лебезить на официальных мероприятиях перед власть имущими. Уж я-то знаю. Насмотрелась на эту породу, когда вращалась в вышних политических сферах. В процессию входили начальник службы безопасности, атташе по культуре, директор Эрмитажа, главный хранитель Рогоршев, который усиленно притворялся, будто не замечает меня, многоязычный переводчик и восьмерка послов. Я прекрасно знала, какие страны они представляют, потому что сама печатала приглашения. Француза распознать было несложно: он то и дело прерывал переводчика и сам начинал объяснять остальным. Немец поглядывал на часы. Итальянец пялился на мою грудь и шею. Англичанин почтительно склонял голову у каждой картины и восклицал: «Дилайтфул!» Американец с хозяйским видом снимал все на видеокамеру. Австралиец украдкой прикладывался к плоской фляжке. Единственное, чего я не поняла, так это кто посол Бельгии, а кто – Дании. Ну да какая разница, их все равно не отличишь. Каждого сопровождал личный телохранитель. Интересно, кому пришло в голову, что такие ничтожества нуждаются в охране? Кстати, телохранителей я тоже знавала. С ними гораздо интереснее, чем с дипломатами.
Кондиционер урчал и взрыкивал, будто страдал несварением желудка…
Татьяна увлекла меня за собой. Мы помчались на гусях-лебедях, но гусь у нее между ног летел быстрее моего и с гоготом скрылся на пожарной лестнице. На лапе у него болталась закопченная рукавичка-прихватка. На царском челне проплыла Екатерина Великая, вся в дырах и прорехах, подпорченная гнилью и вывалянная в грязи. К счастью, у меня с собой была бутылка девственно-чистого оливкового масла, и я окропила им разверстые раны. Из императрицы воссиял свет, и она воссела обновленной.
Я склонилась перед государыней в реверансе:
– Ваше императорское величество!
– А, Маргарита! Как поживаешь? Граф Архангельский жаждет выразить тебе искренние поздравления. Он тебе глубоко благодарен. Полагаем, ты давеча ему зело пособила.
– Рада служить, ваше императорское величество.
– Есть одно щекотливое обстоятельство, госпожа Латунская.
– Слушаю, ваше императорское величество.
– Нам ведомо, что ты умыкаешь наши картины из-под нашего императорского носа. Доселе мы сквозь пальцы смотрели на твои проделки, поелику мы с тобой, госпожа Латунская, одного поля ягоды. А твой вкус и отменное чувство стиля премного нас восхищают. Видит бог, в этом мире женщине приходится хватать быка за рога, а удачу за хвост, коли та сама в руки не дается. Однако же мы почитаем за своевременное предупредить тебя, Маргарита. Во дворце ныне неспокойно. Здесь плетут нити коварного заговора. Посему пора рвать когти. Ежели позаришься еще на одну картину, то заплатишь за нее ценой таких страданий, о которых и помыслить не можно.
Я вздрогнула и проснулась. На меня пялился один из этих типов, любителей подглядывать.
– Чего уставился, пидор?!
Он затрусил прочь, раз или два посмотрев через плечо.
Не понимаю, отчего меня сегодня так клонит в сон. Наверное, из-за погоды. Гроза никак не разразится. Духота, как в чулане со швабрами и тряпками.
Мы с Руди предоставляем друг другу полную свободу. Не надо принимать видимость за сущность. Руди – неограненный бриллиант, а наша любовь – чувство глубокое, прочное, подлинное. Все мои прежние любовники были в возрасте, они меня защищали и опекали. Не стану отрицать, что Руди затронул во мне материнскую струнку. Но вся эта чушь собачья, что женщина должна принадлежать одному мужчине и на других не заглядываться, вся эта дребедень канула в прошлое вместе с двуличным поколением моей матери, и слава богу! Если моя мать действительно так считала, то как могла появиться на свет я? Мы с Руди продолжаем встречаться с разными людьми самым непринужденным образом, и это ровным счетом ничего не значит. У Руди такая работа, что присутствие рядом красивой женщины необходимо для имиджа. Я ничего не имею против. Он не может успешно вести бизнес, не имея соответствующего имиджа. Только не подумайте, что я слишком стара, непривлекательна и уже не гожусь для этой роли. Вовсе нет! Просто я в свое время наигралась в эти игры, мне неинтересно. Меня Руди обычно знакомит только с теми своими друзьями, которые принадлежат к самому избранному обществу и, разумеется, очень, очень богаты. Руди знает, что я – светская львица, и не хочет, чтобы я сгнила взаперти. Друзья Руди часто наведываются в Петербург по делам и, естественно, ценят общество красивой женщины, которая знает город. Руди хорошо известно, что мой талант – очаровывать мужчин, окутывать их атмосферой блаженства. Они бурно выражают Руди свою благодарность, в том числе и в денежной форме, и Руди иногда выплачивает мне компенсацию за потраченное время, но, видит бог, материальная заинтересованность тут ни при чем. Вообще это все пустяки. Руди знает, что он – мой единственный мужчина, а я знаю, что я – его единственная женщина.
Весь вечер торчу в кабинете главного хранителя Рогоршева, жду. Открываю окна, включаю вентилятор, но все равно обливаюсь потом, а белье липнет к телу. В сумраке поблескивает огонек сигареты.
Няма, моя кисонька, умирает с голоду. А Руди придет поздно. А господин Сухэ-батор никогда не подходит к телефону. Ох уж этот господин Сухэ-батор. Странная личность. Я почти не вижу его. После того как я смирилась с его внезапным появлением в доме, я перестала его замечать. Он бесшумней, чем Няма. Очень часто я думаю, что его нет дома, и сталкиваюсь с ним в коридоре. Или наоборот, стучусь к нему в комнату, не сомневаясь, что он дома, а там – никого. Я ни разу не видела, чтобы он ел что-нибудь или пользовался туалетом! Правда, он пьет много молока – стакан за стаканом. Уходя, закрывает дверь беззвучно. Когда я спрашиваю его о семье или о Монголии, он вроде бы отвечает, но потом, когда я пытаюсь вспомнить, что же он сказал, оказывается – ровным счетом ничего. У меня сильная интуиция, а моя бабушка умела наводить чары. Обычно я вижу людей насквозь, но Сухэ-батор – человек-невидимка. Внешне он привлекателен, хотя лицо немного хищное, с полувосточными чертами. Интересно, какого типа женщины ему нравятся? Дикие азиатки или утонченные европейки? Или он, как Джером, не интересуется женщинами? Вряд ли. С виду он настоящий мужчина. Интересно все-таки, что за страна – Монголия? Надо будет расспросить его, пока не уехал.
В кабинете звонит телефон. Я предоставляю новому автоответчику главного хранителя ответить на звонок.
– Маргарита? Это Рогоршев, твой зайка. Ты там? Сними трубку… Не сердись на меня, ты не представляешь, как я страдаю. – (Это меня совершенно не трогает. Снова закуриваю.) – Я забыл предупредить, сегодня у моей жены юбилей. Я обещал сводить ее и детей в кино. Новый фильм, какая-то чушь про динозавров… Прости меня, моя сладенькая! На следующей неделе, да? Ты там или нет? Ну, пока… Надеюсь, ты услышала мое сообщение…
Ясно. Значит, зря наводила красоту. Пустая трата времени. Пустая трата денег. Мужчины не представляют, сколько стоит пристойная косметика. Вот бы в кинотеатре случился пожар и маленькие Рогоршевы превратились в поджаристые хрустики. Я бы их с удовольствием схрумкала, как скоро схрумкаю их папашу.