– Ох, мы превратили мир в безумный зверинец.
Ален услышал, но неверно истолковал мои слова.
– Ни в одном зверинце не истребляют его обитателей.
От моего дыхания все затуманилось.
– Мы вырвались из клеток и из-под собственного контроля.
Билли высадил меня на причал, торжествующе напевая туш. На суше меня покачивало. Явственно поскрипывали кости. Ничего не изменилось с того дня, когда я покидала остров. Ряды рыбацких лодок: «Золотой форт» Майо Дэвита, «Птичий остров» Дэви О’Брудара{135}, «Абигайль Клер» Скотта, обновленная, с сине-желтыми бортами, обросшая ракушками «Гордость Юга» Реда Килдара, больше прежнего требующая ремонта. Бухты канатов, груды сетей, горы железных бочек и пластмассовых ящиков. Тощие кошки занимались своим делом. То, что внутри, на островах снаружи. Все лежит как попало. Я вздохнула полной грудью, принюхалась. Рыбный запах моря, кисло-сладкая вонь овечьего навоза, дизельные выхлопы лодочных моторов.
– Мо!
У устричных садков сидел на мотоцикле отец Уолли. Неподалеку Бернадетта Шихи, в болотных сапогах и мини-юбке, окатывала из шланга ловушки для омаров. Отец Уолли с улыбкой помахал мне, мол, иди к нам.
– Мо! Ты вовремя! Привезла нам погоду! А то с утра лило как из ведра.
– Отец Уолли! Отлично выглядите, само здоровье!
Как приятно снова говорить на гэльском!
– После восьмидесяти перестаешь стареть. Это теряет всякий смысл. А что у тебя с глазом?
– Боднула головой такси. В Лондоне.
– И как съездила?
– Наверное, такси можно было поймать и более простым способом! Даже в Англии.
Мы расхохотались. Я смотрю в голубые глаза восьмидесятичетырехлетнего старика. Какой удивительный человеческий орган – глаза! Глаза отца Уолли столько повидали на своем веку…
Приступ паники. Сигнал тревоги.
А что, если Техасец приезжал на остров и подкупил местных жителей? Денег у него больше, чем у семнадцати графств Ирландии, вместе взятых!
Успокойся, Мо! Отец Уолли крестил твою мать. За столом в его гостиной столько лет разыгрываются шахматные баталии – свидетельство его нерушимой дружбы с Джоном. Если подозревать жителей Клир-Айленда, значит Техасец уже победил.
– А съездила, вообще-то, не очень, честно скажу вам, отец Уолли. Привет, Бернадетта!
Местная королева красоты подходит поближе.
– Здравствуй, Мо! Издалека?
– Да, даже дальше.
– Жаль, что опоздала на летнюю ярмарку. Столько народу понаехало – из Баллидехоба, из Скалла, даже из Балтимора приезжали. А в меня влюбился один орнитолог из Норвегии, Ханс. Пишет мне каждую неделю.
– Он прислал всего два письма, – уточнила Ханна, младшая сестра Бернадетты, вылезая из-за дырявой бельевой корзины, но тут ее окатили из шланга, и она с визгом сбежала в садок.
– Ага, знатная была ярмарка! – подтвердил отец Уолли. – А уж погода выдалась просто чудо, особенно для фастнетской регаты{136}. Правда, пришлось вызывать спасательный катер из Балтимора. Катамаран перевернулся. Может, будешь здесь к гонкам на следующий год?
– Надеюсь. Очень надеюсь.
– А Лиам приедет на выходные, Мо? – спросила Бернадетта, безыскусно разыгрывая равнодушие. Она с притворной рассеянностью намотала прядку волос на мизинец, совсем позабыв о шланге в руках.
Так я тебе и поверила.
– Лучше бы не приезжал. Неразумно прерывать занятия посреди осеннего семестра.
Отец Уолли как-то странно посмотрел на меня. Или мой ответ как-то странно прозвучал?
– Ну, довольно, не будем тебя задерживать, Мо. Ступай, там тебя муж заждался.
– А он дома?
– Час назад был дома, когда я заходил вызволить свою королевскую ладью из его двойного охвата.
– Ну я побежала. До свидания, отец Уолли, до свидания, Бернадетта!
– Береги себя!
– Наука – как азартная игра, – любил говорить доктор Хаммер, мой преподаватель в университете Квинс. – На кону – тайны природы. Ошибки сбивают нас с толку, как шулеры. А мы, ученые, – в роли наивных простаков.
Великий датчанин Нильс Бор, гений квантовой физики, любил говорить: «Неверно полагать, что задача физики – объяснение того, как устроена природа{137}. Физика занимается только описанием того, как она устроена».
Перевранная, вымышленная история моей родины – не изучение подлинных событий, а изучение сочинений других историков. Историки преследуют свои собственные цели, как и физики.
Воспоминания – потомки самих себя, которые притворяются предками настоящего.
Помню, как солнечные лучи сквозь стеклянный потолок струились в кабинет Хайнца Формаджо. За окнами раскинулись оперные декорации. Горы окаймляли Женевское озеро смятыми лиловыми тенями и серебром. На берегу озера, у беседки с медным флюгером на крыше садовник-гном наглаживал зеленое сукно газона. Меркурий в крылатом шлеме рвался с мраморного пьедестала.
Хайнц представил мне Техасца. Некий мистер Штольц. На диване лежала десятигаллонная ковбойская шляпа. Техасец снял темные очки и рассматривал меня, зловеще сощурившись.
– Уйти из проекта сейчас – значит оставить его в критический момент, – убеждал меня Хайнц. – Вы – ключевая фигура в нашей главной команде, Мо. Это же не подработка по субботам, которую можно в любой момент бросить по собственному желанию.
– Я имею право уйти по собственному желанию. Вчера я подала заявление. Прочтите его еще раз.
Отзывчивый Хайнц:
– Мо! Я понимаю, что работники умственного труда подвержены метаниям и сомнениям. В нашем деле без этого нельзя. И меня порой одолевают сомнения. Я уверен, что и господина Штольца. – (Техасец продолжал смотреть на меня.) – Но сомнения пройдут, Мо. Умоляю, подождите месяц-другой, не принимайте радикального решения.
– Я его уже приняла, Хайнц.
Изумленный Хайнц:
– Но куда вы поедете, Мо? А как же Лиам, мы ведь платим ему стипендию! Есть тысяча причин тщательно взвесить все за и против.
– Все взвешено. Мой сын сможет продолжить образование и без ваших денег.
Моральный шантажист Хайнц:
– Вас переманивают, Мо, не так ли? Все, кто занимается перспективными разработками, получают массу интересных предложений со стороны. Почему вы позволяете себе поступать так эгоистично? К кому вы уходите?
– Я собираюсь выращивать репу в графстве Корк.
– Шутками не отделаетесь. «Лайтбокс» имеет право знать. В апреле ЦЕРН отдает свои исследовательские мощности в наше полное распоряжение. Через неделю поступят данные по результатам работы суперколлайдера в Сарагосе. Перед исследованиями в области квантовой когнитивности открываются новые перспективы. Почему же вы решили уволиться?
Я вздохнула:
– Все в моем заявлении.
– Неужели вы думали, что «Лайтбокс» занимается исследованиями в области квантовой когнитивности забавы ради?
– Нет, я думала, что «Лайтбокс» занимается исследованиями в области квантовой когнитивности по заказу космических агентств. Так нам было сказано. И вдруг начинается война, и я узнаю: мой скромный вклад в общечеловеческую копилку знаний используется в ракетах класса «воздух – земля», чтобы истреблять ту часть человечества, у которой недостаточно белая кожа.
– К чему этот мелодраматический пафос! Граница между мирными и военными приложениями аэрокосмических технологий очень условна. Взгляните правде в лицо, Мо. Так уж устроен мир.
– Если тот, кого четыре года кормили дерьмом, узнает, что его четыре года кормили дерьмом, то откажется жрать дальше. Взгляните правде в лицо, Хайнц. Так уж устроен мир.
Техасец шевельнулся, и диван заскрипел.
– Мистер Формаджо! Мне ясно, что доктор Мантервари любит точность, – произнес Техасец с вальяжностью человека, которого никогда не прерывают. – Я тоже уважаю точность, поэтому, будучи большим другом квантовой когнитивности, или, фамильярно выражаясь, «Кванкога», хотел бы представить положение дел в несколько ином, большем масштабе. Вы позволите нам с леди потолковать с глазу на глаз?
Риторический вопрос.
Узкое лицо в окне лавки Старика О’Фаррелла при моем приближении исчезло в сумраке комнаты. У лавки не было официальных часов работы, как не было и официального перерыва, но жена Старика никогда не выходила в лавку, если дома не было ни самого Старика О’Фаррелла, ни Старины О’Фаррелла, их сына. Я с детства помню, что она подозрительно относилась к большей части населения Британии, да и прочих земель тоже: сомнителен был уже сам факт существования прочих земель. В существование Балтимора она еще могла поверить, но за Балтимором начинались земли столь же призрачные, как радиоволны.
Так что тот, кто заходил в лавку в отсутствие Старика О’Фаррелла и Старины О’Фаррелла, обслуживал себя сам, а деньги оставлял в коробке из-под обуви. У забора, огораживающего луг О’Дрисколла, останавливаюсь перевести дух. По-моему, с каждым моим приездом подъем становится все круче и круче. Внизу у подножия холма две старухи в черных плащах бродили туда-сюда по прибрежной полосе, вдоль поросших травой дюн. Вышагивали, как вороны. Они одновременно подняли головы и помахали мне. Мойа и Рошин Турмакиди. Я помахала в ответ. Когда-то мы считали их ведьмами, которые вызывают бурю. У них на чердаке жили совы, да и теперь, наверное, живут.
Зря ты приехала на остров, Мо. Они сюда скоро доберутся. Просто чудо, что до сих пор тебе удавалось от них улизнуть. Чудо – и изолированная компьютерная система авиакомпании «Эр Лингус».
Приезжать было опасно, но не приехать было невозможно.
Пригревало солнце, каменную ограду покрывал толстый слой мха, покачивались папоротники.
На острове только три мотоцикла, поэтому островитяне узнают каждый по звуку двигателя. Подкатил Ред Килдар на мотоцикле с коляской и задрал защитные очки на макушку.
– Тебя все-таки отпустили, Мо? Кстати, твой фингал под глазом поставлен очень профессионально.