– Черт! – сказал он в третий раз.
При мне он никогда не поминал черта, а тут три раза кряду.
На большом пальце назревала бородавка.
Зазвонил телефон. Нет сил больше. Оставьте меня в покое.
Джон снял трубку – ему ближе.
У меня пересохло в горле.
– А, Тамлин…
Это Тамлин Шихи. Успокойся, Мо, сегодня никто не приезжал на остров.
– Да, Лиам закрепил брезент. Все в порядке. Спасибо, что предупредил… Да, конечно… Минуточку. А ты береги себя. – Джон прикрыл трубку ладонью. – Эй, герой-любовник! Бернадетта хочет с тобой поворковать.
– Па! Скажи, что меня нет! Она – отстой!
– Брось, не вредничай. На тебе ведь налет экзотики – как-никак ты бывал в Швейцарии.
Джон лукаво улыбнулся и снова заговорил в трубку:
– Да, Бернадетта, сейчас он подойдет. Секунду подожди – он только что вышел из душа, совсем мокрый. Сейчас, вытрется как следует…
Лиам зашипел, фыркнул, схватил трубку и вышел с телефоном в коридор, зажав шнур дверью.
За ужином мы слушали радио.
– А ты заметила, что каждая страна называет свой ядерный арсенал «эффективным средством сдерживания», а чужой – «оружием массового уничтожения»? – сказал Джон.
– Да, – кивнула я.
Ветер вздымался и опадал, как горы волн в море. Задребезжали стекла. Лиам зевнул, я тоже.
– Счет один-один. Как там Фейнман, в порядке?
– В порядке. Устроилась за большим камнем. А где твой па?
– У себя в кабинете, медитирует.
Лиам собрал фишки «скрэббла» в коробку.
– Мейси говорит, зима будет суровая. Такой вот прогноз на будущее.
– Мейси? Она что, установила спутниковую тарелку?
– Нет, ей пчелы сказали.
– Ах, пчелы!
Китайский полицейский был неожиданно высок и вежлив. Звание лейтенанта он получил при британцах и знал, чем занимается Хью. Он записывал в блокнот наши версии происходившего на верхнем этаже и прихлебывал чай со льдом. По рубашке расползалось темное пятно пота.
– Я должен сообщить вам, что грабители спрашивали, в какой квартире живут гвайло. Соседи сказали, что нет тут никаких гвайло.
– До выстрела или после?
– После. Люди рисковали жизнью, но не выдали вас.
Хью надул щеки и резко выдохнул:
– А что вы думаете по этому поводу?
– Возможны два варианта. Первый: грабители полагают, что в квартире гвайло добыча богаче. Второй: мистер Луэллин, вы расследуете финансовую деятельность могущественных компаний. Может, они как-то связаны с Триадами?
– В Гонконге любая компания связана с Триадами.
– Иностранцы, особенно белые, не селятся в таких районах, как этот. Бухта Дискавери куда безопаснее.
Я вышла в крошечную кухоньку. Суматоха стихла, и в домах напротив уже опускали жалюзи. Глаза повсюду. Кругом глаза.
Мне вспомнился разговор с Техасцем. Я догадывалась, кто были эти «грабители» и кого они искали. В следующий раз они не спутают английскую нумерацию этажей с американской или китайской.
За фортепьяно я не садилась с тех пор, как уехала из Швейцарии, но все-таки вполне сносно сыграла арию из «Гольдберг-вариаций»{144}.
Лиам великолепно исполнил «In a Sentimental Mood».
Джон то ли импровизировал, то ли наигрывал что-то по памяти.
– Вот ворона на заборе… А это ветряная турбина… А это…
– Произвольный набор нот? – подсказал Лиам.
– Нет. Это музыка случая.
– Ого, ветер-то как разошелся! Может, и завтра катер не придет, ма?
– Может. Так расскажи мне про университет, сынок.
– У нас такие потрясные электронные микроскопы! Курсовую пишу по сверхтекучести, а еще играю на синтезаторе, и…
– Вовсю трахает девиц, – добавил Джон, жуя сосиску. – Если верить Деннису.
– Это нечестно, ма! – Лиам побагровел как свекла. – Он звонит профессору Даннану каждую неделю!
– И делаю это вот уже двадцать лет. По-твоему, я должен отказаться от этой привычки только потому, что он – твой научный руководитель?
Лиам фыркнул и отошел к окну.
– Ох, там прямо конец света!
Шредингер вернулся через кошачий лаз и обвел нас скептическим взглядом.
– В чем дело, котище? – спросил Лиам.
Шредингер запрыгнул на колени к Джону и потребовал свою порцию сосисок.
Шторм сотрясал остров.
– Что-то я волнуюсь за нашу гостью из страны киви. – Джон снял телефонную трубку. – Миссис Дануоллис? Добрый вечер, это Джон. Я хочу справиться, вернулась ли наша новозеландская гостья целой и невредимой? Она заходила к нам… Недавно… Спрашивала дорогу до каменной гряды… а тут шторм, я и беспокоюсь… Это точно? Ну конечно, кому, как не вам, знать… Не знаю. К миссис Кухалин у мостика Роу? Да, разумеется. Я спрошу…
– В чем дело, папа?
– В молодежной гостинице нет туристов из Новой Зеландии.
– Может, она просто на день приехала?
– Билли по такой погоде не поведет «Святого Фахтну» в Балтимор.
– Значит, она до сих пор на острове. Заночевала у кого-нибудь в деревне.
– Конечно. Вполне логичное объяснение.
Я похолодела от страха. Было и другое логичное объяснение.
Мы с Джоном сидели у зажженного камина в спальне. Лиам нежился в ванне после электронной переписки с девушкой из Дублина, имя которой мы так и не выведали. Джон массировал мне ноги, раскатисто рокотал гром. Я рассматривала сфинксов, цветы и маски каминного фриза. Понимание физических и химических процессов горения прекрасно дополняет поэзию пламени. На Клир-Айленде такие вечера – нормальный образ жизни. Почему же тебе, Мо, они выпадают так редко?
Я – старый мореход, черный блокнот – мой альбатрос{145}.
– Что мне делать, Джон, когда они сюда нагрянут?
– Мо, давай переживать неприятности по мере их наступления.
– Ох, даже не знаю, надо ли мне оно.
На третий день, еще не открыв глаз, я уже знала, где нахожусь. Черный блокнот был надежно спрятан. Вчерашний шторм унесся прочь, утреннее солнце озаряло занавески, и свет завершил свое двадцатишестиминутное путешествие на легковозбудимых электронах моей сетчатки{146}. Ветер был свежим, небо – чистым, тени облаков скользили по трем островам Калф. Планк лаяла. Тысячи арабских детишек резвились в море, с ожогов срывался шипящий пар. Шорох на лестнице заставил меня обернуться. В дверном проеме стоял Техасец. Он щелкнул предохранителем и наставил пистолет сначала на черный блокнот, потом на меня. «Пора снова заняться „Кванкогом“, доктор Мантервари». Он подмигнул мне и нажал на спусковой крючок.
Минут двадцать я лежала, успокаиваясь. Утреннее солнце озаряло занавески.
У Джона под веками двигались глазные яблоки, он видел то, чего я видеть не могла.
Наше первое утро в этом доме, в этой спальне, в этой кровати было первым утром нашего супружества. Двадцать лет тому назад! Брендан смастерил кровать, а Мейси расписала изголовье астрами. Постельное белье подарила миссис Дануоллис, подушки она набила пухом собственных гусей. Сама ферма «Эйгон» была свадебным подарком родственницы Джона – тетушки Кэт, которая переселилась в Балтимор, к тетушке Трионе. Ни электричества, ни телефона, ни канализации. Дом моих родителей все еще стоял среди платанов, но половицы, балки и перекрытия совсем прогнили, а на ремонт у нас не было денег.
Кроме «Эйгона», у нас был Джонов кларсах, моя докторская степень, сундук с книгами – библиотека моего отца, а Фредди Диг привез с пристани целую телегу облицовочной плитки и побелочной извести.
С осеннего семестра мне предстояло преподавать в университете Корка. Я наслаждалась неведомой прежде свободой. А теперь я знаю, что такой свободы у меня уже никогда не будет.
Внизу на кухне зазвонил телефон. Нет сил больше. Оставьте меня в покое.
Лиам – к моему удивлению, он уже встал – снял трубку до третьего звонка.
– Да, тетушка Мейси… Они еще в постели, в такое-то утро! Представляете? Лежебоки, да? Дела в универе хорошо… Это вы про кого? Я про нее и думать забыл! Уже несколько недель, как отфутболил… Нет, что вы, не буквально, нет… Ладно, я передам, когда встанут. Всего доброго.
Я не стала будить Джона и заковыляла вниз. Ступени и суставы поскрипывали.
– Доброе утро, первенец.
– Единственный и неповторимый. Доброе утро, ма. Звонила тетушка Мейси, велела сказать тебе волшебное слово «Килмагун». Она прочищает трубы в баре, а позже пойдет к Миннонбоям стричь Сильвестра. У Ника О’Дрисколла ветром снесло сортир, а Мойра Диг поймала огроменного угря. Тетушке Мейси не с кем посплетничать, она вся исстрадалась. Как спала, ма?
– Как убитая.
Лиам помолчал, собираясь с духом.
– Ма, ты расскажешь нашим про американцев?
– По-моему, лучше не надо.
– Когда их ждать?
– Понятия не имею.
– В любой момент?
– Понятия не имею.
– Может, нам лучше отсюда куда-нибудь сбежать?
– Ты вернешься в университет, мальчик мой.
– А ты?
– Как ты сам точно подметил, я не Джеймс Бонд. Я не собираюсь вечно быть в бегах. А те места, где американцы до меня не доберутся, куда страшнее Сарагосы. Так что мне остается только одно – ждать, когда за мной придут.
Лиам зачерпнул ложку молока и снова вылил его в миску.
– Не могут же они вот так запросто похитить гражданина Ирландии! К тому же ты не совсем рядовой гражданин. Будет международный скандал. СМИ поднимут шумиху.
– Лиам, это самые могущественные люди на планете, а покушаются они лишь на мои мозги и на черный блокнот. Ни юристы, ни Би-би-си, ни международная общественность не станут вмешиваться в это дело.
Лиам наморщил лоб, как в детстве, перед тем как вспылить.
– Но ведь так жить невозможно! Нельзя же просто сидеть и ждать, когда тебя заберут!
– Даже не знаю, что тебе на это ответить, родной.
– Это нечестно!
– Конечно.
Он встал. Ножки стула с визгом проехались по полу.