– Меня зовут Мо. Мо Смит.
Мы обменялись рукопожатием.
– Шерри Коннолли. Вы до Москвы или сойдете по дороге?
– Прямиком до Москвы, а дальше – Петербург, Хельсинки, Лондон, Ирландия. А у вас какие планы?
– Я хочу побыть в Монголии.
– Долго?
– Пока снова не потянет в путь.
– Рады, что покинули Пекин?
– Еще как. И рада, что покинула свое купе! Там два пьяных шведа устроили соревнование – кто громче рыгнет. Прямо как в Австралии. Мужчины такие болваны, нет сил.
– Хотите поменять купе? Наша проводница уступчивая. Я ее подкупила бутылкой китайского виски.
– Нет, спасибо. У меня пятеро братьев, мы росли вместе, так что с парочкой шведов справлюсь. К тому же до Улан-Батора осталось всего тридцать шесть часов. К тому же на нижней полке едет здоровенный симпатичный датчанин… А вы, Мо, тоже путешествуете одна?
– Я? Совсем одна.
Шерри сочувственно посмотрела на меня.
– Нет-нет, слава богу, не в этом смысле! У меня есть муж и почти взрослый сын, но они дома.
– Наверное, скучают по вам. А вы скучаете по ним.
Бесспорное заключение.
– Да, вы правы.
– Послушайте, у меня есть банка китайского растворимого чая с лимоном. Выпьем по чашечке? За знакомство.
Приятно снова разговаривать на родном языке.
– С удовольствием.
Мы болтали до самой монгольской границы, где поезду сменили колеса: старая советская колея имеет другую ширину. Я ощутила всю степень своего одиночества.
Не знаю, может, чай Шерри меня взбодрил, но когда я снова заглянула в черный блокнот, то сразу обнаружила нужный мне и такой очевидный ответ: постоянная Требевича выводит из тупика. Мо, ты идиотка. Я поработала еще немного, а потом вдруг оказалось, что в вагоне-ресторане уже сервируют завтрак.
Острова, города, леса – все осталось позади. Заря занималась над бескрайними степями Центральной Азии. Я – истерзанная сомнениями, уставшая, немолодая женщина-физик с неопределенным будущим – все-таки добралась до никем неизведанной области. Я поплелась к себе в купе и проспала целый день.
Житейская мудрость приписывает доктору Франкенштейну грех гордыни.
По-моему, он не возомнил себя богом. Просто он был ученым до мозга костей.
Ни ядерная физика, ни генная инженерия, ни квантовая когнитивность не могут быть ни добрыми, ни злыми. О технологии можно сказать только одно: либо она есть, либо ее нет. Вопрос в другом: если она есть, как мы намерены ее использовать?
Преступление доктора Франкенштейна заключалось в том, что он сбежал. Разработанная им технология оказалась в руках невежд, поступивших по своему обыкновению, то есть с криком «Ату!» закидавших ее каменьями. А если бы добрый доктор обеспечил свое детище средствами самозащиты и механизмами адаптации и выживания, то все обошлось бы без готической жути, а трансплантология возникла бы на пару веков раньше.
Я вижу, Мо, куда ты клонишь. Но разве можно научить машину распознавать добро и зло? Противостоять злому умыслу?
Вот же он, черный блокнот. Если «Кванког» – не сознание, то как его еще назвать?
Только я разбила яйцо, как зазвонил телефон. Трубку взял Джон – ему было ближе.
– Билли?
Он долго молчал.
Плохие новости.
– Хорошо. – Он положил трубку.
Так я и знала.
– Это Билли, звонил из паба «Мартышка и барабан» в Балтиморе. Говорит, что к нам собрались трое американцев, вылитые «Братья Блюз»{154}. У «Святого Фахтны» случились загадочные неполадки с мотором, так что утром его можно не ждать, но к вечеру он точно вернется: у Дэнни Уэйта кончается инсулин, а погода до конца недели не улучшится.
Заступ вонзился в землю, вгрызся в корни, торф и гальку.
– Ма! – Лиам схватил меня за руку. – Мы увезем тебя отсюда!
Планк залаяла. В дверь постучали. Неужели началось?
Лиам увел меня подальше от двери.
– Кто там?
– Это я, Брендан Микледин!
Дверь распахнулась. Утро явно превращалось в фантасмагорический фарс. В дом ввалился запыхавшийся Брендан. Ворвался свежий морозный воздух.
– Мо, Билли говорит, что янки близко. Мы переправим тебя в Скалл на лодке Рошин. Оттуда моя свояченица отвезет тебя в Баллидехоб. А дальше…
Я взмахнула рукой:
– Погоди! Вы что, все знаете? Откуда?
Впервые на моей памяти Брендан повысил голос:
– На Клир-Айленде своих не дают в обиду! Лодка Макдермоттов наготове. Потом будешь разбираться, откуда мы знаем, да кто сказал, да все такое.
Я вгляделась в возможное будущее, вообразила его. Я пущусь в бегство – взгляды украдкой из такси, низко опущенные зонтики, лицо, скрытое развернутой газетой, и так до самого Белфаста. А дальше что? Если не догонят, если смогу добраться до Белфаста – опять переправлюсь на континент, затаюсь в какой-нибудь убогой стране, бережно храня единственную схему компьютера новой земли.
Мо, какая тропка в парке завела тебя сюда?
Стало очень тихо.
Джон кашлянул.
– Нужно решать, родная. Как ты намерена поступить?
– Спасибо, Брендан. На общественном транспорте Республики Ирландия от Пентагона не убежишь. Надо встретиться с ними лицом к лицу. Так я и поступлю.
Брендан достал из кармана противоастматический ингалятор, встряхнул и сделал несколько вдохов.
– Ну, мы с Габриэлем и нашими ребятами покажем этим янки, кто чего стоит.
Я едва не взорвалась от переполнявших меня страха, отчаяния и любви.
– Нет, ни в коем случае! Никаких драк и никаких побегов.
Лиам недоуменно наморщил лоб:
– Так что ты будешь делать, ма?
– Собирать вещи, – с напускным спокойствием ответила я.
Квантовая физика изъясняется на языке вероятности в терминах неопределенности. Если известно положение электрона, то неизвестно направление его движения и местонахождение на момент регистрации измерения. Джон ослеп. Можно знать направление движения электрона, но тогда не знаешь, где он находится. Хайнц Формаджо из «Лайтбокса» прочитал мои белфастские статьи и пригласил на работу. Частицы, образующие атомы мозга того парня, который вытолкнул меня из-под такси в Лондоне, сложились таким образом, что он оказался там и тогда, сумел и захотел это сделать. Даже самая полная информация о радиоактивном атоме не позволяет нам предсказать момент его распада. Я не могу предсказать, когда Техасец появится на острове. Где заканчивается микромир и начинается макромир? Границы не существует.
Лиам пригнулся, чтобы не задеть головой потолочные балки в спальне Джона. В нашей с Джоном спальне. Я помню тот день, когда он впервые сам, задрав попу, вскарабкался по лестнице сюда, счастливый, как Эдмунд Хиллари{155}.
– Лиам?
– А бородавка-то сошла, ма!
– И правда сошла. А ты не верил.
– Ма! Не сдавайся без боя!
– Вот поэтому я и уйду к ним. Чтобы не было боев.
– Но ты же сама говорила, что с «Кванкогом» военные технологии шагнут на полвека вперед!
– В «Лайтбоксе», шесть месяцев тому назад, я дала этому слишком скромную оценку.
– Не понимаю.
Черный блокнот лежал на комоде.
– А что, если «Кванког» окажется настолько мощным, в этическом смысле, что сможет предотвратить злоупотребления? Что, если «Кванког» возьмет на себя функцию… как бы это сказать… смотрителя зверинца?
– Все равно не понимаю. Каким образом?
Внизу, на кухне, спорили мужчины.
– Человеческий род обречен либо исчезнуть лет через пятьсот, либо… стать лучше. Технический прогресс вырвался из-под нашей власти, обогнал нашу способность управлять им. Но предположим, я… предположим, что «Кванког» способен обеспечить независимую деятельность технологий, и… – (Господи, как это звучит со стороны?) – Лиам, как ты думаешь, твоя ма совершенно обезумела?
Где-то у берега в голос заблеяло целое стадо овец. Лицо Лиама застыло, как на портрете. На губах мелькнула улыбка – и тут же исчезла.
– Ма, а что мешает им отобрать у тебя черный блокнот, а тебя упрятать куда подальше, с глаз долой.
Лиам – смышленый мальчик.
– Ах да! Черный блокнот.
«Нортон» Реда Килдара прогрохотал по дорожке и резко затормозил во дворе. Гейзенберг кукарекнул и взлетел на свой насест, приколоченный к телеграфному столбу.
– Это Ред, – сказал Джон. – Приехал подоить Фейнман.
Ред вошел на кухню:
– Ну вот, тебя вычислили, Мо. Чайком не угостите?
– Неужели каждая живая душа на острове знает о моих проблемах с американцами?
– На островах секреты существуют только для приезжих, но не для островитян, – заявил Ред, предлагая нам пакет шипучих леденцов. – Не волнуйся. Американцы воображают, что могут купить все на свете. Так что тебе наверняка сделают очень заманчивое предложение.
Джон вздохнул:
– Знаешь, Ред, хоть я и слепой, но если ты думаешь, что эти типы просто хотят потолковать о вознаграждении, то я по сравнению с тобой просто телескоп Хаббла.
Ред пожал плечами и закинул в рот леденец.
– Тогда дело дрянь. А если дело дрянь, остается только одно.
– И что?
– Пойти в «Зеленого человека» и выпить.
– Пожалуй, это лучшая мысль за все утро, – сказала я.
– А вот и отец Уолли на своей трехколесной колымаге, – сказал Джон.
Вошел запыхавшийся отец Уолли и сел к столу.
– Мо! – сказал он, словно пытаясь понять этот обезумевший мир. – Мо, это ведь форменное похищение. Ты же не совершила ничего противозаконного. Что вообще случилось?
Возьмите любые два электрона или, как в моем и доктора Белла{156} случае, два фотона, которые произошли из одного источника, измерьте, а затем сложите их спины, и вы получите нуль. Как бы далеко друг от друга они ни находились – между мной и Джоном, между Окинавой и Клир-Айлендом, между Млечным Путем и туманностью Андромеды – все равно: если известно, что одна частица вращается по часовой стрелке, значит другая вращается в противоположном направлении. И это знаешь сейчас. Не нужно ждать, когда об этом сообщит сигнал, движущийся со скоростью света. Явления взаимосвязаны, вне зависимости от разделяющего их расстояния, в холистическом океане, где действует вуду, а не законы Ньютона. Малейшее смещение зеркальных противосолнечных очков изменяет будущее.