[16]. Встретимся ли мы еще? Я даже не помню точно ее лица. Нежная кожа, высокие скулы, миндалевидные глаза. Похожа на китайскую императрицу. Думая о ней, я вспоминаю не лицо. Просто впечатление. Звук, для которого еще не придумано слов.
Я сам на себя злюсь. Не то чтобы я рассчитываю снова встретить ее. Токио есть Токио, как ни крути. И потом, допустим даже, что мы встретимся. Из чего следует, что она обратит на меня хоть малейшее внимание? Моя голова так устроена, что я могу думать зараз только об одном. По крайней мере, надо думать о чем-то толковом.
Я начинаю обдумывать предложение господина Фудзимото. И вправду — что я тут делаю, в этом магазине? Кодзи строит свою жизнь. Все мои одноклассники либо учатся в колледжах, либо пристроены в хорошие фирмы. Мама Кодзи регулярно докладывает мне об их успехах. А я что делаю тут?
За окном проехал парень в инвалидной коляске.
Стоп, стоп. Это мой угол, мое место в жизни. Главное, не забывать. Время послушать джаз.
«Подводное течение» Джима Холла и Билла Эванса[17]. Зыбь на море, ветер колышет поверхность воды, потом стихает, и в неподвижном зеркале отражаются деревья. Другая песня, в ней — все краски нашего моря.
И та девушка тоже. Обнаженная, она плывет на спине, течение несет ее, как буек.
Заварив себе зеленого чая, я смотрю, как над чашкой подымается пар и смешивается с воздухом суматошного дня. Кодзи постучал в окно, широко улыбнулся, прижался лицом к стеклу и стал похож на пьяного карлика.
Я улыбаюсь в ответ. Он входит своей размашистой прыгающей походкой.
— Где это ты витаешь? — спрашивает он. — Я по дороге заглянул в кондитерскую. Как насчет ванильного бисквита?
— Отлично. Сейчас налью тебе чаю. Вчера получили прекрасный диск Кита Джаррета[18], ты обязан послушать! Просто не верится, что он сочиняет в машине, на ходу!
— Печать гения. Может, когда закончишь работу, сходим куда-нибудь, посидим?
— Куда?
— Не знаю. Туда, где бывают сексапильные девушки, которые изголодались по свежему мужскому телу. Может, в бар Студенческого союза? Но если ты сегодня вечером занят поиском смысла жизни, отложим до другого раза. Закурим?
— Давай. Бери стул, садись.
Кодзи очень нравится разыгрывать из себя законченного бабника с черствым сердцем, на манер Такэси. На самом деле сердце у него зачерствело не больше, чем ванильный пончик. Еще и поэтому я люблю его. Закуриваем.
— Кодзи, а ты веришь в любовь с первого взгляда?
Он откидывается на спинку стула и плотоядно оскаливается.
— И кто же она?
— Нет, нет, нет. Никто конкретно. Я спрашиваю в принципе.
Кодзи задумчиво смотрит в потолок. Наконец выпускает колечко дыма и изрекает:
— Я верю в страсть с первого взгляда. Только нужно сохранять твердость, иначе превратишься в слизняка. А в слизняков, милый мой, не влюбляются. Ни в коем случае не смей показывать свои чувства. Иначе ты пропал. — Кодзи смотрит этаким Хамфри Богартом. — Будь загадочен, малыш. Будь крут. Понял?
— Понял, понял. Буду брать пример с тебя. Когда ты прошлый раз влюбился, ты был крут, как Бемби. А если серьезно?
— А если серьезно… — Кодзи выпускает еще одно колечко дыма. — Любовь, по-моему, вырастает из понимания, разве нет? Нужно очень хорошо узнать человека, чтобы полюбить его. Поэтому любовь с первого взгляда — явное противоречие. Если, конечно, с первым взглядом не происходит мистическая загрузка гигабайтов информации из одного мозга в другой. Но это ведь маловероятно, правда?
— Хм. Кто его знает…
Я налил другу чашку чая.
Вишневые деревья как-то вдруг все покрылись цветами. Волшебная кипящая пена колышется над нашими головами, окрашивая воздух в цвет, который невозможно описать простыми словами вроде «белое» или «розовое». Как невзрачным деревцам из безымянных закоулков удается породить эту нездешнюю материю? Ежегодное чудо, которое не укладывается у меня в голове.
Это утро звучит, как Элла Фицджеральд. На свете много чудес, что ни говори. Достоинство, благородство, доброта и юмор встречаются там, где не ждешь. Уже старухой, с ампутированными ногами, в инвалидной коляске, Элла пела как девочка, которая только что окончила школу и встретила первую любовь.
Звонит телефон.
— Это Такэси.
— Привет, босс. Как твои дела? Хорошо?
— Ничего хорошего. Хуже некуда.
— Что случилось?
— То, что я идиот. Полный идиот. Законченный идиот. Почему, почему люди так по-идиотски себя ведут?
Он уже напился вдрызг, а я успел выпить только чашку чая.
— Скажи, Сатору, в каком месте у человека рождаются такие желания? Нет, ты мне скажи! — требует Такэси, словно я наверняка знаю, но из вредности отказываюсь открыть секрет. — Полчаса судорожных объятий, несколько укусов, три секунды оргазма — если повезет, полчаса приятной полудремы, а когда очнулся — понимаешь, что ты просто мерзкий кобель и спустил в унитаз миллионы сперматозоидов и шесть лет брака. Почему мы устроены таким образом, ну почему?
Не знаю, как ответить, чтобы было и честно, и утешительно. Так и говорю:
— Не знаю, Такэси.
Тогда Такэси рассказывает мне всю историю, причем раза три.
— Понимаешь, за мной заехала жена. Мы условились пообедать вместе, хотели обсудить наши отношения, договориться до чего-нибудь… Я купил ей цветы, она мне новый полосатый пиджак… Ужасно отстойный, конечно, но главное — она помнит мой размер, понимаешь… Это как трубка мира… Мы уже собирались выходить, но тут она зашла в ванную… И что она там нашла, как ты думаешь?
Я хотел было сказать «труп домработницы», но вместо этого переспросил:
— Что?
— Косметичку домработницы. И платье. И еще записку. Губной помадой на зеркале.
— И что она написала?
— Не твое дело.
Я слышу позвякивание льдинок — Такэси доливает в бокал.
— Короче, жена все прочла, спокойно вышла из ванной, облила пиджак водкой, подожгла и ушла, не сказав ни слова. Пиджак скукожился и расплавился.
— Такова сила письменного слова.
— Пошел к черту, Сатору. Мне бы твои годы! Как все просто было тогда! Что я наделал? Скажи, откуда пошел этот миф?
— Какой еще миф?
— Такой, который отравляет жизнь всем мужикам. Что жизнь без секса, без обмана и без тайны — только полжизни. С чего это взяли? И ладно бы встретил королеву красоты, потерял голову. Так нет же, нет. Тупая шлюха-домработница. Ну почему? Ради чего?
Мне же только девятнадцать. Окончил школу в прошлом году. Я и правда не знаю.
Мне очень жалко его, когда он так убивается. Слава богу, в магазин входят Мама-сан и Таро, и я могу с чистой совестью оставить без ответа его вопросы, на которые ответа нет.
Если бы Мама-сан была птицей, то доброй белой вороной.
Таро никак не может быть птицей. Из Таро скорее получится танк. Уже много-много лет он повсюду сопровождает Маму-сан. Это началось задолго до моего появления. Их отношения имеют глубину, в которую мне не дано проникнуть. Я видел старые фотографии шестидесятых-семидесятых годов. Они были прекрасной парой, в своем роде, конечно. Сейчас они напоминают хрупкую госпожу с верным бульдогом. Ходят слухи, что в молодости Таро выполнял кое-какую работенку для якудзы. Выбивание долгов и тому подобное. У него до сих пор остались дружки в этом мире, и эти связи бывают очень кстати, когда «Дикой орхидее» приходит время платить за крышу. Мама-сан получает шестидесятипроцентную скидку. Те же дружки, связанные с городской администрацией, помогли мне получить полноценное японское гражданство.
Мама-сан принесла мне обед.
— Я знаю, ты проспал сегодня утром, — каркает она. — И все из-за ночного разгула.
— А у вас когда разошлись последние посетители?
— В полчетвертого утра. Люди с «Мицубиси»… Один из них положил глаз на Юми-тян. Настаивает на встрече в субботу.
— А что сказала Юми-тян?
— «Мицубиси» всегда платит в срок. У них в фирме каждый месяц выделяют деньги на развлечения, и их обязательно нужно потратить. Я пообещала ей новый наряд, что-нибудь пошикарнее, если она согласится. Кроме того, мужчина женат, так что осложнений не предвидится.
— А вы хорошо развлеклись с Кодзи вчера вечером? — Таро оглядывает помещение, как телохранитель, который оценивает варианты для отхода.
— Да, — киваю. — Я немного перебрал. Потому и проспал.
Таро хохотнул:
— Он славный парень, твой Кодзи. На него можно положиться — не обосрет. Цыпочек подцепили?
— Только таких, которых интересует одно: тонированные у тебя в гоночной машине стекла или нет.
— Слушай, у женщин ведь кроме головы есть еще кое-что, — опять хохотнул Таро. — Как раз сегодня утром Аяка сказала, что парень твоего возраста должен почаще трахаться — для здоровья…
— Таро, оставь Сатору в покое, — ласково улыбается мне Мама-сан. — Сакура зацвела — как на картине, правда? Мы с Таро пройдемся по магазинам, а потом поедем в парк Уэно. Девочки госпожи Накамори пригласили наших на праздник цветения сакуры, и мы с Таро заглянем проверить, не натворят ли они чего. Ах да, чуть не забыла. Госпожа Накамори спрашивает, не сможете ли вы с Кодзи сыграть в ее ресторанчике в следующее воскресенье? Тромбонист из ее постоянной группы сломал руку. Попал в переделку, что-то там с куском водопроводной трубы и зверями из зоопарка, я не вникала в подробности. Короче, бедняга сможет разогнуть руку не раньше чем в июне. Так что вся группа осталась не у дел. Я сказала госпоже Накамори, что не знаю, когда у Кодзи снова начнутся занятия в колледже. Может, ты сам позвонишь ей сегодня или завтра? Пошли, Таро. Нам пора.
Таро берет книгу, которую я читаю.
— Что за штука? «Мадам Бовари»? Чудик француз написал? Что ты об этом думаешь, Мама-сан? Учиться не пошел, как мы его ни уговаривали, а на работе читает, а? — Он читает вслух строчку, которую я подчеркнул: — «До идолов дотрагиваться нельзя — позолота пристает к пальцам»