– Вы доктор?
Улыбнулась мило, с некоторым напрягом:
– Да. Я сейчас сделаю вам укол, вы придете в себя. – Появился шприц, струйка взвилась к потолку, укол, он почти нечувствителен, она умеет…
– Спасибо. Что со мною? Где я?
– Это госпиталь, вам уже сказали. – Сделала вид, что занимается шприцем. Отчего oнa так напряжена?
– Вы не ответили: что со мной?
– Вы… заболели. Сейчас приедет ваше руководство, вам все объяснят.
Забавно… Объяснить случившееся может только «руководство». Какое милое, сильно подзабытое вдалеке от Москвы словечко… Вдалеке от Москвы. Так. Значит, сейчас, здесь – Москва? Как же оказался в ней, неужели…
Как все ясно, как все прозрачно… Теперь в багажнике автомобиля возят. Наверное, укол, потом упаковали в дипломатический багаж, под видом купленной мебели для МИДа привезли, «возвратили». Значит, нужен еще. Значит, станут спрашивать о ключе. Прекрасно! Вспомнил все… В дверях появился человек в халате. Какое знакомое лицо…
– Ну? Василий Андреевич? Слава богу, мы уж не чаяли… Как самочувствие? Я, знаешь ли, сразу сказал: товарищи врачи! К вам обращаюсь я.
– Друзья мои, – перебил вяло. – Ладно, товарищ генерал. Требуется ясность. Что случилось?
Замнач управления, веселый попутчик по командировке в Пермь. Мнется чего-то товарищ генерал. Сверху врут легко. Во вранье же контактном у них получается плохо.
– Крепись, Василий Андреевич. Тебя нашли без сознания около нашего пункта, невдалеке от ООН, от тебя секретов нет, ты, поди, и без меня знал эту нашу точку… Так вот, товарищи тебя увидели, хотели вызвать «скорую помощь», отправить в больницу, тут старший догадался проверить твои документы, и… опять же слава богу, хотя я, как ты понимаешь, сугубый атеист, ну, все равно. Как раз они получили – ввиду накалившейся вокруг тебя обстановки – нашу шифровку: оказать максимальную помощь. Ты ведь вышел с этим банком на финишную прямую, Василий Андреевич, мы, естественно, беспокоились, хотели помочь. Вот ты оказался здесь, в Москве.
– А к окну подойти можно?
– Знаешь, как выглядит двор нашего госпиталя в Москве? – улыбнулся несколько вымученно. – Вставай, смотри…
Решеток на окне нет. Уже хорошо… Но это не госпиталь. И это не Москва. И в контейнере никто никого не вез, они не идиоты, это рискованно. Значит, не госпиталь. Скорее всего – посольство в Берне. Помещение амбулатории. Сюда доставить могли беспрепятственно и без особого риска. Сунули в карман советский паспорт – и все. Теперь: есть ли смысл выстроить на лице идиотическую наивность, согласиться с предложенными обстоятельствами, подыграть? За окном и вправду много зелени, птицы щебечут, живи и радуйся. Ладно. Сменить пластинку никогда не поздно. Начнем, благословясь…
Голос доброжелательный, тихий:
– Спасибо, палата хорошая, терпеть не могу скученности, соседей. Нина с детьми, надеюсь, пришла, ждет? – Как быстро, однако, действует их укол… Возвращение к жизни нарастает со скоростью взлетающего самолета. А вообще-то трудный вопрос, не правда ли? О Нине. Доставить ее в Берн, с детьми… Традиционная жадность службы должна помешать.
Замнач улыбнулся, как тесть любимый в первый день после свадьбы:
– А как же! Мы позаботились. – Бросился к дверям со всех ног. – Нина Петровна, голубушка, пожалуйте, супруг истомился отчаянием!
Фигляр… Для таких разведка – это театр, в котором каждый из них Станиславский, кукловод.
Так… Нина. Стоит на пороге. Держит за руки детишек. Изо всех сил старается обозначить волнение на лице. А дети испуганы, это видно. Ладно…
– Вася… – бросилась, обняла, дети стоят в сторонке, наблюдают. И, судя по всему, им все равно.
– Нина… Давно не виделись… Ты странная какая-то… Чужая, что ли? – Нет… тянуть эту волынку невозможно. Да и глупо. Финал тот же.
– Василий… Я должна с тобою поговорить…
– А у нас дома уже год живет генерал Мозгованцев, – вдруг сказал мальчик. – Он из АХУ и член парткома. Скучный и глупый. А ты заболел?
«Как Тиль-Тиль из «Синей птицы»… – подумал вдруг. – Произносит слова и не понимает их смысла».
– Мы летели сюда два часа, – сказала девочка. – Нас учили, чтобы мы тебе не говорили, но я всегда говорю правду.
Театр абсурда…
– Ладно, Василий, – хмуро начала Нина. – Все произошло – это факт, на заботы твоих начальников мне глубоко наплевать, Сеня увольняется из органов, он мне нужен рядом, каждый день, а не как ты, в вечно-почетной ссылке. Я живая женщина, мне нужны крепкие мужские руки и… и…
– Ступай… – отвернулся. – Ты права: что быть должно – то случилось. Мы в посольстве? В Берне?
– Я им сразу сказала: глупости. У меня другой мужчина, все кончено, зачем тянуть? Он, то есть ты, не дурак, все поймет сразу, я не актриса, и вообще – выброшенные для государства деньги наша поездка сюда.
– Для тебя совсем не выброшенные. Хорошие магазины. Деньги-то у тебя есть?
– Дядя Семен дал маме пятьсот долларов, – снова вступил мальчик. – Мы их уже обменяли на местную валюту.
– Мне мама обещала ауди, – сказала девочка.
Что ж, все правильно. Они ни в чем не виноваты. Виноват сам. Во всем.
– Зовите руководство и… Я желаю тебе счастья, Нина. Наверное, ты заслужила его…
Поблекшая, невыразительная, да было ли в ней что-нибудь? А что станет с детьми? Ничего. Дядя Сеня воспитает комильфо. А вообще-то занятно: папа за рубежом оргирует в интересах службы, а мама должна вырастить интеллигентов и остаться при этом сугубой монашкой. Не бывает…
Вошел замнач, хмуро бросил:
– Нина Петровна, свободны… – сел в кресло, закинул нога на ногу. – Василий… Мы хотели мягче. Лучше как бы… Ты ведь наш. Наш в доску! Мне руководство поручило, учти, тебе верят, тебя уважают, от тебя ждут, чтобы ты напрягся, вспомнил, где этот ключ, и все будет тип-топ!
Невольно хмыкнул, так уж был забавен в своем усердии замнач.
– У меня нет ключа. Тот, что был, я отдал. Этому я не придал ни малейшего значения! Это ведь сувенир был, пустяковый сувенир! Постарайтесь понять: мы топчемся на пятачке…
– Значит, ты не желаешь прислушаться к совету старшего товарища? – В голосе зазвучала угроза. – Вот что: ты ведь понимаешь, что сам никогда не сможешь воспользоваться этим ключом. Даже если знаешь пароль и знаешь, как им пользоваться, – я тебе все говорю, потому что выхода нет, участь твоя будет решена плохо, ты это пойми!
– Ладно. Допустим – я пойму. Я это говорю потому, что мне интересен ход вашей мысли. Ну? Я понял. И что?
– Руководство отпустит тебя на все четыре стороны. Деньги у тебя есть. Живи…
– Деньги… Все-то вы знаете-понимаете. Откуда бы взяться этим деньгам? Я отчитывался…
– Бухгалтерия – штука точная. Проверили. Излишек у тебя образовался. Двадцать тысяч. Но тебе оставят эти деньги. Верни ключ.
Скука, какая смертная скука. Если бы генерал сейчас разговаривал не с человеком Системы, познавшим все и вся, опустившимся до дна и вновь взметнувшимся, – и то мог бы солгать убедительнее и красочнее. А так…
– Бросьте. Мы с вами профессионалы (ты, конечно, м…к, а не профессионал). Мы все понимаем и зрим в корень. Если бы ключ был, а я его не отдавал, тогда понятно. Но ключа нет. На трибунале (вы ведь обязаны предать меня суду?) будет доказана моя невиновность.
– «На трибунале»… – повторил не без иронии. – А ты в это веришь? Ты что? В ХОЗУ служишь, как твой преемник? Трибуналы – там. За воровство! А у нас разговор короткий. Ладно. Думай. Мы все равно узнаем, что к чему. Есть средства, ты уж поверь…
Это он прав.
– Все бы ничего… Да ведь я ученый. Никогда, никого, никуда вы не отпускали и не отпустите. Это я так, к слову…
– Ну, знаешь… Верить кому-то надо. Как жить без веры? Ты не волк.
Красочно говорит. И ведь не лжет. Вернее – считает, что не лжет. Хотя знает – однажды товарищ Маркс сказал: людьми движут интересы. Не вера, надежда, любовь, а интересы, и только они одни. Интереса отпустить нет ни при каких условиях. И значит – убьют.
Он будто понял:
– Напрасно всех меряешь под себя. Ну, да ладно. Ты, Абашидзе, только одно учти: бежать отсюда невозможно. Это раз. Но мы допускаем теоретически: мало ли что. Но тогда мы заготовили телеграмму Интерполу и местной полиции. У них тоже трупы…
– Что значит «тоже»? Я никого не тронул пальцем. А если что – вам потребуются доказательства.
– Брось… – протянул лениво. – Наши трупы. Их трупы. Это и есть самое надежное доказательство. Не надейся, Абашидзе. Тебя не станут брать живым.
Это он прав. Бе-зыс-ход-ность. Отдать ключ? Трагедия в том, что договориться нельзя. Ключ – гарантия того, что не убьют, – пока верят, что смогут его получить. А признание… Оно подтверждает предательство. С предателями не договариваются. Их истребляют. Значит, смириться с неизбежной и скорой смертью. Но ведь здоров. Их уколы – это ерунда. Усыпили, чтобы сюда перевезти. Нет. Надо искать выход. Путь.
Проснулся в другой комнате. Уютно, чисто, мягкая кровать. Но дневного света нет, и это значит, что опять дали что-то, в пищу наверное, и сонного перевели. В подвал – это в традициях. А что? Ведь и в самом деле подвал. Коробка без окон и без дверей. Вон только люк в углу, на потолке. Люк приоткрылся, показалось чье-то лицо, в полутьме невозможно рассмотреть – мужское или женское. Опустился поднос на веревках, продетых по углам, однако как заботливо… Кофейник, сливки, бутерброды с красной икрой. Они пока еще верят. А это что?
В ручке кофейника белела свернутая в рулон бумажка. Осторожно вытащил, развернул: «Прочтете – и съешьте, если не хотите, чтобы меня убили. Я работаю официанткой в столовой. Ваш люк запирается сверху на засов. Замков нет. Я постараюсь вам помочь». Ошеломленно сжевал и, давясь, проглотил сухой (слюны почему-то не было) комочек. Везение? Вряд ли… Войдя сюда, про упования забудь. Подстава. Грубоватая, но – с их точки зрения – надежная. Они проговорили проблему с психологом. Их уверили, что дама хороших внешних форм – кредо полковника Абашидзе. Что он, полковник, свихнулся на влечении к коитусу. Что этот коитус не просто свет в око