ака в лоб.
Изначально силы были более чем равны: по батальону пехоты, которые тут же по прибытию принялись активно окапываться. У белых было преимущество в пулеметах, зато у красных имелось две трехдюймовки.
Позже прибыло подкрепление: в Селютино — сотня казаков, на главный путь в Рассудине стал бронепоезд. Впрочем, путь подрывать добровольцы не спешили. Всегда успеется, а там, глядишь, и самим пригодиться.
Впрочем, атака любой стороны грозила превратиться в кровавую баню.
— Большими силами тут не ударишь, потому как их тут их и не разместишь. А малые — не прорвутся… — сообщил Слащев, разглядывая карту. — Хотя если казаков спешить, может вот тут леском по болотцу и пройти… Жаль, что сейчас не зима. Вот если бы все замерзло к чертовой матушке, я бы им задал трепку… У вас случайно, замораживателя не имеется?
— Вы же сами знаете, что у нас есть, — отвечал Беглецкий. — У кого мундиры самые красивые?.. — спросил Высоковский.
Красота мундиров была делом сугубо вкуса. Высоковскому понравились пестрые мундиры «дроздовцев», Андрею — строгие «марковцев». Но выбрали все же корниловцев: черная с красным форма, флаг тех же цветов но с черепом определенно производили впечатление даже на своих.
Но оказалось: мундиров не хватает. Поэтому одетых в исправную форму поставили в первый ряд, во второй поместили тех, кому хватило кителя и фуражки. Для третьего — что-то черное на плечи, кусочек красной материи на околыш фуражки.
После — выехали на учения в чистое поле. Там походили колонной по восемь, сперва строевым шагом, после — с винтовками наперевес. Затем — развернулись в каре.
Видно со скуки Слащев привез полковой оркестр, велел ему ходить рядом, играя бравурные марши.
— Да вы знаете, смысл наверняка имеет, — улыбался Яков. — У меня был уже случай: красные прорвали фронт, ко мне рвутся. А у меня всего из войск — оркестр полевой, да рота юнкеров. Ну, думаю, помирать — так с музыкой… Оркестру велел играть, юнкеров построил, знамена развернул и вперед! И вы знаете, помогло, дрогнули они… Великое дело, когда в атаку идут улыбаясь!
В один из пьянящих весенних вечеров, когда хочется любить, но никак не воевать, в Селютино прибыл бронепоезд, который за собой тянул обыкновенный мягкий вагон. Поверх свежезакрашенного названия значилось новое: «Генералъ Марковъ»
Мягкий оттянули на запасный путь, а бронепоезд стал на головной.
Из мягкого вышел генерал, полковник — командир бронепоезда и штатский. Встречающему казачьему сотнику генерал как бы между прочим сообщил:
— Завтра в десять будьте готовы к атаке. Как раз солнце будет за нашими спинами.
— Силенок у нас маловато… — пожаловался сотник.
— Ерунда. Хватит.
На холме поставили палатку, куда с бронепоезда перетащили бензиновый генератор, блок конденсаторов и еще какой-то непонятный, тяжелый ящик. От стола открывался вид на дефиле и далекое Рассудино, щедро освещенное заходящим солнцем. До деревушки с нехорошей славой было верст пять, так что домики и людей можно было рассмотреть лишь в бинокль. Когда солнце зашло, стало видно лишь огни солдатских костров.
Всю ночь генератор работал, нагнетая в конденсаторы электричество. Гул мешал солдатам спать, они чутко прислушивались, гадали — к чему бы это.
Командир бронепоезда допоздна пил чай с генералом. Иногда к ним заходил из палатки штатский, раз заглянул и сотник.
— И все же опасаюсь я… — пожаловался он.
— Чего же?.. — спросил Слащев.
— Да вдруг кто к большевикам переметнется, предупредит, сорвет атаку, и, будет, значит в почете, пойдет вверх…
— Не сорвет, — успокоил Яков. — Слава перебежчика коротка, два раза в одну сторону еще никому не удавалось перебежать. А атака пренепремнно удастся, и бегуна мы поймаем. Он и правда пойдет вверх, а именно на ближайший телеграфный столб. Так и передайте своим. И про столб телеграфный тоже не забудьте.
Сотник ушел, пожимая плечами.
Утром, ровно в десять, белый бронепоезд дал протяжный гудок. Его слышало все Селютино, да в Рассудино его услышали хорошо — ветер как раз дул в их сторону. Красноармейцы, не ожидавшие от противника ничего этакого, взглянули в сторону окопов противника — и обомлели.
На них не цепью, а колоннами шли белогвардейские войска. Ветер развивал знамена, солнце блистало на обнаженных саблях. Рядом с колоннами шел оркестр, наигрывая бравурные марши. Пройдя половину расстояния между станциями, колонны развернулись в каре. Они шли один за другим, чуть не в затылок, плечо к плечу. На перешейке стало тесно от войск. Их было тысяч семь — не меньше.
Черные мундиры, флаги с костями, и абсолютное спокойствие, презрение к смерти. Они даже шли в ногу, словно на плацу.
— Рехнулись! Беляки — рехнулись. Психи! Идут в психическую атаку! К оружию!
Действительно — бросились в окопы, залегли у пулеметов, зарядили орудия.
— Не стрелять! Ближе подпустить!
Странно, но добровольцы тоже не стреляли. Неужели правду говорил комиссар, и все они там обезумели.
Вот до черных рядов двести саженей, сто пятьдесят… Сейчас — перейдут на бег, ударят в штыки, сомнут. Ну где же команда стрелять?..
Вот уже можно различить аксельбанты, вот офицер спокойно закуривает папироску.
— Огонь!
Ударили трехдюймовки, заговорила артиллерия бронепоезда, накрыв поле боя фланкирующим огнем. Застрочили пулеметы, защелкали винтовки. Сейчас, сейчас — они хлебнут свинцовой пурги, захлебнутся кровью. Дрогнут, залягут, побегут… Или наоборот — полезут по трупам.
Но что за блажь — пущенные пули и снаряды не причиняли никакого урона наступающим. Воистину: смелого пуля не берет.
Солдаты в черных мундирах были уже в саженях десяти — все в том же плотном, сомкнутом строе. Казалось — пулям просто деваться некуда, промазать невозможно. А они все шли.
И тогда нервы все же не выдержали — красноармейцы бросали оружие — ибо какой с него прок и бежали, бежали.
Но им навстречу неслась кавалерийская лава.
Пока красноармейцы палили по призракам, казаки по пояс воде обошли их через болото. Выбрались мокрые, злые, все в тине — словно водяные или лешие. Как оговорено было, сначала рванули железнодорожный путь, после на рысях пошли в атаку.
Удивленные большевики по ним не стреляли. Лишь кричали:
— Мертвяки! Мертвяки из болота вылезли!
Потом оказалось, что пару дней в болоте утопили полдюжины расстрелянных кулаков, за который казаков и признали.
Красный бронепоезд дал полный ход назад, видимо надеясь на арапа проскочить взорванный участок. Но на задранных рельсах подскочил, и стал переворачиваться — вагон за вагоном.
Когда бронепоезд белых доехал до Рассудина, все было уже окончено, казаки сгоняли в кучу пленных.
Еще не сдался красный бронепоезд. Только толку с него уже не было никакого. С головного пути его сбросило, и сейчас он лежал на боку, целясь пулеметами в небо.
Казаки делово стали подкатывать орудия, полагая расстрелять броневагоны в упор. Андрей остановил их. Хватило нескольких химических гранат фабрикации московских винных заводов Шустова.
За победу под Рассудиным, марковцы были отмечены в приказе по фронту.
Это их крайне удивило: ни одной части из их дивизии не было, что называется и близко, поименованный там же бронепоезд «Генерал Марков» вовсе стоял на ремонте.
Но как тут поспоришь, если сотни людей утверждали, как они видели марковцев, шедших в сомкнутых рядах на красные окопы?..
Поэтому в самой дивизии сочли за лучшее недоуменно промолчать.
Эта подмена чрезвычайно веселила Слащева:
— Господа даже не знают, что ходили в атаку! А давайте мы этот полк заставим промаршировать по Красной площади? Вот хохоту будет! Ленин просыпается. Глядь в окошко — а за ним марковцы маршируют!
— Не хватит мощности передатчика, — пояснял Беглецкий. — Уже за пять верст изображение дрожит и распадается… Звук и свет — это волна. Передатчик ее пакует, создает стоячую волну, но чтоб передать ее…
— Жаль! Но вы работайте в этом направлении! Обязательно работайте! Эх, хотел бы я видеть при этом глаза Ленина!
Первый успех инопланетного оружия был полным…
Вместе с железнодорожным полотном казаки своротили пару телеграфных столбов, тем самым прервав связь и красное командование долго полагалось на несуществующий более заслон. Когда ошибка открылась, было уже поздно: через перешеек в походном порядке маршировали полки, спешила кавалерия. Путь отремонтировали, по нему двигались эшелоны с войсками, оружием, бронепоезда.
Война получалась какая-то камерная, словно междусобойчик: через Рассудино, где по-прежнему стоял «Волхв», проследовал знакомый морской черный бронепоезд.
Командиры бронепоездов обменялись рукопожатиями, обнялись. Черномак был весел и подтянут:
— Сидели на позиции, на вершок подвинуться не могли, а тут — приказ, наступаем! Деникин уже отдал приказ двигаться на Москву! Не знаете, что сталось?..
Андрей пожал плечами: ума не приложу.
Раздался еще один гудок: по пути проходил еще один воинский эшелон.
В связи с войной добыча на шахтах почти прекратилась, и уголь получали только бронепоезда. Иные же ходили на дровах, на торфе, в ход шли распиленные шпалы. Последние горели хорошо, но запах при этом испускали особенный и порой с закрытыми глазами можно было узнать, что за состав прошел мимо.
Этот был нетипичный состав: на угле, но с военными припасами. На открытых платформах стояли клепаные железные коробки. Чуть не на каждой платформе стоял солдат с винтовкой.
— Танки, — пояснил Черномак, будто Данилин этого не знал. — Слишком большие, неповоротливые. Отличная цель для артиллерии!
— И это, прошу заметить, говорит человек, служащий на бронепоезде!
Рассмеялись.
— Москва… — мечтательно проговорил Черномак. — Бывал там давненько. Неужто опять попаду?..
— Я сам москвич… И жена оттуда. А вы женаты?..
— Ага. И дети есть: две девочки. Сейчас все они в Одессе, у бабушки…