ле того дня:
— Кто ты таков?
Андрей пожал плечами:
— Андрей я… Данилин.
— А окоромя того?..
Ответа не было, впрочем, и головной боли тоже не последовало. Просто пустота.
— Ты говори. Не бойся… — подбодрил старик. — Ясно из какейных ты. Дважды два сложить я в состоянии.
— Из какейных я?..
— Большевики в Кременевке засели. Там у них штаб. И как лед на реке стал, так они к проруби водят людей расстреливать. Беляков ли, попов, дезертиров. Думают, дескать, концы в воду. Река все стерпит. Эвон, недели две постреляли так, что ниже по течению затор случился, вода из прорубей вверх пошла.
В ответ Андрей только качал головой: сказать ему было нечего. Он знал: такой страшной может быть только правда.
— Так шо с ним?.. — спрашивала старуха, пуская кольцо дыма.
— Шо-шо?.. Да дурачок он! Под водой, видать, рассудком и подвинулся. Но оно, может, и к лучшему.
— Оно и верно, — соглашалась старуха. — Бог взял — Бог дал. Заместо Ваньки будет. Тот тоже дурачок был, прости господи.
— Ванька? — переспросил Андрей.
— Да сынок наш… — ответствовал дед. — Царствие ему небесное. Его казаки мобилизовали. За веру, царя и отечество… Говорили ему, неразумному, спрячься, пережди!
— Нашли?..
— Где там! Сам пошел, говорит, мол хочу мир повидать… Ну и пришибли его у Васильевского разъезда. Это три версты отсюда не будет. Повидал мир. Да…
Возвращение
Пока Андрей лежал в беспамятстве, погода несколько раз менялась. Сперва почти неделю шел снег.
Потом солнце растопило корку сверху, затем ночью ударил мороз и, подтаявший было снег, схватился льдом. После — несколько дней к ряду шел дождь со снегом, оттепель сменялась морозами и наоборот.
Степь на десятки верст вокруг превратилась в сплошной каток.
Кое-где наст выдерживал даже лошадь, не говоря уже о человеке. Но ежели кому-то все-таки корку удавалось пробить, то он проваливался сразу по пояс.
Ранее метель прилежно замела степные шляхи. Впрочем, то было не такой уж и большой бедой: в сей край ехать решительно не было нужды кому-то ехать.
Вслед за тем случилась весна с кранным солнцем-колесом.
Оно не один день трудилось надо льдом и ничего будто сделать не могло: блестящая броня надежно отражала солнечные лучи.
Тогда весна пошла на хитрость: в одну ночь на ничего неподозревающий снег наполз с реки туман и съел его.
Наступило несколько дней сплошной слякоти.
Но солнце просушило землю, стало жарко так, словно уже и весна закончилась, уступив место лету.
Под покровом темноты холода еще контратаковали, но с каждой ночью — все нерешительней.
Андрей сидел по вечерам в углу, рассматривая медальон. Что-то связывало его с этой милой женщиной, с детьми…
Но, так и не вспомнив, укладывался спать.
Дел было много.
Вдвоем со стариком на лодочке ходили на рыбалку. Ставили сети, а то и просто удили. Когда потеплело — стали драть раков.
На сброшенных в реку трупах животные разжирели. Раки потеряли бдительность и вместо того чтоб прятаться от людей по норам, старались рыбаков цапнуть.
Однажды, когда Андрей рубил дрова, около дома загрохотали копыта. Трое всадников появились неожиданно, подъехав к дому по оврагу.
На фуражках у всадников была красная жестяная звезда, лица будто незнакомы. За плечами — кавалерийские карабины. У пояса — шашки.
В новой жизни Андрей уже усвоил, что от людей с подобной кокардой ему ждать добра нечего.
— Кто таков?.. — спросил один из всадников.
Андрей не нашел даже что ответить на такой простой вопрос — лишь сжал топорище сильней.
«Ударить сейчас?.. — подумалось. — Нет, не успею: порубят. Ударю потом».
— А энто Ванька мой. Сыночек… — ответствовал старик.
— Говорят, твоего сына пришибли?..
— Да может оно и лучше было, когда б пришибли, Господи прости. Контузило Ванька-то. Он и до того не шибко умен был, а так вовсе — рехнулся. Вы его не тираньте, господин военный, он нервенный да еще с топором нынче. А у безумцев, сами знаете — сил немеряно.
Из хаты вышла старуха.
— Сын, говоришь… — задумчиво проговорил краснозвездный. — От соседа, наверное. Бо он шибко на тебя не похож. Ты вон рыжий да малой, он брунет, да как бык здоровый… А ну-ка, паря, брось-ка топор, да мы с тобой поговорим. А то я тоже на германской контуженный да нервенный.
И рука большевика будто бы между прочим легла на рукоять шашки. Легкое движение и стальная лента показалась из своего убежища. Пока совсем немного — на дюйм.
Этот жест повторили его спутники.
Бросить топор?.. Тогда что помешает его убить просто так?
Долго думаешь, — пронеслось в голове.
Шашка вышла из ножен еще на дюйм…
Тогда Андрей ударил ближайшего с разворота — топор вошел выше пояса и наискосок — раскроил живот, пробил диафрагму и легкие.
Топор тут же попытался вынуть для следующего удара, но то запуталось в ремнях.
С холодным лязгом взметнулись вверх шашки.
Краснозвездный ударил косым, целя в голову. Но Андрей бросил топорище, рухнул на спину. Рядом с ним упал раненый красноармеец. Он хрипел, пытаясь зажать рану. В глазах читалась боль и мука. Но Андрею было не до того.
Ударило два выстрела, подняв фонтаны грязи около лица Андрея. Он перекатился на раненого, вцепился в его шинель, перевернулся, накрывшись раненым как щитом.
Две пули ударили в живой щит, превратив его в мертвеца.
Краснозведный прицелился лучше, но линию перекрыл конь убитого только что соратника.
Андрей выскользнул из-под трупа, вскочил на ноги.
Красноармеец через опустевшее седло попытался дотянуться шашкой. Андрей успел присесть, поднырнул под лошадью, оказался рядом. Вцепился в деревянную кобуру с «маузером», рванул ее вниз. Ремень лопнул, оставив оружие в руках Андрея. Красноармеец рубанул, но запоздало — рассек только воздух.
Грянул выстрелы: одним Андрей сшиб бойца. Ему ответил краснознаменный, но опять смазал. Тогда Андрей снова упал в грязь перекатился кувырком, выстрелил в ногу лошади краснознаменного. Та рухнула, владелец вылетел из седла, потерял «наган», но удержал в руке саблю, совершенно бесполезную против «маузера». Еще был карабин, но на ремне за спиной.
Андрей подошел к лежащему спокойно.
— Пощади… — попросил краснозвездный.
Он стал искать поддержки у стариков, но те прятали взгляд.
Повторил:
— Пощади!..
— А зачем?.. — ответил Андрей.
Нажал на спусковой крючок, немецкая механика отработала безукоризненно.
Раздался выстрел.
Старики вздрогнули. Обняли друг друга.
Андрей повернулся к ним, объяснил:
— Я иначе не мог.
Старик кивнул, но сказал:
— Уходи…
Да, — про себя согласился Андрей. — Надо уходить. Невозможно оставаться.
Здесь не его место.
Раненую лошадь дострелили. Убитых закопали в овраге, лишнее оружие Андрей утопил в реке — та и не такое терпела.
Прощание не затянулось. Слез не было, друг другу в глаза старались не смотреть.
Андрей сел в седло, ударил коня коленями.
Поехал не оглядываясь.
Он хотел вернуться.
Он не знал — куда.