ли, на хозяек, судачащих о жизни.
Проходящего мимо анархиста они провожали настороженным взглядом — чужаков здесь не любили, впрочем, как и везде.
Волонтеровка была поселком, где люд обитал не то чтоб богатый, но зажиточный. Здесь крыши крыли все чаще железом, не соломой, в каждом дворе мычала корова, а то и несколько.
Конечно, подобно всем украинцам, эти постоянно жаловались на жизнь, на погоду, на неурожай. Что не мешало им строить каменные дома, покупать коров и поросят, закатывать свадьбы на весь мир. И менять в своей жизни жители Волонтеровки ничего не хотели. Оттого анархисты здесь не пользовались популярностью.
Путь далекий из Сибири будто бы располагал к раздумьям, но Павел как-то не смог выдумать ничего толковей, чем рвануть к приятелям. Они ведь не откажутся от старого друга, что-то придумают.
Анархисты обитали в поселках фабричных, название которых говорило само за себя: Мухово, Гнилозубовка до Шанхаи.
Чтоб добраться до фабрики и до них, необходимо или обойти город или пройти сквозь него. Обойти — безусловно, было безопасней. Но пройти — быстрее. Да к тому же, его в городе не ждали, считали мертвым. А уж он будет смотреть во все глаза, станет осторожным…
Город шумел, насколько возможно это было для малороссийского провинциального городка летом и в это время дня.
По велению своих пассажиров куда-то катили извозчики, приказчики в лавках расхваливали посетителям свой товар.
На перекрестке Павел остановился и действительно засмотрелся во все глаза. Здание, где когда-то погиб Антип, где сам Павел едва не задохнулся от чадного дыма, сейчас шпаклевали, замазывали дыры от пуль.
А что поделать: жизнь идет, земля в центре города дорогая, но и окупается быстро.
Рядом имелся плакат, прикрывающий часть строительных лесов:
«Ресторанъ «Прага»! Открытіе 1-аго октября!»
Мимо Павла проехала двуколка, в ней с дамой сердца находился здешний полицмейстер. Павел узнал его сразу: вздрогнул вспомнив удары в кабинете с портретом Императора, вздрогнул, развернулся, ушел под арку в проходные дворы.
Зато полицмейстеру понадобилось некоторое время. Его экипаж, верно, проехал квартал, а он все размышлял, где же он видел это лицо.
И вдруг вспомнил. Напрягся, побледнел так, что испугал женщину рядом с собой.
— У тебя такое лицо, будто ты мертвеца увидал…
— Если бы ты знала, как ты права…
Полицмейстер оглянулся, посмотрел назад. Там, разумеется, никого не было.
Ну нет, такого быть не может. Хотя что за странные люди сейчас живут в «Метрополе»? Они будто из столицы, ищейки, может быть самого Столыпина — в таких вещах полицмейстер не ошибался.
Это совпадение? Или же?..
Постучались в дверь.
— Наташа, открой…
Наташа подошла к двери, открыла дверь.
И будь у нее в руках что-то — уронила.
— Пашка, ты?.. Тебя же…
— Повесили… Знаю… Наши, где наши?..
— …Лес валили… Ямы копали…
— А потом?
— Потом драпанул.
Про летающую тарелку Павел рассказывать не стал: было видно, что все равно не поверят.
— Как драпанул? Как сюда добрался?
— Денег дал человек, что со мной бежал.
— Деньги? На каторге?
— Он их в карты выиграл…
— Угу…
«Угу» — это вам не «Ага». Когда вам говорят «угу», значит вас, возможно и слушают. Но не верят ни слову…
— Нескладушки выходят, — пробормотал Андрюха. — То, на суде, понимаешь, ты плел, что налет ты сам организовал, что ты главный…
— Я же никого не выдал!
— А ты бы попробовал… Мы по норам сидели!
— Вот меня полицмейстер и попросил… Будто бы он всю организацию уничтожил…
— Ишь! Погляди на него! Полицмейстер его попросил! Приходит к нему в камеру и просит, мол не будете ли так любезны, Павел Батькович… Тебе какой приговор присудили?..
— Смертную казнь…
— Тогда че ты про каторгу плетешь? Нет, мужики, чует мое сердце — это провокатор.
Мужиков было пятеро. Андрюха приходился двоюродным братом Наталье, владелицы этого домишки.
Еще была женщина совершенно посторонняя, Павлу незнакомая, которая и слова не проронила во время разговора.
В маленькой комнатушке всем было явно тесно. И Павел подумал, что чем далее. Тем меньше места найдется ему самому…
Он попытался неуклюже оправдаться:
— Да ребята, ну какой из меня провокатор?
Андрюха недоверчиво хмыкнул: а то он провокаторов не знает.
— Да посмотри же на свои руки — они все в крови.
Пашка скосил взгляд на свои ладони. Они были в соку шелковицы. То, что шелковицу приняли за кровь, Пашке показалось неимоверно комичным. Он захихикал.
— Ты смотри! Он еще смеется!
На улице зашумело — все притихли.
Но это было лишним: то с завода братьев Минеевых возвращались рабочие. На Гнилозубовке коров не держали. Во-первых таких денег здесь обычно не бывало. Во-вторых весь поселок размещался на склоне холма. Домишки лепились здесь плотно один к другому, к склону, так, что хозяин одного дома, попивая чаек мог в окно плюнуть на крышу соседу. И вышеупомянутые коровы просто бы не прошли про узким, крутым и путанным проулкам.
— Шо с ним будем делать?.. — спросил Андрюха.
— Да шлепнуть его, и в реку! — ответил человек, которого Павел видел первый раз в жизни.
Это обидело Павла до глубины души: даже есаул из лагеря не отправлял в расход за просто так, незнакомого человека.
Но следующая фраза вовсе повергла Павла в ужас:
— Только не тут! — затарахтела хозяйка. — Вот возле реки и шлепайте!
— Знаете, что я вам скажу… — задумчиво проговорил Пашка.
Все замолчали, приготовились слушать.
И тогда Павел ударил по лампе, смел ее со стола. Разбилось стекло, немного горящего керосина выплеснулось на пол.
Но анархисту было не до того. Он плечом вышиб раму в маленьком окошке, кувыркнулся через подоконник. Упал на соседскую крышу, с нее скатился в маленький дворик. Сорванная черепица каменным градом посыпалась сверху. Одна больно ударила по плечу, но это Павел это почти не заметил.
Он перемахнул через гнилой заборчик.
— Вон он! Вон он!
Рявкнул револьвер, но пуля прошла где-то выше. Далее — проулками. Вниз к реке.
Улица, камыши. Вода.
Там и остановился, прислушался.
Погони не было.
Идти было некуда.
Ночь Павел провел в городском саду.
Прилег поспать на качели. Ветер раскачивал их, вверху скрипели петли, еще выше летели звезды и кометы. Незаметно для себя Павел заснул.
Генерал в городе
— Обустраивайтесь, голубчики! — разрешил Инокентьев.
Корабль пришвартовался к понтону, с которого имелся переброшенный на пирс мостик.
Профессора сошли на туркестанскую землю, за ними военные. Таковыми оказались лишь двое — Данилин и по-прежнему в штатском генерал.
Инокентьева встречал штабс-капитан, всех остальных ожидал Латытнин — чтоб указать на новые места жительства, выдать ордера.
Андрей по знаку Грабе отбыл со всеми.
Прошлись пол улицам городка. Ощущение было странное: совсем недавно это был город-призрак, без единого человека и огня в окошке. Теперь дома заново обживались, но накопленная призрачность не спешила уходить. Она жалась по темным чуланам, выглядывала из-за углов.
Данилин получил комнату в здании многоэтажном, похожем на какое-то общежитие. А доме имелись трубы водопровода и канализации. Но как сообщил Латытнин, трубы водопровода ни к чему не подсоединены. Впрочем, канализацией пользоваться можно — она впадала прямо в овраг.
Под расписку Данилин получил примус и керосиновую лампу.
Бочки с керосином «Бр. Нобель» стояли в сарае рядом.
— А казаки где? — спросил Андрей.
Дом, похоже, оказался заселен только учеными.
— Они у меня спросили, сколько землицы себе отрезать могут. Я ответил, что в разумных пределах — сколько пожелают. Тогда они сказали, что, пожалуй, будут строить себе дома, а пока поживут так, в палатках. Я уже выписал для них лес и кровельное железо.
— Но тут же ничего расти не будет! Тут же солончаки, я читал — честное слово! Почвы совсем пустые, надобно вносить удобрения.
— Я это самое им и сказал.
— А они?
— А они сказали, что упорным трудом все превозмогается.
Андрею вспомнился сад с абрикосовыми деревьями, которым не суждено плодоносить.
Он проговорил:
— Подобное мне уже приходилось слышать.
— А я склонен им верить. Ну, если я вам не нужен…
Латынин вышел. Андрей осмотрел комнату: рукомойник, кровать, стул, стол, платяной шкаф, тумбочка.
Где-то не очень далеко синело море.
Было видно, как по набережной прогуливаются Грабе и Инокентьев.
— Вы будто бы собирались стреляться? — спросил генерал-майор как бы между прочим.
— Да. Но револьвер дал двенадцать осечек кряду.
— Надо же. Вот он какой — слепой случай. Однако отныне и впредь я запрещаю вам стреляться без моего на то разрешения. Ошибки мы делаем все. И что тогда, после каждой стреляться? Да совсем тогда Россия обезлюдеет.
— Мне показалось…
— А посоветоваться со старшим товарищем вы могли?.. Аркадий, мне стыдно за вас…
И штабс-капитан потупил взгляд словно нашкодивший школяр.
— У нас еще был побег… Двое ушло.
— Я слышал. Их уже ищут — Лещинский идет по следу. А вообще не расстраивайтесь. Что стоят слова двух арестантов против таежного безмолвия? Разве им известно, куда вывезен внеземной аппарат? Я хочу заметить, что у вас просто талант выбирать людей…
— Полагаете?..
— Безусловно! Ведь это вы настояли, чтоб в экспедицию этого мальчишку. Помните этот телеграфный разговор?.. И страшно подумать, чтоб мы без его удачливости делали?..
Вдруг генерал чихнул так, что в носу открылось кровотечение. Он долго стоял, зажимая ноздрю и ожидая, когда прекратит идти кровь.
— Стар становлюсь, — пояснил он. — Кожа становится тонкой.
— К сожалению, я не могу вам предложить вам холодной воды. У нас есть холодильник, который производит лед для камеры с пришельцами. Но воду мы используем опресненную…